Бертольд быстро сдал назад, уже умелыми и резкими движениями загоняя машину так, как это сделал бы Ларри — мордой вперёд и задницей влево. Минус минута. Схватил рюкзак, выскочил с душной машины, закрыл. Он торопился, уходя подальше от места преступления, засунул руки в карманы куртки. Вновь оглянулся в ожидании увидеть за своей спиной ковбоя и его компанию.

Но никого там нет. Стерильная школьная парковка, совсем безлюдная за несколько минут до звонка. Свежий воздух. Шелестящие кроны деревьев. Запах сигарет, ещё оставшийся на волосах.

«Всё идёт по плану, Бертольд. Думай, что уже с ним знаком».

Несколько уроков до обеденного перерыва пересидеть абсолютно мучительно. Со слишком заинтересованными биологией идиотами — ботанами и заучками — Бертольд проклинал себя за то, что предметы выбирал от балды. Но с ними просто. Они не запустят в тебя из трубочки обслюнявленный бумажный шарик. Только косились на подозрительного парня в берцах, как на животное.

В коридоре на плечи свалилось неожиданное облегчение. Скинуть ни разу не открытый учебник в шкафчик, вытянуть оттуда запрятанную пачку сигарет, медленно пройти в кафетерий. Ларри обещал, что будет к обеду. Даже божился. «Буду ждать в столовке».

«Мне срать», — отвечал в мыслях Бертольд.

«Хорошо, я приду почти сразу», — сказал вслух.

Он даже усмехнулся, пока выискивал взглядом нелепого Ларри Конрада с растрёпанной тёмной головой и забитым видом. Нет его. Жрать не хотелось — всё ещё нервно. Джонни Кэша не видно на горизонте. Ни в очереди на получение безвкусной резиновой еды, ни где-то за столиками. Бертольд постоял с секунду у дверей, только потом пошёл к излюбленному крайнему столу — там же обычно и сидел с Ларри. Достал из кармана именную карточку, постучал себя по коленке. Пока наживка терпеливо плавала на поверхности, рыбка не спешила появляться.

Джонни Кэш что, не бегал каждую перемену проверять свою тачку? Его дражайшие друзья не подняли кипиш из-за занятого чужаком места? Звучало как бред.

Бертольд и то — в течение дня периодически выглядывал на парковку и высматривал ведро-Цивик.

Здесь есть за что хвататься. Понты. Такие хорошие, матёрые бандитские понты — теперь с уродливым продранным боком.

Джонни Кэш, ковбой, блондинчик-понторез подсел к нему. Зашёл со спины, как последняя крыса, и напугал своим лоснящимся видом. Без джинсовки, в голубой рубашке-поло с расстёгнутым воротником, в неизменных джинсах и высоких сапогах. На среднем пальце правой руки Бертольд заметил перстень с зелёным камнем. На изящной шее красовалась золотая цепь — он весь такой был: кареглазый, с идеальным прямоугольным лицом, высокими скулами, проницательным взглядом. Выглядел старше предполагаемых восемнадцати лет. Не влетел сразу, не замахнулся кулаком, только спокойное:

— Эй, рыженький, — с закинутой набок головой, насмешливым взглядом из-под ресниц. Наглый, очень наглый. Своенравный. — Выйдем, поговорить надо.

Сиял, тварь. Бертольд съёжился, вспотел, но на лице его играло только чистейшее презрение — я не при делах, парень. Ты ошибся.

Названный Джонни Кэш кивнул в сторону второго выхода из кафетерия, на задний двор. Бертольд молча следовал за ним, зная, что вот-вот объявится Ларри, который надеялся, что его терпеливо ждут. Но липовый друг поймал добычу — считал этого парня добычей — а не наоборот. Это он, Бертольд, всё замутил. И в морду ему не дали даже тогда, когда пришли в курилку. Без свидетелей; он думал, что свита непременно последует за своим главарём. Но нет, это разговор для двоих — и незнакомый богач держал эту границу. Понимал.

Резные перстни простые люди не носили. Тонкими длинными пальцами Джонни Кэш выудил из заднего кармана красный Винстон, прикурил от дорогой зажигалки. Бертольд тоже закурил — свои ментоловые. Лицо его оппонента вдруг изменилось, стало каким-то насмешливым.

— Постой, ты куришь эту бабскую хуйню? — предполагался не такой вопрос. Ожидалось, что зайдёт он спереди, прямо в лицо: что за ублюдок поцарапал мою тачку?

Бабские ментоловые и рядом не стояли с крепким, въедливым Винстоном. Простой парень. Контактный.

