Йеннифэр не разделила ее оптимизма.

– А ты, Эльминстер, – чародейка оперлась локтями на стол и закашляла. – Почему ты помогаешь нам? Зачем?

Ответил ей, вопреки всем ожиданиям, Джарлакс, который закатил глаза и воздел руки к потолку:

– О боги, Йеннифэр! – воскликнул он. – Это же Эльминстер! Живая легенда земель Фаэруна! Величайший избранный богини Мистры! Прославленный герой легенд! Почти символ нашего мира! Герой сказаний, песен и книг! Его имени не знают разве что годовалые дети, и то потому, что еще не понимают ни слова! Спрашивать, почему он помогает неудачникам вроде нас, это как спрашивать, отчего солнце встает на востоке! Да о такой встрече можно всем знакомым рассказать, чтобы обосрались от зависти!

Йеннифэр тихо выдохнула и изумленно проморгалась, глядя на старика, сидевшего рядом с ней. Эльминстер усмехнулся, но без единого намека на самодовольное превосходство, и сидя изобразил галантный поклон.

– Так уж вышло, что большинство этих эпитетов действительно принадлежат мне. И, как верному служителю Мистры, мне совершенно претит присутствие на нашем континенте как этой юной мадмуазель с непредсказуемым магическим талантом, – Эльминстер элегантно указал на Цири. – Так и этого молодого человека, очевидно сопоставимого силами с одним из божеств, – маг задумчиво посмотрел на Мелькора, который тихо, почти по-кошачьи фыркнул от такого определения. – Должен сказать, пусть ты пока и пользуешься силой Плетения с восторгом и изобретательностью ребенка, складывающего деревянные кубики, я не сомневаюсь, что ты слишком быстро поймешь остальные принципы. Наш несчастный маленький Фаэрун, мой дорогой, не выдержит и тебя, и Шар. Иными словами, – Эльминстер очень серьезно посмотрел на Йеннифэр. – Эти двое при надлежащей поддержке присутствующих могут наворотить исключительно скверных дел. Но возраст позволяет мне немного пофилософствовать, а посему я считаю, что потерявшихся надлежит возвращать на свои места и не трогать в чужих вселенных ничего и никого.

Повисла неловкая пауза, которую прервал Мелькор.

– Между прочим, я и не думал, чтобы занимать место этой… как ее. Шар? Майрон! – он дернулся, неловко потерев локтем бедро, и возмущенно посмотрел на майа, который с угрюмым видом вытащил руку откуда-то из-под стола, устремив на Мелькора тяжелый взгляд.

Джарлакс приподнял белую бровь.

«Секундочку. Он что, его за жопу ущипнул?»

– Между прочим, – Эльминстер налил себе в чашку чая и исподлобья посмотрел на Мелькора. – Что у тебя с руками?

Вопрос застал Мелькора врасплох. В первую секунду он растерялся, открыл и закрыл рот, после чего пожал плечами.

– Ничего. Что с ними может быть не так?

Йеннифэр утомленно вздохнула.

– Он просто бог, который не оскверняет свое бытие грязью человеческого быта, – едко произнесла она. – Причем настолько, что готов отправить даму собирать дрова в лесу, лишь бы перчатки не запачкать.

«Твою мать, Йеннифэр!»

Майрон откинулся на спинку стула и устало потер переносицу, заметив, как лицо Мелькора окаменело от злости.

Джарлакс кашлянул и уперся локтями в стол, устроив подбородок на ладонях.

– Между прочим, мне это тоже любопытно. Я все смотрел, как ты вчера утку разделывал. Когтями твоих перчаток держал вроде, перья тоже сдергивал, а руками не касался.

Цири прищурилась, как будто что-то припоминая, но голос ее прозвучал неуверенно:

– И тогда, на поляне. Ну, когда пришел медведь. Ты держал тот… пузырь… довольно неловко.

Майрон стиснул локоть Мелькора, который тут же ожесточенно вырвал руку и уже злобно оскалил зубы, чтобы ляпнуть наверняка что-нибудь непоправимое, когда положение спас Эльминстер. Маг непринужденно повел рукой и заговорил тоном, который сам собой успокаивал гнев своей теплотой и логичностью:

– Я всего лишь обратил внимание, Мелькор, что нормальный человек потер бы место, за которое его ущипнули, ладонью. Ты и чашку держишь обеими руками и кончиками пальцев, а не вот так, – маг отсалютовал своей собственной, просунув палец в петельку ручки, и сделал глоток. – Кроме того, чай тебе весь вечер подливает Майрон, – он помолчал. – Я всего лишь ворчливый старик, который слишком много повидал и пережил, так что меня не удивит никакая связь, но опыт говорит мне, что так берегут руки те, у кого они болят, – Эльминстер положил подбородок на сцепленные пальцы и посмотрел на Мелькора очень прямо и серьезно, но без всякого высокомерия, которого можно было бы ожидать. – