Рафаэль испуганно сжался, когда Кристоф, недовольно морщась, подхватил его на руки, крепко сжимая, и торопливо направился к статному боевому скакуну, оседланному специально для них.

Народ счастливо гудел, с удовольствием глядя на эту восхитительную пару, и наследник трона, приложив усилие, смягчил выражение и, наклонив голову, мягко поцеловал Рафаэля в щеку.

Народ и знать встретили эту ласку бурными рукоплесканиями – поистине, им еще не приходилось видеть ничего более трогательного и прелестного.

А Рафаэль задохнулся от внезапного тепла, счастье накрывало его мимолетными волнами, изумляя и приводя в отчаяние. В сильных руках Кристофа он чувствовал себя таким беззащитным, хрупким и счастливым, эти странные пылкие ощущения сводили его с ума.

Конечно, он догадывался, что все это ложь, созданная с целью ввести народ в заблуждение, но все равно – близость Кристофа страшно волновала его, затрагивала спящие склонности его юного тела, заставляя еще сильнее прижиматься к вампиру.

Вот Кристоф посадил его на коня и вспрыгнул сам, тут же перехватывая поводья. Он вложил удила в пальцы Рафаэля и накрыл сверху своими руками, его грудь крепко прижималась к спине эльфа, а губы почти касались виска юноши.

Бедняга отчаянно раскраснелся, странное незнакомое ощущение переполнило его чувствительное тело; он впервые узнал, что такое всепоглощающая страсть.

А Кристоф, обхватив его руками, немедленно распознал яркое цветочное благовоние, исходящее от омеги, и невольно отметил, что ему еще не доводилось слышать более нежного и сладкого аромата, хотя он наслаждался многими омегами в самом апогее течки.

Итак, королевская чета на высоком скакуне, покрытом богатой попоной, возглавляла блистающую процессию; тут же за ними следовал Леннар с крошкой Эллен впереди, на таком же прекрасном коне; Темные Рыцари в сияющих масках сопровождали их с обеих сторон.

Далее следовала бесконечная вереница пышно разодетых вельмож, ехавших в сопровождении своих вассалов; за ними – двенадцать представителей Высшего Совета, все на белоснежных скакунах.

Шествие замыкала древняя Почетная Военная Гильдия, существовавшая в то время уже около пятисот лет, единственная воинская часть, пользовавшаяся привилегией не подчиняться распоряжениям Высшего Совета, а служить непосредственно самому королю.

Это было блестящее зрелище! Гильдия выступала среди многолюдной толпы, приветствовавшей ее на каждом шагу оглушительными криками.

При въезде процессии в центральную часть города народ встретил ее восторженными криками, благопожеланиями и другими проявлениями искренней любви к своим государям; и Кристоф с Рафаэлем, повернувшись к толпе сияющими лицами, с избытком вознаградили свой народ за его верноподданнические чувства.

В ответ на крики: «Да здравствует Кристоф, повелитель Тамира!», «Да будет благословен Рафаэль, отрада короля!» - они говорили благосклонно: «От всего сердца благодарю мой добрый народ!». И народ с восхищением внимал милостивым словам своих владык.

На одной из улиц какой-то прелестный ребенок в роскошном наряде взошел на подмостки и приветствовал их величества стихами, изливающими почтение и любовь к ним всего народа. Толпа в один голос повторяла слова ребенка.

Рафаэль смотрел на это волнующееся море радостных лиц, и сердце его ликовало; он невероятно гордился Кристофом, и ему казалось, что хотя бы ради этого дня стоило избрать тот путь, которому он безраздельно отдал себя.

На верхнем конце Адоникама город соорудил великолепную арку, под которой тянулись подмостки с одной стороны улицы до другой.

На этих подмостках были выставлены изображения ближайших предков короля. Там сидел король Элам посередине большой белой розы, лепестки которой свивались вокруг него вычурными фестонами; рядом с ним, в красной розе, сидел король Елиаким; руки царственной четы были соединены, на пальцах красовались выставленные напоказ обручальные кольца.

От белой и алой розы тянулся стебель, достигавший вторых подмостков, где был изображен сам Кристоф в огромном золотом цветке вместе с Рафаэлем, во всем их царственном величии. Изображение было увито гирляндами роз, алых, белых и золотых.

Это странное и красивое зрелище привело ликующий народ в такой восторг, что его крики совершенно заглушили слабый голос ребенка, которому поручено было прочесть хвалебные стихи, объясняющие значение этой аллегории.

Но Рафаэль не жалел об этом: верноподданнический рев толпы был для него слаще всяких стихов, даже самых хороших. Когда он повернул к толпе свое сияющее юное лицо, народ заметил сходство с изображением, и снова загремела буря приветствий.

Юноша был так счастлив и взволнован, что перестал замечать холодность рук своего мужа, и отчаянно наслаждался его прикосновениями, помня, что в будущем ему вряд ли придется получать от него ласку и тепло.

Желание все еще одолевало эльфа, и Кристоф, ясно чувствуя это, крепче сжимал его, невольно вдыхая сладостный аромат омеги. Почему-то его очень раздражала мысль, что запах Рафаэля мог учуять кто-то еще, кроме него.

Это странное чувство совершенно ему не нравилось, и его ненависть как будто росла, вздувалась, норовя выплеснуться наружу в виде чего-то ужасного и несправедливого.

Но вот они подъехали к замку Великого Маруана, и Кристоф, спрыгнув, помог спуститься Рафаэлю. Никто этого не заметил, но он мрачно процедил на ухо юноше:

- Перестань меня позорить. Если не научишься подавлять свои желания, во время течки будешь страдать в одиночестве!

Эти слова уязвили Рафаэля в самое сердце. Ему стало бесконечно стыдно, хотя, в сущности, в его реакции на мужа не было ровно ничего унизительного, и этот стыд испепелил его счастливое сияние, отравил всю радость внезапного величия.

Все почести показались ему вдруг лишенными всякой цены, они спали с него, как истлевшие лохмотья. Боль пронзила душу, заставив поникнуть и неуверенно сжаться.

Кристоф схватил его за руку и повел между гудящими шеренгами знати в уже переполненное здание.

Заметив его отуманенное грустью лицо, он испытал мрачное удовлетворение, но тут же, стремясь нанести еще больше мук, наклонился к нему и сказал:

- Не время мечтать, эльф. Народ видит твою поникшую голову и принимает это за дурное предзнаменование. Надеюсь, ты не думаешь, что твое несчастное лицо сломит мою ненависть? Подними голову и улыбнись!

Рафаэль машинально исполнил то, о чем его просили. В его улыбке не было души, но только немногие стояли к нему настолько близко, чтобы заметить это.

Величественная церемония коронации несколько оживила его; он не мог не смотреть на Кристофа, на его прекрасное гордое лицо, когда ему на голову надевали сверкающую золотом корону с шестью треугольными зубьями.

После этого Рафаэля короновали древним золотым обручем, усеянным бесчисленными жемчугами.

Воздух загудел, и когда царственные супруги вышли из замка, раздался оглушительный взрыв, в котором потонули радостные крики толпы; от гула дрожала земля. Огонь, дым, треск церемониальных выстрелов повторялись снова и снова с удивительной быстротой, так что через минуту замок Великого Маруана исчез в густом облаке дыма; только так называемый Белый Маруан – высокая башня, украшенная флагами,- высился над этим морем дыма, как горная вершина над грядой облаков.

Кристоф снова посадил Рафаэля впереди себя, но на этот раз эльф сидел прямо, стараясь не соприкасаться с ним слишком тесно. Королю нисколько не понравилась его отчужденность, и он насильно прижал юношу к себе, зашипев на ухо:

- Сиди смирно, эльф! Народ не должен ничего заподозрить, это в твоих же интересах. Ты ведь не хочешь познать ненависть вампиров?

Рафаэль не сказал ни слова, но Кристоф чуть не впал в ярость, осознав, что тот больше не испытывает к нему никакого желания.