— Дерьмо случается, — Бертольд пожал плечами и развёл руки. В правой была сигарета.

— Ладно, — курил ковбой быстро, урывками, точно чего-то боялся, или просто привык смолить украдкой. — Я тебя видел с тем чмом на Таункаре.

Новый Бертольд был очень изворотливый. Мог состроить любое лицо: презрительное, грустное, весёлое. Сыграть недоумение — так, как не учили ни одного сального идиота из Голливуда. Ради одной цели. Ради выгоды. Он цеплялся за большой куш как профессионал. И волновался как новичок, цыплёнок, только выпавший из треснутого яйца; пальцы кололо нервным ознобом.

— Ну, типа, — Бертольд поднял голову, заглядывая в глаза. Блондинчик намного выше. — Ебло мне разобьёшь, да? Я ж с этим, лохом.

Бертольд язвил. Искал подход. Если всё проколется — мордой в параше плавать будет он, а не подставная кукла Ларри.

— Нахуя мне ты? Мне, блять, твой дружок нужен, как никогда, нахуй, раньше, — в голосе, приятном и молодом, сквозь слова лилась агрессия. Может вдарить с замаха крепким перстнем по носу, даже не скривившись. — Серьёзный разговор предстоит.

— А чё? Как такой лох, вроде Ларри Конрада, может тебе насрать?.. — тут Бертольд призадумался, выпуская неприятный ментоловый дым прямо в грудь стоящему напротив. Момент настал. Можно подступиться ближе: — Ты кто вообще?

Его нельзя прочитать по лицу. Оно красивое. Киношное, по стандартам: светлые волосы, тёмные аккуратные брови. Трудно запомнить, но, увидев поближе, легко сказать, что красивый. Уголовникам полезно такие морды носить, да.

Зато эмоциональный и резвый Бертольд читался как открытая книга.

— Ганс, — просто и по-свойски ответили ему. Протянули руку для рукопожатия. — Не петушись ты так, не буду я тебя трогать.

— Бертольд.

И между ними — теперь уже Гансом и Бертольдом — что-то проскочило шальной искоркой, когда Ганс остановился у бака, чтобы выкинуть бычок. Ганс-Ганс-Ганс, крутилось на языке, пробовалось на вкус, что-то грубое и с нажимом; тоже немец? Ганс развернулся, посмотрел с удивлением:

— Ты, рыжий, откуда?

Спрашивал без упрёка. Желая познакомиться или что-то в этом духе, мгновенно снял с себя гневную маску, становясь обычным, своим парнем.

— Иллинойс.

— Техас.

Техас отпечатался на нём. Въелся до самого конца. Красивый парень. Горячий. «Есть контакт», — ликовал про себя Бертольд, не замечая, как жгла пальцы догоревшая до фильтра сигарета.

— Так чего там с Ларри?

Техасского ковбоя Ганса понесло: поцарапал мне тачилу, встал криво, занял место моего ближайшего кореша, криворукий, как вообще дали права; а удобный Бертольд из Иллинойса лепил себя на ходу. Он не говорил, — он пиздел так, будто это последний раз в жизни. Или единственный шанс заявить о себе. Или крупные деньги на перехвате. Если бы Ганс знал, что это неприкрытое воровское враньё — у него бы свернулись уши в трубочку. Но Ганс охотно верил. Или просто видел скачущего перед ним шкета насквозь. Все грязные мысли, всё прошлое. На носатом лице хитренького немца многое написано. Как выдумывал то, чего в жизни не случалось с приличным Ларри Конрадом: штрафы, травка, отсос в туалете. Пиздел, самое главное, так уверенно, что вжился в собственную роль уличной оторвы, активно махал костлявыми руками и без того круглые глаза — округлял ещё больше.

— Он, знаешь, всегда мордой заруливает, — Бертольд зажёг свежую сигарету. Выступал перед Гансом, точно пробы у крёстного отца. — Говорю ему: учись, блять, жопой. Так удобнее. А он ссыт. «Нет, я точно задену кого-нибудь». Ну, доездился.

Ганс ухмылялся одним уголком рта. Конечно, ему обидно. Он сквозил злобой и желанием мстить, только не срывался на честного человека. Этой ценой Бертольд заплатил за знакомство — и не догадается никто, что за рулём был он. Никто изначально так не думал. Всё свалилось на лоха.

— Башлять его заставлю, — это был мертвецки спокойный голос отпетого уголовника, который собирался на новое дело. — Затащу в парашу, один на один, и придавлю нахуй.