Что-то знакомое. Так не говорят тепличные мажоры, или в Техасе все такие? Бертольд не знал про Техас ничего. Мошенник Джон Диммик никогда не оседал там.

— Зарубу кладёшь? — спросил он осторожно.

Ганс посмеялся, ничего не ответив.

Они увидели друг в друге того, кого хотели видеть, но вслух это не сказали. Резвый и эмоциональный Бертольд. Ганс, резко переходящий с гнева на милость, и наоборот. Быть может, сработаются.

Быть может, впредь они и будут уходить из курилки вот так, весело смеясь над нелепо брошенной кем-то из них шуткой.

Конечно, он рассказал, какие уроки у несчастного Ларри Конрада.

Фартовым он был, Бертольд Шульц.

***

С Ларри на обеденном перерыве Бертольд так и не встретился. Общих уроков сегодня у них не было.

«Всё идёт по плану?» — неожиданно он задался вопросом. Остатки совести, оставшиеся ещё в его обиженном уме, трепались, стараясь воззвать к справедливости. Побежать к Ларри, признаться во всём. Предупредить, что после школы с ним очень захочет поговорить мордоворот Ганс с воровским перстнем на руке. Выдать продранный бок за нелепую ошибку. Со всеми же случается, правда? Даже с теми, кто умел парковаться в любую задницу.

Бертольд Шульц не был свободным от понятия чести Диммиком. Лишь его половиной.

Он рисовал в тетради, не следя за темой урока. Вечно под вопросом отчисления с позорной записью в личном деле, Бертольд держался в школах из последних сил, пока отец крутил деньги на стороне и собирался свалить в другой город. Простые каракули превращались в злых чёртиков. Хмурая рожица с двумя рожками — она быстро исчезла за плотным слоем карандаша.

«Всё идёт по плану, — успокаивал себя Бертольд, убирая чертов с полей. — По ёбаному плану».

Досидеть двадцать минут. Осторожно высунуться в коридор — не сдал ли его в ответ Ларри? И вообще, при таком раскладе, поверил бы Ганс ему? Или отморозку Бертольду, что общался с ним на одном языке?

Но нет. Никто не поджидал в коридоре. Народ лишь огибал стоящего посреди дороги Бертольда, одинокого и никому, на самом деле, не нужного. Муть на душе чуть осела — он решил ополоснуть лицо холодной водой, прошёл в туалет, кинул тетради прямо на мокрую раковину. И долго, пристально всматривался в свои бесстыжие карие глаза, игнорируя шум за спиной.

— Дерьмо в глаз попало, чёрт рыжий? — насмехался кто-то.

Бертольд обернулся. Какой-то нелепо выглядящий задира, прыщавый и плешивый, в бейсболке козырьком назад. Широкие штаны — в таких любую волыну пронесёшь и даже громыхать не будет. С ним ещё двое — ржали противно над новичком. Хрюкали, точно свиньи на скотобазе.

И пахло здесь так же, свиньями. У Бертольда в груди скапливался терпеливый гнев.

— Откуда ты такой говнарь приехал? С какой деревни? — не унимался плешивый бейсболист. Они видели друг друга впервые.

Кажется, он сделал шаг вперёд. Бертольд развернулся, упираясь заложенными назад руками о раковину. Пожевал губы. Сделал вывод.

Залез в широкий карман — вытянул длинный раскладной нож. Лезвие вылетело в метре от лица плешивого; тот такого фокуса не ожидал и чуть стушевался, выдав своё удивление сжавшимися зрачками. Бертольд смотрел прямо в глаза. Монотонно, чётко говорил:

— Спрингфилд в ёбаном Иллинойсе, чувак, — он вытянул руку, почти упираясь кончиком ножа в чужой подбородок. — Если ты правда хочешь знать.

Бертольд научился угрожать. Когда каждый первый норовит задеть странного рыжего одиночку — это буквально необходимо. Отыгрывать психа. Строить авторитет. Ничего не бояться.

Кадык на шее плешивого дёрнулся. Шавки стояли молча с раскрытыми глазами.

— М? — переспросил Бертольд, мимолётно вскинув подбородок.

Дверь маленького тёмного туалета влетела в стену. Свора во главе со своим вожаком, увидев спасителя, бросилась наутёк от мелкого психа с ножом.

Здесь появился Ларри.

Рванул вперёд, схватил Бертольда за грудки, впечатал в стену с несвойственной силой — от неожиданности тот выронил нож — звон остался в ушах. Кафель отдавал холодом в вспотевшую спину. Никто не видел приличного мальчика Ларри таким: красным то ли от гнева, то ли от стыда, с мокрыми от слёз глазами. Сам не свой, доведённый до ручки.

