Прислуга исполняла лишь то, что могло унизить королевское достоинство, например, ухаживали за лошадьми, готовили, держали дворцы в чистоте и порядке, но уж никак не завязывали своим господам салфетки и не одевали их по утрам, как каких-то калек.

На первых порах Рафаэль с трудом переносил эти пышные обеды и очень нервничал, когда, просыпаясь, обнаруживал в своих покоях около тридцати вампиров прислуги. Страдал он и на грозных церемониальных слушаньях, когда они с Кристофом сидели на высоких богатых стульях, украшенных золотыми подлокотниками, где король в союзе с Высшим Советом принимал различные государственные решения, устанавливал новые законы, а также встречал и выслушивал послов из других королевств.

Постепенно Рафаэль начал привыкать к новому образу жизни, но с чем он не мог смириться, и что являлось его самым безжалостным страданием – это холодное, равнодушное, отчужденное отношение Кристофа.

Все эти царские мероприятия, по сути, ничего не значили для эльфа; он принимал их с легкостью и королевским хладнокровием, но видеть изо дня в день безразличное суровое лицо своего мужа было для него нестерпимо.

Кристоф никогда не разговаривал с ним. Будь это прием в тронном зале, или встреча с послами из другого королевства, король хранил мстительное молчание и даже не смотрел в сторону Рафаэля.

В его отношении явственно различалась холодная ненависть и жестокое презрение. Юноша, разумеется, не смел заговаривать с ним, но только ему было известно, какую острую непереносимую боль причиняла ему эта отчужденность.

Кристоф откровенно презирал его, это чувствовалось и на царских слушаньях. Согласно традициям, супруг монарха имел полное право участвовать в дискуссиях и смело высказывать свое мнение. Рафаэль же присутствовал в тронном зале исключительно ради присутствия.

Осмелься он вставить хоть слово, Кристоф неминуемо пришел бы в ярость. Впрочем, надо заметить, юноша и не испытывал большого желания вступать в полемику с Высшим Советом.

Кристоф был невероятно умен и проницателен, Рафаэль горячо восхищался им, видя, как уверенно и мудро он принимает решения, и как ловко ставит на место придворных лордов, которым хватало решимости оспаривать его мнение.

Кажется, аристократы замечали, что король несправедливо относится к Рафаэлю, но никто, естественно, не указывал ему на это, а сам Кристоф моментально утвердил свою власть в Тамире, и уже спустя недолгое время желающие идти против него перевелись.

Высшие лорды быстро усвоили: если король сказал так, значит, будет так, и неважно, сколько разумных доводов они приведут, желая изменить его решение,- Кристоф не уступит.

Впрочем, вскоре стало очевидно, что все его поступки основаны на остром уме и смертельном коварстве, и даже если в первое время его тактика не находила понимания, то по истечении определенного периода изумленным советникам оставалось лишь поражаться его мудрости и рассудительности.

Рафаэль, видя его щедрость и благородное величие, еще острее проникался к нему трепетным восхищением и от того еще труднее ему было претерпевать беспощадное равнодушие Кристофа.

После того ужасного происшествия король не приходил в царские покои, и юноша с отчаянием предполагал, что тот, вероятнее всего, проводит ночи не один.

Как ни странно, его предположения были неверны,- Кристоф, будучи вампиром, спал всего несколько часов в месяц, а ночи проводил за сложными военными книгами, таким образом, пополняя запасы своего коварного ума.

Он не развлекался с другими омегами, потому что с появлением в его жизни Рафаэля плотские утехи как-то сразу утратили для него былую прелесть. Он и сам не мог понять своего равнодушия, но, тем не менее, книги привлекали его куда больше, нежели хрупкие чувственные тела омег. Однако Рафаэль не знал этого, а потому мучительные предположения о постоянных изменах терзали его ум и приводили в полное отчаяние.

Однако, утопая в мглистом омуте страха и отчаяния, он всегда имел душевную отраду. И эта отрада – Эллен.

