- Вы – мои друзья, - решительно сказал Рафаэль, - и для меня ваши беды имеют огромное значение. Беспомощность угнетает меня, когда я думаю, что бессилен помочь вам.

- Вы не бессильны, ваше высочество. Вы очень сильны. И сердце у вас удивительно преданное. Я восхищаюсь вами. И Луиджи тоже. Он недавно писал мне.

- Правда? И что он говорит?

- Что мать пытается склонить его в пользу какого-то короля, а он противится изо всех сил. Еще он пишет, что ему никогда не стать таким сильным, как вы. И… что он скучает по мне.

- Как мило, - грустно усмехнулся Рафаэль, - мило и трогательно. Я всем сердцем надеюсь, что вам выпадет шанс быть вместе.

- А я надеюсь, что его величество раскается в своих грехах и будет предан вам так же, как преданы ему вы.

- Я благодарен за эти слова, Леннар, только вряд ли твои слова осуществятся.

- Все возможно, ваше высочество. Я в это верю.

- Быть может, ты и прав, - задумчиво промолвил юноша, и тут вернулась Эллен.

Радостно глядя на эльфа, она протянула ему букет ромашек:

- Ты гораздо красивее их, но тут нет других цветов, Эль. Это ромашковое поле.

- Мне очень нравятся ромашки, - Рафаэль нежно погладил девочку по волосам. - Хочешь, я нарисую это поле?

- Нет, я хочу увидеть твою сестренку, - запрыгала Эллен. - Когда ты ее нарисуешь?

- Скоро, золото, скоро. На самом деле я почти дорисовал ее, не хватает последнего штриха.

- Всего одного штриха? - изумилась вампирша.

Рафаэль усмехнулся ее непосредственности:

- Может, не одного, а нескольких.

- Но почему же ты их не сделаешь?

- Не знаю. Мне кажется, я что-то нарушу, и Каролина будет выглядеть неестественно.

- Но она же красивая?

- Очень.

- Тогда как она может выглядеть неестественно?

Рафаэль, мягко засмеявшись, потрепал ее по щеке:

- Скоро ты увидишь ее, золото. Совсем скоро.

Непосредственность Эллен, ее трогательная детская наивность и искренняя привязанность отогревали душу Рафаэля после мрачных грозных взглядов Кристофа, которыми тот изредка награждал бедного эльфа.

Так и протекало время, тоскливо, мучительно, но непрерывно и неотступно. Рафаэль очень остро запомнил тот день, когда его жизнь в королевстве Тамир пересекла месячную веху.

*

Ранним утром, чуть ли не на рассвете, юноша открыл глаза и резко сел на кровати. С ним явно происходило что-то странное. Дыхание сухими клочьями рвалось из груди, тело обрело какую-то болезненную чувствительность, а между ног разгорелось пламя.

Рафаэль быстро догадался, в чем дело. У него началась течка. Его первая течка.

Юноша сжался на кровати, хрипло и отчаянно дыша. Мысли путались, он изо всех сил пытался придумать, как отделаться от этого мучительного состояния, но на ум приходило только одно: сильная мужественная фигура Кристофа, и отчаянное желание ощутить на своем теле прикосновения его прохладных рук.

Эти мысли доставляли Рафаэлю непереносимые страдания, но изменить он ничего не мог. Измученно кутался в одеяло, безуспешно стараясь подавить текучую страсть.

Страдания только усилились, когда в положенное время к нему явился Леннар. Несмотря на то, что сердце экрона всецело принадлежало Луиджи, ощутив запах Рафаэля, бедняга в смятении отступил, прижимая ладони к носу. Тонкое цветочное благовоние, исходящее от эльфа, могло свести с ума кого угодно, и даже его чувства к вампиру из Тринидада не составляли преграды.

- Леннар, - прошептал Рафаэль, высунув голову из-под одеяла,- уходи. Слуги мне сегодня не нужны. И, вероятно, не только сегодня… Скажи его величеству, что я… не здоров.

- Как прикажете, ваше высочество, - сказал Леннар и поспешно выскользнул из комнаты, ощущая нарастающее во всем теле томление.

Рафаэль остался в одиночестве, тихо и прерывисто дыша. Как ни странно, присутствие Леннара не произвело на него ровно никакого впечатления, хотя он прекрасно видел изменившееся лицо полувампира.

Нет, будь здесь хоть сотня альф, он и тогда остался бы равнодушным. Ему нужен был только один альфа.

Его муж, король Тамира, красавец-вампир с пронзительно зелеными глазами.

Еще никогда Рафаэля так не мучило отсутствие нежности и тепла со стороны Кристофа. Никогда еще он не нуждался в нем так отчаянно, так горько и нестерпимо.

Он знал, что Кристоф люто ненавидит его, но все равно, даже несмотря на ту ужасную ночь, не мог не представлять, как бы хорошо им было вместе, если б король отпустил свою ярость и увидел всю глубину его чувств и желания. Но такие мысли вскоре покинули его, уступив место холодному меланхолическому страданию.

Ближе к обеду его физические ощущения несколько притупились, и он перешел в свою мастерскую. Там, в центре уютного помещения, заполненного красками, палитрами и холстами, стояла картина, обещанная Эллен.

Сверкающие глаза Каролины нежно смотрели на Рафаэля с темно-розового фона, и тут юноша догадался, чего не хватает портрету. Фон был слишком светлым. Его следовало сделать на тон темнее. Тогда картина будет готова, и он сможет смело подарить ее девочке.

Запахнувшись в халат, Рафаэль сел на стул, взял палитру и кисть и стал осторожно вносить поправки. Рисование отвлекало его от бушующих внутри уколов страсти и заставляло всецело сосредоточиться на поставленном предмете. Вскоре картина была закончена.

Рафаэль встал и удовлетворенно осмотрел ее. Никаких изъянов, красота Каролины была передана удивительно точно, и Эллен, увидев ее, увидит принцессу Эльфланда во всем ее величии и великолепии.

Рафаэль положил кисть и палитру на место, и тут позади него мелькнуло какое-то смутно уловимое движение. Юноша стремительно оглянулся и замер в испуге, широко раскрыв глаза от потрясения.

Впереди, у входа в мастерскую, прислонившись к стене, стоял Кристоф. Выглядел он изящно и величественно, как всегда: черная плотная ткань камзола, усеянная золотыми сетками на плечах и рукавах, а также длинная пурпурная мантия, затканная мехом горностая, придавали ему суровую, ни с чем не сравнимую грозную царственность.

Его лицо, бледное, фантастически красивое, казалось ничего не выражающим, но Рафаэль не мог и представить, какое всепоглощающее желание сдавило его чувства, когда он вкусил его запах.

В первую минуту Кристоф чуть было не кинулся на него, сгорая от желания услышать его чувственные стоны, но потом сдержался и подавил внезапные эмоции видимым равнодушием.

Он ни за что не хотел доставлять Рафаэлю удовольствие, даже зная, что ему самому это принесет невыразимое наслаждение.

Вампир был потрясен. Ни одна омега до этого дня не вызывала в нем такого сильного неудержимого смятения. Запах Рафаэля сводил его с ума, лишал рассудка, и это лишь усиливало злую ненависть, довлеющую над его разумом.

Присутствие Кристофа моментально воспламенило угасшую страсть Рафаэля, и он весь сжался, стараясь скрыть свое состояние. Но его муж, конечно, прекрасно все понял. Зеленые глаза холодно мерцали: