Для Ганса в этой иерархии места не находилось. Из него не лепили боевика, боевиком станет Хайнц. Пустили на задворки; переговоры и прочую дипломатию.
Бертольд лишился одного покровителя, но обрёл другого. Ганс своё дело сделал — провёл дружбана в дорогую жизнь. Иногда тусил с ним и развязно целовал. И Бертольду это нравилось. Теперь его задачей стало не опозориться перед Гансом. Доказать, какого человека он внедрил в свинобазу.
И ещё заплатить за аренду.
***
У Хью в багажнике нашёлся ящик пустых бутылок и два пистолета под ковриком. Он, значится, готовился, и в его ежедневное расписание оказалась включена стрельба с одним недоумком. В редком тихом леске, куда они приехали, пахло свежестью. Бертольд рассматривал зелёные ели с пригорка; местечко живописное, романтичное и безлюдное. Ещё бы ушли тучи — они никак не могли пролиться — вообще шикарно. Хоть картину Ван Гога пиши.
Или кто там рисовал природу; Бертольд не знал. Хью отмерил некоторое расстояние от машины, поставил перевёрнутый вверх дном ящик и сверху три бутылки — мишени. Сначала поближе. Потом подальше, как только Бертольд научится держать пушку в руках. Выглядывающее из-за плывущих туч солнце светило на стекло, окрашивая в изумрудный.
Ну, снять пистолет с предохранителя он умел. И нацелиться тоже. Но Хью за спиной схватил за плечи и как-то вывернул их назад: Бертольд даже услышал, как хрустят кости.
— Спину старайся держать прямо. Руку не напрягай. Как легавых стрелять учат — по стоечке смирно — тут не прокатит, — Хью был выше минимум на голову, так что, думал Бертольд, проблемы поправить его не возникало вообще. Близкий контакт на руку не играл, но отнюдь. — Придётся на бегу отстреливаться. Или лёжа. Или как получится вообще.
Бертольд закрыл левый глаз, прицелился к крайней мишени. Выстрелил. Отдача прошлась от кисти и прямиком к плечу, прокатилась по мышцам волной. Запах хвои перебился горьким порохом. Бутылка разлетелась на осколки.
Хью вышел из-за спины, из кармана джинсовки достал сигареты. Марку Бертольд разглядеть не успел, но увидел чисто красную пачку — наверняка Винстон. Ганс слишком много копировал с дяди Хью. Здесь догадаться нетрудно.
— Неплохо.
Одобрительное «неплохо» — так хлопают хорошую лошадь по крупу. Бертольд разбил ещё бутылку и на третьей промазал; пуля пролетела мимо, врезаясь в землю. С непривычки очень тяжело отстреливаться по несколько раз подряд, рука дубела. Второй пистолет торчал где-то у Хью — он добил последнюю бутылку, не сдвигаясь с места, и Бертольда подкинуло от подобной резкости: выстрел прозвучал рядом с ухом, а изумрудное стекло в это же мгновение разлетелось по сторонам. Хью ржал, скотина эдакая; тёплый смех разливался по лесу.
— Ну, вроде начал уверенно, — подвёл итоги Хью. Переставил ящик дальше, намного дальше сброшенных на землю осколков. Принёс ещё бутылку — но только одну. — Не зассал.
— Да это пиздец, — вырвалось резко у Бертольда. Пальцы его крепко вцепились в рукоять, а накладка впилась в кожу. Нервы, нервы. — У меня рука трясётся!
Хью подошёл ближе (если бы были одного роста, стукнулись бы пряжками ремней), взял Бертольда за запястье и выкрутил предплечье. Пушка упала на землю; Бертольд ойкнул, закачался и машинально схватил руку — хотя никакой боли Хью не причинил, только след от захвата остался. Сжал-разжал кулак, встряхнул. Вроде легче.
Ему снова впихнули пистолет в руку. Работаем дальше.
Отследить бутылку, маленькую полоску зелёного цвета, с такого расстояния откровенно трудно. Бертольд щурился одним глазом, кривил залитое солнцем личико, а Хью пялился, рассматривал, приценивался — так же, как сейчас Бертольд к импровизированной мишени. Некомфортно до ужаса. Не будь его здесь, или сиди он в машине — стало бы легче. Но нет, смотрел. Указательный палец дубовый, гнулся неуверенно, выстрел такой же. Мимо.
— Ещё, — поддакивал Хью сбоку.
Рука ходуном ходила, уже с мозгом слабо связанная. Выстрел. Мимо!
— Ещё! — вновь раздалось рядом. Уже громче. Требовательнее.