Вечно смеющаяся сестренка Кристофа крепко сдружилась с Рафаэлем, привязавшись к нему всем своим нежным сердечком. Когда она приходила к нему, юноша моментально отпускал гнетущую тревогу и наслаждался ее смехом, задорными идеями и трогательно-серьезным личиком.

Девочка, сама того не подозревая, удерживала его на краю бездны, которая уже давно привлекала его своим пустым бесчувственным нутром. Она постоянно удирала от своих наставниц, жаловалась на многочисленные трудные уроки (в своем незначительном возрасте она уже в совершенстве владела пятнадцатью языками), заставляла играть – и все это Рафаэль принимал с огромным, едва ли не отчаянным удовольствием, потому что в этом новом королевском мире Эллен стала его единственным источником радости и света.

Однажды маленькая вампирша подарила ему краски, кисти и великолепные дорогие холсты. Прежде Рафаэль никогда не рисовал, но, создав несколько простеньких картин, понял, что это еще одна возможность ускользнуть от бездны.

Он стал рисовать постоянно, от души, и вскоре у него получались прекрасные полотна, заслуживающие висеть в тронном зале.

Он рисовал по настроению: иногда природу, море, пустыни, чаще Эльфланд с его высокими стрельчатыми замками, нарядными сказочными лесами. Он скучал по дому и не мог подавить болезненную тоску, вызванную теплыми радостными воспоминаниями.

Как-то раз Эллен уговорила его нарисовать Каролину, девочке страстно хотелось увидеть его настоящую сестру.

Рафаэль долго не мог решиться, потому что, как ему казалось, он не сможет до конца отразить всю совершенную красоту принцессы Эльфланда, но, в конце концов, Эллен настояла на своем.

Юноша рисовал эту картину долго, основательно, но никак не мог закончить. Ему все казалось, что чего-то не хватает, и он терзался сомнениями, как это присуще талантливым художникам.

Но суть, конечно, не в этом. Эллен оказывала ему бесценную поддержку, и Рафаэль горячо привязался к сестре своего мужа, хотя, признаться, никак не ожидал встретить в ее лице такую крепкую опору.

Эллен постоянно приглашала его на прогулки, и он, конечно, с радостью принимал ее предложения.

Их неизменно сопровождал Леннар и еще несколько придворных лордов. Выезжая из дворца на скакуне по имени Джэмел, они мчались к великому Истарскому Лесу, насыщенному прекрасными лиственными деревьями и чудесными цветочными полянами, и там устраивали прелестные пикники.

Да, Рафаэль и Эллен крепко сдружились.

Их не угнетало даже постоянное присутствие молчаливых разодетых лордов. Леннар имел почетную должность прислуживать им во время этих уединенных пиров, хотя на самом деле Рафаэль возложил на него эту обязанность, потому что знал: экрону будет приятно участвовать в их праздниках.

И Леннар, несомненно, получал от этого удовольствие.

Как-то раз он со смешком поведал Рафаэлю, что многие придворные с завистью смотрят на его странную привилегию. Несмотря на то, что Рафаэль не принимал участия в королевских слушаньях, его благосклонность ценили весьма высоко, потому что своим кротким нравом он снискал уважение и одобрение всего двора, что Кристоф, к слову говоря, принимал с мрачным удовлетворением.

На одном из этих милых пикников, когда Эллен, увлекшись, носилась по полю, ища ромашки, Рафаэль спросил Леннара о Луиджи:

- Ты сватался к нему через его мать? - спросил он тихим голосом, поскольку совсем рядом стояли другие проводники.

- Да, ваше высочество, - ответил Леннар, которому было известно о теплых отношениях, возникших между Рафаэлем и Луиджи. - Она прогнала меня с позором.

- Меня очень тронуло ваше горе, - искренне признался Рафаэль. - Жаль, что я не в силах вам помочь. Кристоф придет в ярость, если я попрошу его вступиться за вас.

- Ваше высочество, - укоризненно произнес Леннар. - Вы слишком отзывчивы и искренни. Наша беда – ничто по сравнению с вашими страданиями.