«Я попал», — думал Бертольд. Ганс закрыл машину и поторопил его похлопыванием по плечу. Нервный он, щетинился ежом, двери раскрывал резко, не придерживая.

Внутри ресторан так же строг: всё в коричневых тонах, свет жёлтый, неяркий, столики расставлены в ровном шахматном порядке, на каждом — аккуратно сложенная салфетка и вазочка с искусственной розой. Ганс шмыгнул между столами, к широкой лестнице на второй этаж; Бертольд едва поспевал за ним, желая рассмотреть сразу весь интерьер.

На втором этаже стояло несколько больших столов, отгороженных друг от друга. Место встреч. Переговорная.

Внутри похолодело так же сильно, как от мыслей про катафалк-Линкольн. За одним из столов собралась не самая честная компания: все как один в пиджаках, с приятными блестящими лицами, но лживыми улыбками. В центре сидел сухой дед с проплешиной на макушке (свет бил пятном по лысине) и обрюзгшим старым лицом. Справа от него не особо молодой мужчина, тоже блондин, как Ганс, носил короткий хвостик и толстую цепь. Сын деда, должно быть. Или отец Ганса.

А чернявый мужик слева — всплыл перед глазами неприятным воспоминанием.

Они посмотрели на него: дед, здоровый мужик в наколках, и похожий на Ганса фраер.

Джаз притих. Гансу пожали руку все трое; как положено, вставая и чуть наклоняясь вперёд. Вежливые ублюдки — но только со своими. С Бертольдом не здоровались.

Он сел, избегая желание засунуть руки в карманы и сгорбиться. Одного человека Бертольд уже знал. Этот элемент развалился рядом, жевал зубочистку, изредка поглядывая на кандидата. Ганс оттянул воротник футболки, проглотил слюну:

— Я тебя не подвёл, дядя Хью. Вот он. Давай, смотри.

Ухмылка у Ганса получилась тревожная, выдающая скопившееся внутри напряжение. У Бертольда пот струился по телу крупными каплями, взгляд бегал с одного лица на другое, скользил по столу: сигареты, бокал с недопитым виски, зажигалка, ежедневник, пепельница, набитая раздавленными окурками, кетчуп «Хайнц». Сидели долго. Чёрт-чёрт-чёрт!

И дядя Хью показался именно в черноволосом уголовнике. Посмотрел на дёрганного рыжика как на мусор, даже плюнул зубочистку изо рта.

Морда — «во», нос — «у», плечи — «вот так», и всё это с размахом рук в сторону.

Но ему нужен кто-то чистый. Не с длинными рекомендациями и условными послужными значками, как у легавых, а совсем зелёный и не успевший нигде засветиться кандидат. Научим здесь всему, дадим подзатыльник если надо будет, да направим на путь истинный. Ты только не сдохни. Не сбеги. И не сдай копам — иначе найдём, трахнем и яйца отрежем.

— Ты, парень, откуда? — проскрипел дед. Мелкие глазки зыркали из-под густых седых бровей. — Местный? Сан-Франциско? Сан-Диего?

Ну охуеть теперь.

А откуда он? И Бертольд вздохнул, натужно делая свой голос крепким, словно не прилип спиной к собственной майке:

— Сакраменто.

Мужик с хвостом многозначно шмыгнул носом. Дядя Хью сидел с таким видом, будто всё знал заранее. Сложил руки замком, голову наклонил как блядский судья на заседании.

— Мы доверяем праведникам из Сакраменто, отец? — это говорил батя Ганса — так для себя решил Бертольд — уж слишком они похожи. Хвост, нос, морда скуластая.

— Я доверяю только делам, — сипел дед.

Подошла официантка. Кетчуп «Хайнц» стоял здесь явно не просто так: они собирались жрать и пробовать новенького на вкус.

Бертольд заказал минералку, и звучало это на фоне вискаря как детская шалость. Старшие Эвальды переглянулись: презрительно и едко. Один Хью, выбивающийся из этой звёздной семейки, ухмыльнулся и озвучил:

— А принеси-ка мне сока, Маргарет. Яблочного там. Или фруктового.

Маргарет, молодая официантка, и та не особо одобрила эти шутки. Как-то быстро ушла. Дедок сохранял невозмутимое спокойствие на лице. Ганса аж покосило от иррациональной злости — ревновал, что ли. Он хотел последовать примеру семьи, заказать себе что-нибудь покрепче и усадить Хью за руль, но отец дёрнулся — пнул сына по ноге под столом.

