***

«Пизди так, будто ты сраный коп под прикрытием. Или тебе нужно втюхать пустышки под видом таблеток. Или нужно спиздить чьи-то деньги. Пизди».

Бертольд стоял в ванне. С мокрыми волосами, в одних трусах — перед запотевшим от пара зеркалом. Грязно-зелёная плитка смотрелась отвратительно на фоне потемневших от воды волос. Он рассматривал себя; себя нового, который ощущал совершенно иную страницу жизни на подходе. Это не Бертольд Шульц отражался в треснутом стекле. Кто-то другой, но с его лицом. Безумный до крайностей, наглый и подлый — хуже, чем тот парнишка, что выделывался косухой и своей бледной мордой в гетто, а потом чистил карманы. Никого в своей истории Бертольд не подставлял так подло. Раньше было по мелочи, совсем детские подставы, их не трудно забыть. Что-то вроде свалить на соседа, что тот рисует свастоны в туалетах. У меня есть доказательства, мистер как-вас-там — и дело в шляпе.

Сейчас он не понимал, что дорожка сворачивала не туда.

Влажное полотенце упало в кучу с грязным бельём. Бертольд вышел из ванной, подставляя голое тело прохладному воздуху. Отец храпел где-то на втором этаже. Минус свидетель этого грязного дельца — пробивало приятной дрожью. Когда поднял трубку телефона в прихожей, набрал знакомый номер. Когда нервно облизал губы. Когда, после нескольких непродолжительных гудков, состроив самый несчастный в этом мире голос, выдавил из себя:

«Ларри, привет, говно дело. Цивик сдох, а мне тачила позарез нужна. Да, сегодня. Я утром на ней приеду, тебе ж не сложно будет? Да, давай. Спасибо, жду».

Цивик не сдох; стоял у ворот гаража, даже почти помытый. Он в принципе не подводил, старый и уродливый, неприятного бордового цвета. Бертольд ещё немного послушал тишину и положил трубку. Его потряхивало как после успешно сданного экзамена. Или, как после успешно украденного из кармана кошелька — так было честнее для всех. Конечно, добродушный Ларри согласится одолжить свою машину парню, с которым знаком едва месяц. Он милый, мягкий, податливый — как пластилин. Станет удобной жертвой. Благодарен, что с ним условно общаются, и так же условно одолжит чей-то чужой Линкольн.

Своей горбатой торопливой походкой Бертольд прошёл в комнату. Напялил первую попавшуюся футболку и джинсы, чтобы не щеголять перед Ларри голышом. Посмотрел на плакат во всю стену — «Челюсти» — украденный из кинотеатра. Акулья морда скалилась. Бертольд скалился в ответ.

Он всё просчитал, даже расписал в дневнике. Часто наблюдал из своей машины, как неуверенно парковался Ларри на дедовском Линкольне. Только мордой вперёд — и никогда задницей. Она у него всегда чуть вбок, в зависимости откуда заехал. Маленькие, почти незначительные детали, которые помогут нарисовать чью-то чужую историю. Бертольд-то прекрасно парковался. Бертольд был за рулём с детства — периодически подрывался и ехал забирать отца из какой-нибудь замолченной передряги. На него просто не подумают.

Неаккуратной чертой Бертольд отметил, что названный Джонни Кэш, возможно, уже выучил, кто на каких машинах приезжал. Такие люди всё про всех знают. Сразу поймёт, что Линкольн принадлежит лоху, и даже не станет разбираться с камерами. Пойдёт искать крысу.

Но крысой был только Бертольд. Старый он сидел за своим заваленным банками из-под «спама» столом, перечитывал нацарапанный ночью план, жевал карандаш. Старый он одёрнул бы себя: это не отморозки из гетто, чувак. Это честный человек.

Новый он жаждал удобных знакомств.

Бертольд перевернул страницу. Там собрал свои наблюдения за неделю: когда мистер-ковбой приезжал, кто с ним и где парковался. Практически одно и то же время, одно и то же место, около пяти минут до начала звонка. Челленджер подкатывал уже после, вставал неизменно слева. Справа — трак зеленоватого цвета. Всегда на месте заранее. «Неинтересно, какой-то душный человек», — написано о нём на полях. Попасть в промежуток между Понтиаком и Челленджером, не оставляя свидетелей, представлялось чем-то чертовски сложным.

Никто из живых не должен увидеть, как из Линкольна выползает рыжий чёрт с вороватым видом.

