– Господин Паркс, вы же знаете, это же Холл, ну какие здесь могут быть крысы.
– Я не могу этого отрицать, миссис Банч. Я много раз собственными ушами слышал, как на судоверфи рассказывали о крысе умеющей говорить[39]. Я всегда эти разговоры считал выдумкой, но сегодня вечером, после того как я уже опустился до того, что начал подслушивать. Я около самой дальней кладовой, приложив ухо к двери, смог отчетливо различить голоса и то, что они говорили.
– Ой, полноте, господин Паркс, всё вы выдумываете! Вот умора! Крысы беседуют в винном погребе! Ах, как интересно!
– Миссис Банч, у меня абсолютно нет никакого желания спорить с Вами: знаете что, если вы мне не верите, то пойдемте к дальней кладовой, приложите там к двери свое ухо и послушайте, вот тогда вы и узнаете, правду я говорю или лгу.
– Какие глупости вы говорите, господин Паркс – постеснялись бы при детях! Вы же перепугали мастера Стивена до полусмерти.
– Что? Мастер Стивен? – воскликнул господин Паркс, начиная понимать то, что при их разговоре присутствует мальчик. – Мастер Стивен хорошо знает, когда я пытаюсь вас разыграть, миссис Банч.
Да, Стивен знал дворецкого, и вполне мог сначала подумать, что тот решил подшутить над миссис Банч. Он был заинтригован, не всё выглядело мило и прелестно, а если и было похоже на шутку, то далеко не совсем. Но, все его попытки выудить из дворецкого хоть что-нибудь, какие-нибудь детали о винном погребе, – были безуспешны.
Теперь, мы подошли к 24 марта 1812 года. Для Стивена – это был день необычных впечатлений: ветреный, шумный был этот день, который наполнил сад и дом ожиданием чего-то смутного. Когда Стивен стоял у калитки и смотрел в парк, он чувствовал, как ветер проносит над ним бесконечную процессию невидимых людей, которые несутся без цели, неизвестно куда, тщетно пытаясь остановиться, зацепиться за что-нибудь, что смогло бы задержать их полет и позволить восстановить утраченный контакт с миром живых, частью которого они еще совсем недавно были сами. После ланча господин Эбни сказал:
– Стивен, мальчик мой, ты не мог бы сегодня вечером, к одиннадцати часам, прийти ко мне в кабинет? До этого времени я буду занят, а потом я хотел бы показать тебе то, что имеет отношение к твоему будущему, это настолько важно для тебя, что тебе обязательно нужно об этом знать. Но, миссис Банч или кому ни будь еще в доме об этом лучше не говорить; поэтому ты вечером, пойдешь к себе в комнату, как ты всегда это делаешь.
Стивена охватило волнение: он с большим желанием ухватился за предоставившуюся возможность не спать до одиннадцати часов. В этот вечер, поднимаясь по лестнице, он украдкой заглянул в библиотеку и увидел там жаровню, которую он часто замечал в углу комнаты, стоявшую перед камином; на столе была кубок из позолоченного серебра, наполненный красным вином, рядом лежали несколько исписанных листов. В тот момент, когда Стивен проходил мимо библиотеки, господин Эбни брызнул немного фимиама из серебряной коробки на жаровню, но не заметил того, что мальчик находится рядом.
Ветер стих, наступала спокойная ночь и всходила полная луна. Примерно, около десяти часов вечера Стивен стоял у открытого окна совей спальни, обозревая открывшийся его взору сельский пейзаж. Но, не смотря на то, что был поздний час, таинственные обитатели залитого лунным светом леса, виднеющегося вдали, не собирались уходить на покой. Время от времени странные крики, похожие на крики отчаяния, которые издают заблудившиеся путники, доносились с другого берега болота. Может быть это было уханье сов или крики птиц, живущих на болоте, ни на один другой звук они не были похожи. Неужели, они приближаются? Теперь они были слышны уже на этом берегу, а через мгновение начало казаться, что крики раздаются в кустах, растущих близко на опушке леса и аллеях парка. Внезапно они стихли. Стивен уже собирался захлопнуть окно и вернуться к чтению свое любимой книги «Приключения Робинзона Крузо», как заметил две фигуры, стоявшие на покрытой гравием аллее, ведущей от парадного входа особняка в сад, – это были мальчик и девочка, как ему показалось; они стояли вплотную друг к дружке и смотрели в окна. Что-то в силуэте девочки ему напомнило то тело, которое ему почудилось в ванне. Он взглянул на мальчика, и ужас пронзил его.