И секрет прост — у Бертольда не было денег на что-то дороже минералки.

— Ладно, в моём заведении было и молоко, и пепси-кола, и даже детский обед найдётся, — поспешил ответить на эти шалости дед. Достал из-за пазухи толстую папиросу, раскурил. — И лучше бы ты, Ганс, последовал примеру своего дружка и не упражнялся в игре «я здесь самый важный».

Ганс промолчал. Лицо его покрылось красными пятнами — от стыда или злости.

Отец и Дед. Семья Ганса. Криминальная семья, немецкая мафия. У Бертольда тоже лицо рисковало поплыть пятнами, только зелёными — от страха.

— А расскажи мне сказку, мальчик из Сакраменто.

Голос у Хью прокуренный и отдавал какой-то нежностью, но очень наигранной. Он достал сигарету из пачки и зажёг её, не сводя взгляда с Бертольда. Они все не сводили с него взгляда.

«Пизди так, как не пиздел ещё никогда».

Или: «Притворись психопатом. Тебе это не надо — трахаться с блядской мафией».

Но Бертольд встал, снял кожанку и повесил на спинку стула. Прикурил ментоловую Мальборо — зажигалкой с ближайшей заправки. Посмотрел на них так, будто те уже высказали одобрение и показывали пальцы вверх как блядскому гладиатору. И трындел. Так вжился в роль, что смотрины действительно стали похожи на кастинг в авторское кино.

«Я, значит, работал в Wendy’s. Это была школа, это были голодные времена, это было хуёво. Я не мог каждый день вскрывать тачки ниггеров и пиздить их магнитолы. Я числился, нахуй, в одной из самых нормальных школ Сакраменто…»

Пепел сыпался куда-то на пол. Сигарета просто плясала в подвижных ладонях Бертольда, пока он крутился перед своими судьями.

«…И под конец года я решил, что ебал их всех в рот. Сначала они ебли меня: в кассе недостача, это ты спиздил, мистер криминал, и нам срать, что работал в ту ночь другой человек. Так что на отработке я действительно спиздил из кассы сотку баксов. Четыре утра, никого нет на drive-thru, парни залипают кто куда…»

У каждого плода есть кожура и мякотка. У каждой криминальной истории есть доля правды и совсем чуточку пиздежа, разделённое на враньё. Лицо Отца заметно помрачнело от подобной сказки; тому на вид было не меньше семидесяти, и вряд ли кто-то ранее успел его поразить рассказом про работу в фастфуде.

«…А я всё. Это моя последняя смена. Я могу забрать у них то, что мне причиталось. И я спиздил мешок картошки. Из морозильника. Просто вынес и кинул в багажник. Мне было поебать!»

Бертольд нагнулся над столом, ткнул окурок в стекло пепельницы и примял. Сигарета с белым фильтром сильно выделялась на фоне классических пробковых.

Маргарет вернулась с подносом. Бутылка виски, два стакана, минералка и яблочный сок. Дед расплылся, обозлился:

— Ты собираешься убедить нас историей про картошку? Это, блять, анекдот какой-то?

— Не кипишуй, Хенрик, — перебил Хью, попутно стряхивая пепел со свежей сигареты. — Парень просто удивляет.

— Удивляет? — подключился хмурый отец Ганса. — Нет, мужики, я понимаю, что последнее слово не за мной, но как-то… Это правда анекдот, рыжик?

Ганс пнул локтем в бок. Так, чтобы никто не заметил, просто намекнул: это тухлый номер. Бертольд сел, налил себе минералки и смочил пересохшее горло.

Задор рассеялся облепившими стакан пузырьками. Стало очень страшно.

— Я рассказал то, что посчитал наиболее интересным, — после такого выхлопа отступать уже глупо. Пан или пропал. — Но на моём счету с десяток вскрытых машин, одна угнанная, один ломбард.

«И я сосался с вашим сыном», — однако за такое били бы в шесть ног, унизительно и в пах. Поэтому Бертольд оставил это при себе.

Хенрик почесал густую бровь, выпуская воздух изо рта. Забыл про свою папиросу и перестукивал пальцами по столу:

— Парни? Хайнц?

— Не уверен, — покачал головой Хайнц. Бутылка с одноимённым кетчупом стояла как раз рядом с ним. Вот ирония. Сын авторитета, а назван как кетчуп.

Взгляд Хенрика перешёл с сына на Хью. Тот пожал плечами.