Линкольн из настоящего, не будущего, аккуратно остановился у белого заборчика съёмного дома.

С утра Ларри отзвонился, мол, что-то случилось с бабкой, и он появится только к обеду. Бертольд ликовал. Всё складывалось очень и очень хорошо. Шуршал отец на втором этаже; собирался на работу — а на работу ли? Торговал разной дрянью, уматывал в другой штат с деньгами, таскал рыжую собачонку-сына с собой. Две проблемы друг для друга. Пристрой отпрыска в школу, притворись абсолютно честным человеком. Напейся до беспамятства, чтобы повторить. Преподай нерадивому ребёнку о том, что сбегать из дома очень и очень плохо — набей ему морду.

Бертольд стоял в коридоре, в нерешительности сжимая лямку рюкзака. Посмотрел на часы, почти свободно висящие на тонком запястье. Времени у него предостаточно. Всё просчитано заранее: как, куда, когда. Отец сполз с последней ступеньки, глянул мельком на сына. Такой же нервный, на измене.

У них одно криминальное прошлое и будущее на двоих. Бертольд только с возрастом безошибочно угадал секреты отца, когда полез в открытое окно случайной машины. Так же случайно оставленное открытым на парковке у «Уоллмарта». Тощий как глист, вытянул магнитолу и толкнул кому-то с рук. Понравилось. Повторил. И понял, что ещё за кровь текла в нём, кроме неизвестной немки. Она дала ему имя и свою фамилию. Он — себя.

Поэтому он Бертольд Шульц. Не Диммик. Джон Диммик, его отец, обрюзгший шкаф с густыми русыми усами. Хвост из долгов за ним тянулся с самого Иллинойса до блядской Калифорнии.

Не каждый легавый догадается связать Диммика и Шульца. Спасибо, папа, чёрт тебя дери. Бертольд перекатывал его фамилию по языку, понимая, — звучит отвратно.

— Это чё? — Джон отвернулся к окну. Заметил серебристый Линкольн у забора, встрепенулся петухом, будто чего-то испугался. — Кто?

— Со школы, — буркнул под нос Бертольд. — Пригнали вчера проверить тормоза.

Не особо-то Бертольд и разбирался в механике. Знал, как угнать машину; и то, никогда ещё этим не пользовался на практике — издевался лишь над их общим Цивиком. Джон почесал усы, нахмурившись, махнул рукой:

— Надеюсь, тебе заплатили.

«Да, пап. Заплатили», — Бертольд взял с тумбы в прихожей ключи от дома, поправил рюкзак за спиной. Кинул небрежное «до встречи» — не «пока», которое могло означать что угодно. Ворьё народ суеверный. Счастливой цацки, оберега от предрассудков, у Бертольда не имелось. Только ключи от Таункара и пачка мятных сигарет в кармане.

Он вышел на утреннюю прохладу. Втянул свежий воздух: свежескошенная трава у соседа, роса, остывшая за ночь дорога. Открыл дверь машины ключом, плюхнулся на непривычное место. Подогнал сиденье под себя — Ларри был выше. И упал на руль, нервно вздыхая. Бертольд боялся. Никогда так не боялся, даже когда тискал кошельки у людей в метро, под страхом быть замеченным в толпе. Опустил окно — впустить немного трезвости в строгий спёртый салон Линкольна. Красивая машина, очень аккуратная. За рулём таких не ездили малолетние мошенники, маменькины сынки или «рабочий класс». Богатые люди, выверенные до мельчайшего зазора меж всеми деталями. Как блондин-ковбой из кафетерия.

Но он выбрал резвый «Понтиак Файербёрд».

Бертольд всё-таки завёл чужую машину. Примерился к педалям, включил дворники на несколько взмахов. И закурил — тысячу раз плевать, что в чужих тачках не курят. Он ехал на большое дело. Сегодня можно.

Одной рукой, как привык, повернул руль и отъехал от дома. Обратный отсчёт пошёл.

***

Сухой металлический скрежет: отдался в левый бок, совсем над ухом водителя. Прибавить чуть газу, вжаться головой в плечи — страшно до одури, руль в кожаном чехле впился намертво в потные ладони. Морда медленно поехала вперёд. Бертольд посмотрел в левое зеркало — притёрся. Длинная, серая полоса под содранной краской осталась на заднице идеально полированного Понтиака. После этого он оглянулся по сторонам; на всё не больше пяти секунд. Никого рядом. Идеальное время — как хорошо ложились карты.