Геральт. Йеннифэр на мгновение подумала, что Цири зря напомнила о нем.

«Сколько времени я обходилась без него, прежде чем вот так расклеиться, словно брошенная возлюбленная?»

– Конечно, будет, утенок, – очень тихо ответила ей чародейка. – Обязательно будет. Он всегда нас ищет.

В городе шелестел дождь. Йеннифэр безразлично провела пальцами по кружевной блузке.

Почему-то оказалось, что без конца сходиться и расходиться, ругаться и не зависеть от присутствия мужчины – намного проще, чем произнести единственный раз бесконечно пошлые, заезженные слова любви и теперь беспокоиться о глупом архаичном ведьмаке, который никогда не отыщет их в этом мире.

Цири грустно улыбнулась.

– Я тут видела поясную коробочку, – проговорила она, даже не фыркая в своей обычной манере на ласковое прозвище, которым Йеннифэр называла ее в детстве целую вечность назад. – Под эликсиры хорошо бы подошла. Для меня великовата, но ему… я опять подумала о нем и никак не могу перестать. Я скучаю и волнуюсь за него, мама. Не ходил бы он в те каналы нас искать. Там может быть опасно.

Йеннифэр поправила влажные локоны, убрав их за уши, и покачала головой.

– И я, Цири. И я, – она заставила себя слабо улыбнуться и прикрепила к прическе на затылке Цири растрепавшуюся прядку ее пепельных волос. – Давай поищем зонты и сапоги покрепче. Это точно пригодится.

Поначалу Джарлакс испытал глубочайшее удовольствие от того количества денег, которое забрал в банке. Возможностью он, разумеется, воспользовался настолько, насколько мог – в конце концов, такие шансы выпадали лишь раз в жизни.

«Чтобы получить столько, не сделав ничего? Да у меня сегодня праздник!»

Он был уверен, что в безумной голове Мелькора – а что она была именно таковой, дроу уже не сомневался – родился какой-то план. Но за всю долгую жизнь Джарлакс убедился в одной непреложной истине: никто, желающий тебя убить или подставить, не вручает законным образом столько золота. Скорее уж наоборот.

«Да даже если ему пришло в голову разорить этот банк – это было бы весело. А если бросит нас здесь – мне будто велика беда».

В итоге золота он набрал столько, что едва мог идти под весом всех мешочков с монетами, которые рассовал под одеждой, и именно эту проблему дроу решил первой, потратившись на волшебную сумку, которая сделала бы и самую большую гору золота невесомой, как перышко.

«Так-то лучше».

Джарлаксу не мешал даже дождь. Под его противными мелкими струями, насвистывая под нос веселую песенку, он с головой окунулся в цветастый водоворот бесконечного базара, хаос улиц, переполненных магазинами всех мастей, и позволил воле случая вести себя.

На базаре и дождя особенно не было. Все закрывали козырьки магазинов и плотно стоящие друг к другу палатки с растянутыми тентами. В полумраке-полусвете, расцвеченном всеми красками, толкались, торговались, воровали, приценивались и кричали на бесчисленных языках всех миров и планов. Джарлакс видел кожаные вещи любых мастей, дешевые браслеты из меди, дорогое оружие, торговые ряды с едой, которая щекотала нос ароматом мяса и специй, протискивался сквозь плотную толпу и заговаривал с продавцами. Он уже предвкушал азарт, который позволит выцепить что-нибудь уникальное из всей этой сумятицы.

«Эх, Энтрери и Киммуриэль. Вы бы свихнулись от гвалта, воплей и безумия этого места, хитрые засранцы».

Но в итоге азарт в Джарлаксе поугас, не разгоревшись. Самыми ценными приобретениями стали всего две вещи. Меч, черная булатная сталь которого была так хороша, что пела в воздухе, а клинок рассыпал искры кислоты. И серьга в ухо в виде свернувшейся кольцом птицы с разноцветными глазами. Серьга стоила баснословных денег, зато ничего подобного Джарлакс никогда не видел, потому что амулет мог на любом плане провести безопасным путем.

А потом его одолела неестественная и подозрительная меланхолия. Денег оставалось в избытке, но проблуждав по рынку, Джарлакс понял, что почти ни одна вещь не стоит своих денег, за исключением тех, что он уже купил. Все казалось каким-то мелким и топорно сделанным, да и…

«Да и сколько раз я без остатка терял все свои шмотки, оружие и вещи? Все, кроме шляпы и повязки».

