========== О ласточках, змеях и убийцах. ==========

1. О ласточках, змеях и убийцах.

Ведьмачка Цирилла Фиона Эллен Рианнон наслаждалась свободой.

Ей было непривычно знать, что годы бесконечного страха и погони закончились: по-настоящему, окончательно и бесповоротно. Шлем Эредина Бреакка Гласа, предводителя Дикой Охоты, покрывался ржавчиной на дне дикого побережья ледяного моря Скеллиге. Тела солдат Эредина гнили среди жемчужных раковин и стаек рыб, а Цири до сих пор не могла поверить в то, что старый враг, ужас из ночных кошмаров, сгинул и больше не вернется.

Даже не так.

Поверить она могла. Не могла почувствовать. Мир крутился вокруг золотой каруселью, вставало и заходило солнце, а Цири продолжала грызть изнутри глухая ворчащая тревога. Все тянуло обернуться, сорваться куда-то, а по улице ходить только украдкой. За все годы она привыкла слушать, наблюдать, прятаться и не иметь вещей дороже своего меча. И теперь, когда необходимости ежесекундно быть начеку не стало, труднее всего оказалось привыкать… жить.

Перед этим маленьким словом она оказалась беспомощна, как когда-то перед своим магическим даром. Самое желанное на свете чувство свободы внезапно оказалось необъятно сложным. С чувством опасности Цири срослась, как со второй кожей, а вот жить не научилась совсем. Она завидовала простоте человеческих жизней, глядя на людей вокруг, и не могла обрести того же.

Йеннифэр заметила ее раздумья, как могла бы только мать, и взяла ситуацию в свои руки. В первый же вечер в Новиграде чародейка заявила, что завтра отправляется с Цири за покупками. Надолго, серьезно и основательно, и если Цири пожелает погулять с утра, то Йеннифэр будет ждать ее в полдень у колодца на площади Золотого Города. Именно там, где внутри Новиграда рассыпалось миниатюрное царство, полностью состоящее из лавок всех мастей, полных изящных вещиц и одежды.

И борделя, разумеется. Без обители роскошных шлюх Новиград обойтись не мог.

Геральт мрачно заметил, что отправляться за покупками в полдень – это как пить с завтрака, на что Йеннифэр едко поинтересовалась, не потому ли он именно этим и занимается, играя в гвинт с Золтаном.

Геральт с ответом не нашелся. Цири не могла удержаться от улыбки, вспоминая обреченное лицо ведьмака, но у нее становилось тепло на душе, когда единственным поводом для незначительной ссоры были только гвинт да Золтан. Это означало, что все наконец-то хорошо.

Наутро Цири проснулась рано, куда раньше полудня, и впрямь решила прогуляться по городу. Свобода от преследования Дикой Охотой красила в глазах Цири даже доки Новиграда. Внезапно обнаружилось, что солнце поутру высвечивает влажную от росы мостовую золотыми самородками бликов, льет на черепичные крыши густой кирпичный цвет, весело светит в лицо, а в воздухе разносится запах выпечки и тяжелый илистый дух каналов. Утром в городе, который еще не успел прокиснуть, пропитавшись дневной суетой, пахло совершенно иначе: рыбой, морем, водой, землей. Жизнью.

Кое-кто счел бы видение Цири излишне поэтическим, замечая валяющихся с вечера пьяных в заблеванных рубахах и мокрых портках, окоченевший труп без кошелька в подворотне, а еще – женщину, что шла с лиловым синяком под глазом и руками, изъеденными щелоком для стирки.

Но, в конце концов, даже это было частью все той же кипящей, обыкновенной и вечно текущей жизни.

Цири погладила и покормила рыбой худющую черно-белую кошку, приблудившуюся у «Хамелеона». Купила у пекаря ниже по улице булочку. И как же хорош был утром на прохладной улице теплый мякиш и хрустящая корочка! Смеясь, Цири побалансировала на высоком бордюре над пучками чахлых желто-розовых мальв, а на набережной с удовольствием подставила лицо ветру с моря. Он коротко целовал ее в обе щеки и играл пепельными прядями растрепанного пучка на макушке.

Хо-ро-шо.

Цири улыбнулась солнышку, прищурила изумрудно-зеленые глаза, слушая шум волн, и бодрым шагом отправилась в Золотой Город. Настроение у нее было озорное и слегка легкомысленное.

