Алтарь рядом с ними выделялся: он был больше остальных и ярче. На плоском сколотом камне, покрытом угловатыми алыми рунами, лежали скелет медведя и череп лося с огромными ветвистыми рогами. Кости покрывали все те же руны: темно-синие, как ночное небо. Рога были раза в три больше, чем те, что красовались на шлеме Айвена. Этот нехитрый элемент доспеха притулился рядышком, на их походных пожитках.

«Эх, да когда уже этот заяц приготовится?»

Дварф протянул руки к костру, грея их и щурясь вдаль: за трактом и стоянкой для путников лежало ровное заснеженное поле, где тут и там торчала береза-другая. Вдали темной зеленью с синевой виднелся лес. Из-под смерзшегося весеннего снега торчали пучки жухлой травы.

В сосне рядом зашуршала белка, прыгая с ветки на ветку.

Пайкел улыбнулся ей и что-то прострекотал на беличьем языке.

Белка не ответила. Русак жарился, капая жиром и щекоча нос восхитительным ароматом. Терпение Айвена заканчивалось. Он ткнул тушку ножом и поддел кусочек мяса. Попробовал на язык, поглядел цвет на разрезе – чутка розоватый.

– Готово! – довольно хлопнул в ладоши он. – Пайкел, налетаем!

Он тут же оторвал от зайца ножку и, шипя, вгрызся зубами в восхитительно обжигающее, свежее мясо. И лишь после заметил, что Пайкел, оторвав вторую ногу от тушки, застыл, недоуменно глядя куда-то в сторону – аккурат на поле за трактом.

– Ты чего? – поинтересовался он у брата.

– О-ой, – коротко ответил ему Пайкел.

«Святые подштанники Клангеддина!»

Айвен так и замер с ножкой в руках и приоткрытым ртом, глядя на поле.

В воздухе сверкнул один, затем второй сполох телепортации, и на снег вывалился… нет, вывалились… пятеро таких личностей, что он в жизни не видел столь же странной компании, а подобные попадались братьям-дварфам часто. Пайкел ожесточенно двинул челюстью и откусил еще один смачный кусок зайчатины, повторив уже более весомо:

– О-ой.

Из купален Джарлакс попал в самое лучшее место на всех планах: в ушах зазвенело, ослепительно сверкнуло белым, и он уткнулся носом аккурат в ложбинку округло-роскошного, белого, теплого и чудно пахнущего сиренью с крыжовником декольте.

Вторым ощущением был зверский, продирающий до костей холод. Джарлакс, все еще разгоряченный после купален, чуть не взвыл, почувствовав первый порыв ледяного ветра. Ему показалось, что в пах вгрызся не иначе как ледяной элементаль, который хочет покончить с его мужественностью раз и навсегда. Третьим чувством оказалась зверски неудобная поза, в которой он оказался. Ноги болтались в воздухе, поясницей он чувствовал грубую ткань с металлическими нитями и чьи-то украшения на ремне, а задницей уперся в нечто, явно сделанное из кожи и металла. Ступни в нелепой раскоряченной позе до земли не доставали.

«Великие сиськи Сунэ, как я только мог попасть в такую ситуацию?! Я же Джарлакс!»

Завершив эту мысль, Джарлакс смирился с тем, что ответ на риторический вопрос он уже дал самостоятельно, после чего попытался выбраться из неудобного положения и увидеть что-нибудь, кроме чудесной женской груди перед носом. Тем более что обладательница роскошного декольте выругалась на неизвестном языке и отвесила ему порядочную затрещину, заставив пошатнуться и вызвать откуда-то снизу шквал проклятий на совершенно другом, но все еще незнакомом языке.

«Вашу ж мать, да что ж тут так холодно! Куда я попал?!»

Майрон зарычал от отвращения, поняв, что грохнулся в отвратительно липкую, как сотни слизней, массу снега, а потом застонал, потому что черноволосая баба двинула ему каблуком под ребра. Его ноги переплелись с ногами Мелькора в физически невозможный узел: Мелькор давил вниз, зажав бедром его колено, Майрон не мог вытащить его, и в этот краткий отрезок времени майа казалось, что все обязательно кончится его переломанными костями.

Хуже того – первым, что увидел перед глазами Майрон, было серое небо, а секундой позже – эбеново-черная, с глубоким фиолетово-синеватым отливом, незнакомая задница. Очевидно мужская со всеми… прилегающими территориями.

«Да чтоб вас всех! Что это за уродство?!»