За прилавком справа от него что-то ожесточенно объясняла продавцу амулетов совсем молодая человеческая девушка, от силы лет двадцати. Она убеждала, что ей, как искателю приключений, обязательно нужно что-то сильное. И разумеется, сразу от всего.

«Эх, девочка. Знала бы ты, что тебя ждет. Иногда нищая, но очень бурная жизнь, которую ты рискуешь не прожить, а если прожить – много раз теряя все, от имущества до здоровья и тех, кому можешь доверять. И хорошо, если отделаешься одним имуществом, скопленным трудом за долгие годы».

– Бери защиту от огня, холода и магической энергии, – бросил он, проходя мимо. – Точно не прогадаешь.

Джарлакс сам не знал, что толкнуло его ляпнуть это, тем более что девчонка была ему безразлична, и к тому же молода и глупа. Она резко обернулась через плечо, но Джарлакс уже исчез в толпе.

«Старею что ли? Аж помогать молодой дурнине стал. Глядишь, еще начну учить и жаловаться на их авантюрность. Кошмар кошмаров!»

Он хмыкнул собственным мыслям, представив себя в виде чинного старца с ногами в тазу с горячей водой. Непременно провонявшим мазью от боли в суставах, да еще и с пледом на коленях.

«Ну, нет уж!»

Таким Джарлакс становиться не собирался. Ни в коем случае.

И все бы было ничего, если бы за мыслью, которую чаще всего произносили с юношеской бравадой, не маячило знание старого, побитого жизнью наемника. Джарлакс знал, что к таким, кто не становился стариком, греющим ноги у камина, смерть чаще всего приходила внезапная. И очень редко – легкая и не в бою за чужое золото и цели.

Майрона и Мелькора уже как несколько часов назад затянул в себя безумный, сверкающий зеркалами, драгоценностями, яркими тканями и металлами оружия вихрь местных лавок.

В том, насколько мирно они занимались столь глупым делом, как покупки, Майрону виделось что-то чудовищно непривычное и дикое настолько, что и помыслить было жутко. Он никогда не мог себе представить Мелькора, хватающего с блеском в глазах сразу несколько местных дублетов из шелка или кожи. Не мог себе представить, чтобы он тянул его к лавке с обвалянными в меду высушенными фруктами, рвался на полпути к чему-то за свежими персиками и ел их на ходу, ухитряясь при этом говорить. Не мог представить, чтобы Мелькор с восторгом трогал теплый хлеб и украшения, рассыпанные по прилавкам, как кусочки диковинной разноцветной мозаики.

Мелькор на этом базаре трогал вообще все – с неприличным, полудетским, искренним любопытством. Везде совал нос, обо всем незнакомом расспрашивал, и покупал даже то, что ему просто приглянулось. Никакой практической ценности в изящных светлячках-шариках из цветного стекла с причудливыми округлыми разводами не было, но Мелькору они понравились на ощупь, и потому он взял их. Покупок было столько, что за ними с лязгом следовал модрон-носильщик. Майрон каждый раз косился на него, но модрон не задавал вопросов и ничего не комментировал. Он получил деньги, выдав сдачу с точностью до медяка, нес все их покупки и застывал на месте по команде, неестественно шевеля гигантским жабьим ртом и моргая круглыми синими глазками с железными полусферами в клепках вместо век. Моргал он с металлическим треском.

Все это было сущей дикостью, которая никогда и никак не могла существовать в Арде. Но здесь диким оказался весь мир вокруг. Почти ни один продавец не ухмыльнулся, когда они брались за руки. Никто не оборачивался. Не слал в спину проклятия (ну, разве что когда Мелькор перепробовал все конфеты с одного прилавка и ничего не купил, потому что ему не понравилось).

Здесь все относились к ним, как к чему-то… нормальному?

Мелькора, без конца разговаривающего, с горящими глазами, любопытного, желающего всего и сразу, Майрон и вовсе не узнавал. Добиться от него ответа, что он задумал, в конце концов, Майрону тоже не удалось, потому что Мелькор отшучивался, огрызался, переводил разговор, а когда не удалось ни одного, ни другого – попросту отмалчивался.