Бертольд не считал выстрелы. Хью не успокоился, пока пацан не всадил весь магазин мимо и последней пулей — о, чудо! — попал точно в цель. И бутылка взорвалась, как взорвалось большим пузырём облегчение внутри Бертольда. И тот победно вздохнул, кинулся в сторону Хью, тыкнул пустым пистолетом в его живот. Мол: я, мужик, быстро учусь. Его шутливо потрепали по голове, взъерошили ещё сильнее волосы.
— Молодчага, — крепкий тон покровителя.
У Хью в багажнике нашёлся полный магазин. Он перезарядил свой блестящий «Смит-Вессон», заткнул за ремень с противоположной от второй пушки стороны, собрал в два захода оставшиеся бутылки и расставил их ровным рядом на месте, где стоял ящик. Ящик взял с собой. Кинул небрежно под колесо, вынул пистолеты, бросил Бертольду:
— Смотри, как это делают профессионалы.
И шмалял по стеклу с двух рук. Бертольд только и успевал смотреть: одна бутылка, вторая, третья, тринадцатая — картинно рассыпались осколками и дымом, а лицо у Хью при этом до ужаса сосредоточенное, холодное и нечитаемое — пиф-паф — сказка закончилась. Таким его запомнят те, кто попадутся под горячую руку, вполне себе живые люди. Разлетятся красным. В ошмётки.
«Людей не мочим. Только русских».
Бертольд без слов похлопал в ладоши, размеренно и громко. Покачал головой, восхищённо высказался:
— Невероятно.
Кто знал, какие демоны обитали в голове Хью, ведущего стрельбу с двух рук. Кто знал.
========== Эл-Эй 3/3 ==========
Визиты Ганса сменились визитами Хью. Большой пёс держал щенка на коротком поводке. Чтобы не соскочил в последний момент, не удивил в день икс неприятным «я передумал».
«Прыгай в мою Шелби, прокатимся до Dollar Tree», — однажды пошутил Хью. И Бертольду эта фраза так въелась в сердце, что он мог бы описать ею свою жизнь. Он прыгал не в Шелби, а в катафалк-Таункар, и катались просто по Эл-Эй, живописному в шумных улицах. Роскошные автомобили на дорогах, гудящие потоки туристов, девочки в бикини, фотки, кино, бухло у забегаловок льётся рекой! Бертольд лыбился в открытое окно, подставлял лицо горячему солнцу, смеялся и был необъяснимо счастлив.
Привет, Даунтаун. Привет, Эл-Эй. Теперь я часть этой тусовки.
— Покажи мне Малибу, — просил Бертольд, разваливаясь на нагретом сидении. — Я хочу увидеть чью-нибудь голливудскую рожу.
Хью бы всё в этом мире показал очаровательному парню с лисьей мордой. Когда Ганс обрисовывал его досье по пути в Даунтаун, и представить было невозможно, что матёрым безбашенным ублюдком окажется парнишка лет двадцати, совсем ещё живой, пугливый, падкий на деньги и сильную руку рядом. Но Хью зацепился за историю про картошку из Wendy’s. Бился за него перед Папой. Дал понять — моя собственность. Отвечу за него, если подведёт. И Хенрик согласился с тяжёлым сожалением. Русские насрали старому немцу. Решать нет времени.
— Ну да. Тебя там будет ждать Джей-Ло, покажет сиськи и распишется на заднице, — съязвил в ответ Хью, но решение принял твёрдо: съездим в Малибу. Пожрать и понюхать океан.
— Мне не нравится Джей-Ло, — вскинул руки Бертольд. — Не люблю современное кино.
— Сопляк.
Бертольду нравилась классика шестидесятых, подъём комиксной культуры. Да и женская грудь, по праву, не очень-то его привлекала. Но в кругу настоящих мужиков, конечно, о таком лучше не зарекаться.
Дорога вдоль южного побережья тянулась длинной кишкой и открывала нереальный вид на голубой океан, белые пески и раскинувшие листья высокие пальмы. Чайки кружили над машиной, краска на капоте чёрного Линкольна отливала тысячей мелких блёсток, а по радио шла передача с последними хитами этого года. Бертольд не отлипал от окна. Раскрыл глаза, точно ребёнок, и смотрел на тёплый океан, ранее ещё не виданный вживую. Ганс был прав — в Сакраменто очень тухло. Если бы Бертольд до сих пор вёл личный дневник, то обязательно упомнил бы Малибу. Здесь пахло свободой и деньгами.
А Хью бы проехался здесь на малышке Z3, но посчитал безрассудным палить личное авто малознакомому человеку. Полностью открыл окно со своей стороны, впуская в салон морской воздух, и выставил руку наружу. Таункар из автопарка Эвальдов тоже ему нравился.