Задница и окрестности, поджавшиеся от холода, омерзительно угрожающе нависли прямо над лицом примерно на расстоянии локтя. Майрон громко выругался, уподобляясь Мелькору в лексиконе, почерпнутом от мусорщиков, и уперся обеими предплечьями в непрошеную жопу, стараясь ни за что не коснуться ее даже кусочком голой кожи. И охнул, чувствуя на себе от чужой возни вес по меньшей мере трех тел.

Во-первых, было то недоразумение, которое Майрон сейчас пытался спихнуть с себя.

«Куда угодно! Но только не этими причиндалами мне на лицо! Великая тьма, до чего же мерзко!»

Во-вторых, был Мелькор, одновременно предающийся попыткам сломать Майрону ноги и ругаться с черноволосой аданет. Весь вес его тела приходился аккурат на бедренные кости Майрона в нелепой путанице: одной ногой Мелькор беспомощно елозил по земле, вторая торчала из мешанины тел, очередной раз являя миру подметки сапог с золочеными гвоздями. В-третьих, была черноволосая аданет, плюхнувшаяся пониже бедер Мелькора. Когда Мелькор пошевелился очередной раз и плюнул скабрезное ругательство о том, как и зачем породили весь женский род, черноволосая взвизгнула, акробатически задрала ногу и влепила Мелькору каблук в пах: Мелькор простонал от боли, выругался еще цветистее, рванулся и зашипел – пряжка сапога женщины на второй ноге зацепилась точно за его накосник.

Она безуспешно старалась одновременно пнуть валу в пах еще раз и сбросить на лицо Майрона голого гоблина. Майрон лишь сейчас понял, что это недоразумение еще и носило огромную шляпу с полями.

«Да какого?!..»

Корона с Сильмариллами свалилась с головы Мелькора в сугроб, выдернув вместе с собой бриллиантовые шпильки, которыми крепилась к волосам. Над всеобщей свалкой радостно пушились от ветра цветастые перья в шляпе гоблина.

– Мелькор, чтоб тебя паучиха покусала! Сбрось этих двух и слезь с меня!

Женщина ругалась. Мелькор изрыгал проклятия. Майрон шипел и матерился. В какофоническом оре пробивался полупридушенный голос зеленоглазой сопли, беспощадно придавленной к земле рядом с Майроном лопатками Мелькора. Нелепо ржал гоблин непонятно над чем.

– Я немного занят! – рявкнул Мелькор, пытаясь освободить ноги, но вместо этого вызвал очередной всплеск неистовой ругани со стороны Майрона. – Сам сбрось!

– У меня руки заняты!

– А у меня нет, можно подумать!

Рядом с Майроном что-то прокашляла зеленоглазая девчонка, которая принялась колотить по предплечью Мелькора в черно-золотой парче, когда вала чуть не опустил ладонь ей на лицо. Голый гоблин, уткнувшийся в декольте сиренево-крыжовниковой, шипел от холода – баба давила на него сверху, пытаясь спихнуть на Майрона. Майрон отчаянно сопротивлялся и давил снизу – меньше всего он желaл, чтобы на его лицо приземлились чужие причиндалы – хватало и того, что он уже не первую минуту был вынужден на них смотреть во всех подробностях. Гоблин был не рад противоречию и начал ругаться на третьем языке.

– Мама! – черноволосая женщина нечаянно огрела девчонку каблуком в грудь.

Майрон находился в сложной ситуации: самым разумным было бы отцепить косу от пряжки сапога, но тогда на него бы сполз гоблин и его… достоинства. Самоотверженный альтруизм испустил в Майроне дух еще несколько тысячелетий назад, а потому майа решил всеми силами удерживать текущие позиции.

Положение непредсказуемым образом изменил Мелькор. Пересчитав подошвами сапог все кости в ногах Майрона, он все же высвободил вторую ногу, уперся ступнями в землю и со всей возможной решительной мужественностью сделал то, что должен был давно: оторвать от земли свой владычественный зад. Ругань зеленоглазой девчонки придушенно оборвалась с сиплым выдохом. Черноволосая взвизгнула. Гоблин начал сползать и уперся ладонью ей в грудь. Майрон начал материться громче всех, не желая даже в воздухе на расстоянии половины локтя соприкасаться с чужими яйцами. Физически воздушное соприкосновение было невозможно, но с точки зрения Майрона оно более чем существовало. Извернувшись, как ящерица, он все же сбросил гоблина в сугроб справа от себя, после чего, встряхиваясь от отвращения, наконец-то выбрался из-под груза чужих тел, попутно пнув Мелькора в бедро. Просто ради возмездия.