Бертольд замер, цепляясь за его запястья, и со страхом ждал. Наверное, сейчас придёт Ганс, столкнёт лбами обоих — Ларри от него бежал, оно чувствовалось.

— Зачем? — цедил сквозь плотно сжатые зубы Ларри. — Зачем?! Ты меня, блять, подставил!

И тряхнул. Голова мотнулась вперёд-назад, впечаталась в вонючие туалетные стены. Казалось, что здесь запотели зеркала.

— Чего тебе это дало, ублюдок? Я тебе доверял, блять!

Трезвый ум вернулся неожиданно; Бертольд встряхнулся всем телом, смог отлипнуть от стены и оттолкнуть Ларри. Тот вцепился в ворот его футболки ещё крепче.

— А что сделаешь? — гордо вскинув голову, щерился Бертольд в ответ. Громкая мелкая псина. — Ты честный, нахуй, как легавый.

Ганс влетел молнией. Яркой спасительной вспышкой: ухватил Ларри за волосы, оттащил к раскрытой кабинке и окунул мордой в парашу. Быстро, с силой, уверенный в себе. Без лишних слов; высказал их заранее и упустил добычу. Но не успел услышать их короткий злобный диалог, думал Бертольд, поднимая свой нож с пола. Он слишком вдохновлён лживыми показаниями Бертольда, парня, что оказался на одной волне.

— Башлять за тачку мне будешь, а? — нельзя было понять, кричал Ганс во всю глотку или нет, но голос его отражался от стен туалета, а кровь стыла в жилах. Громкий, сильный парень. Опускал чью-то морду в сортир не в первый раз. — Или парковаться тебя научить? На четвереньках ползать будешь, сука, пока я буду сидеть на твоей ёбаной спине!

Снова вниз, в воду. Бертольд явственно ощущал — он застыл.

Только бы сюда не зашли. Только бы не запомнили как свидетеля.

Ларри рыдал, сопли сползали по лицу. Ганс держал его за шею мёртвой хваткой, желая получить своё:

— Осторожно едем и смотрим, чтобы ни одна, нахуй, торчащая жопа или морда не оказались подставлены под твоим сраным Таункаром!

Ганс изворачивался, заглядывая в лицо Ларри, и снова макал его башкой в унитаз.

«Это отвратительно», — говорил старый Бертольд. «Так надо», — вторил ему новый.

— Я… Я всё заплачу, — забитым от рвущихся рыданий голосом, причитал Ларри, и смотрел в злые гансовские глаза. Сдался. — Отпусти меня, пожалуйста!

И Ганс отпустил. Швырнул на пол, оставляя лежать на мокром полу. Развернулся, а взгляд у него затянут гневом, совсем чёрный. На адреналине. Бертольд старался делать вид, что расслаблен, но сам натянулся струной, изнутри содрогаясь от увиденного — человек, с которым он строил иллюзию общения, пострадал по его вине. Честный, как мать его, легавый. Сразу бы зарыдал и признался, что задел, если бы оно было так. Нет. Нашёл Бертольда и спросил с него.

По понятиям. Бертольд тоже по ним жил. И богатый Ганс.

Он, с растрепавшейся от пота укладкой, проглотил слюну — перекатился вверх-вниз кадык — и севшим голосом сказал:

— Пошли, рыжий.

От глаз Ганса утаилось, как Бертольд незаметно кинул ключи от Таункара под ноги Ларри.

***

— Что он с тебя спрашивал, чел?

Ганс ещё немного пообщался со своими, попрощался и отпустил тех восвояси, желая уделить немного времени новому знакомому. Личного времени на двоих, на парковке, у капота продранного Понтиака.

«Я его подставил, чтобы ты обратил на меня внимание, техасский чёрт. Выкладывай, какого калибра пушка лежит в твоём бардачке».

— Он думал, будто я спиздил ключи от его сраной машины. Меня, наверное, заложить хотел.

Бертольд изо всех сил старался сохранять вид, и пусть его сознание горело от волнения. Одёргивал себя, стоило нервно перемяться с ноги на ногу или сжать-разжать кулаки. Только уверенная стойка шпаны. Руки в карманы потёртого бомбера, твёрдый взгляд на Ганса. Ганс сидел на капоте, ковыряя асфальт остроносым сапогом. Куртка на его плечах всё-таки появилась — вечерело.