А потом впервые дало знать о себе то, что запустило безумную спираль событий, о которых Цири еще не подозревала. Она проходила мимо самого грязного и дешевого в городе борделя «Хромоножка Катарина». Повеяло перегаром и блевотиной, заставив ее сморщиться на минуту. Сонные потасканные шлюхи подпирали собой стены в щербатой штукатурке, перешагивали через глубокие лужи, оставленные колеями телег, одергивали засаленную и перештопанную цветастую одежду, ежились от утренней сырости и широко зевали. Какой-то кмет тащил за шею истерически гогочущего гуся.

И в тот момент, на мостике над каналом, Цири почувствовала холодок. Он родился не от страха или неведомого дурного предчувствия – это было легкое покалывание в затылке и пальцах, невесомый звон в кистях рук. Словно где-то близко открылся слишком мощный портал или действовало очень сложное заклинание.

Привычное чувство опасности зазвенело во всем теле.

«Что-то не так».

Цири разом забыла и про кошку у «Хамелеона», и про булочки с мальвами.

Йеннифэр заметила напряженное выражение ее лица, когда Цири вошла на площадь резким, отточенным шагом.

– Что случилось? – чародейка прищурилась, и на ее мягких розовых губах появилась слегка насмешливая улыбка. – Утренний Новиград разочаровал тебя?

– Нет, – отрезала Цири, уже не замечая ни солнца вокруг, ни пестрых клумб, ни струй фонтанов, ни людей в ярких одеждах. – Я почувствовала сильную магию. Очень сильную. Где-то рядом с доками. Нужно выяснить, что происходит.

Цири сама не знала, что заставило ее тогда послушать Йеннифэр, но она подчинилась словам чародейки так, как могла бы послушать только мать.

Она и сама успокоилась, когда увидела, как напряжение на лице Йеннифэр мелькнуло, словно набежавшая тучка, и исчезло. Женщина изящным жестом оправила тщательно уложенную копну смоляных волос, отливавших густым блеском павлиньего пера. Пахнуло духами Йеннифэр: сиренью и крыжовником.

– Я тоже это заметила, – она пожала бархатистыми белыми плечами, которые виднелись сквозь прорези в черной блузке, а затем взяла Цири под локоть, уводя в сторону ярких торговых лотков и лавок. – И об этом мы позаботимся потом. Геральт умирает со скуки, поэтому, когда мы вернемся, я вручу ему потестиквизитор, и пусть побегает, – голос Йеннифэр звучал в обычной надменной манере, когда никто, с ней незнакомый, не мог понять, в бешенстве находится чародейка или нет. Цири бы сказала, что Йеннифэр спокойна, а то и весела.

В фиалковых глазах мерцали озорные искорки, и это окончательно убедило Цири, что магическая аномалия может подождать. Особенно если за ней должен был отправиться Геральт с потестиквизитором – громоздкая штука определяла нестабильные участки в магическом поле.

Йеннифэр тихо фыркнула, и ее красивое лицо с бархатистой, как персик, кожей, озарила хитроватая улыбка:

– Между прочим, нас ждет портной. Твоя куртка истрепалась так, что в ней и ходить нельзя.

Геральт ушел на следующий день засветло и вернулся вечером, угрюмый, грязный и злой. От него несло тиной, мертвечиной и каналами под городом. То есть, обычными запахами ведьмачьего ремесла. Йеннифэр поморщилась, едва увидев ведьмака на пороге «Хамелеона», и тут же ткнула в сторону лестницы на второй этаж.

– В ванну! Сейчас же! Я с тобой и словом не перекинусь, пока не смоешь с себя вонь!

Геральт глубоко и обескураженно вздохнул, но обреченно поплелся отмываться. Цири даже не сомневалась, что он и сам мечтал о горячей ванне всей душой, но для вида состроил обиженную мину, и знание об этой намеренной демонстративности страшно ее развеселило.

Еще дольше Геральт ворчал, когда узнал, что чародейка считает его присутствие в каналах на месте активации магического поля бесполезным, но спорить не стал: толку-то было.

Да Геральт и сам знал, что изображать защитника можно было перед кем угодно, кроме Йеннифэр и Цири. Особенно когда сам вручил Цири второй меч, окованный серебром, – ведьмачий.