Девочка стояла не шелохнувшись, слабая улыбка была на её лице, а руки были сомкнуты на груди, прикрывая область сердца. В то время как мальчик, вернее, его бледный призрачный силуэт с черными, как смоль волосами, одетый в рваные лохмотья, вздымал свои руки к небу делая угрожающие жесты, выражающие тоску и неутолимую жажду мести. Лунный свет проходил сквозь его почти прозрачные руки и Стивен видел, что ногти на его руках были длинные, страшные и серебро луны просачивалось сквозь них. Он стоял, воздев руки к небу, тем самым, представляя для глаз жуткое зрелище. На левой стороне его груди зияла черная дыра; и тут Стивен уловил, не с помощью слуха, а где-то глубоко в своем сознании, те самые крики, выражающие непреодолимую тоску и отчаяние, которые он слышал исходящими из леса в Асворби весь этот вечер. Через какое-то мгновение зловещая пара мягко и бесшумно поднялась над аллеей и исчезла из виду, больше он их не видел.
Невероятно испугавшись, он схватил свечу и направился в кабинет господина Эбни, приближался час, в который ему было велено прийти. Дверь в кабинет или библиотеку открывалась в холл с одной стороны, и Стивен, испытывая сильный страх, постарался долго здесь не задерживаться. Но войти внутрь было не просто. Дверь была открыта, в этом он был уверен, поскольку ключ, как обычно, был вынут из двери. Он снова постучал в дверь, – в ответ ни звука. Господин Эбни был занят: он разговаривал. Но, что это? Почему он пытается закричать? Почему его крик захлебывается, так и не вырвавшись из горла? Он тоже видел этих зловещих призраков детей? Снова воцарилась тишина, и дверь поддалась после того как её толкнул обезумевший от ужаса Стивен.
* * *
В кабинете господина Эбни на его столе лежали бумаги, способные объяснить Стивену Элиотту то положение, в которое он попал, но только после того, как он достигнет возраста, позволяющего понимать подобные вещи. Наиболее важным местом в них было следующее:
«В древние времена, среди мудрейших посвященных, на чьи опыт и знания я, имея определенный опыт, который и побудил меня относиться с доверием к их постулатам, существовало поверие. Согласно которому, при помощи определенных ритуалов, которые для нас сегодня выглядят варварскими, можно получить величайшее прозрение, а также, замечательные духовные и интеллектуальные способности. Так, например, абсорбируя духовную субстанцию своих знакомых и приятелей, индивидуум может получить полное господство и власть над духовным началом, управляющим элементалами нашей Вселенной.
Из определенных источников известно, что Симон Волхв[40] был способен летать по воздуху, становиться невидимым и принимать любой облик, какой он только пожелает, при содействии духа мальчика, которого, применим фразу автора «Воспоминания Климентина[41]», он умертвил. Я нашел описание этого способа, да еще к тому же с подробными деталями, у Гермеса Трисмегиста[42]. Он утверждает, что успешного результата в обретении магических сил можно добиться путем поедания сердец не менее чем трех человеческих существ, не достигших возраста 12 лет. Для того, чтобы убедиться на практике в достоверности данного способа я посвятил, по меньшей мере, двадцать лет своей жизни избрав для себя corpora vilia[43], то есть тех, кого можно было бы «убрать» не причиняя вреда обществу. Первым моим шагом было умерщвление Фиби Стейнли, девочки цыганского происхождения, которую я лишил жизни 24 марта 1792 года. Вторым был итальянский мальчик из бродяг, его звали Джованни Паоли, его я умерщвил в ночь 23 марта 1805 года. Третьей, и последней «жертвой», я использую здесь слово несовместимое и противоречащее всем высочайшим порывам моей души – должен стать один из моих дальних родственников, его имя Стивен Эллиотт. Он должен отдать свою жизнь 24 марта 1812 года.
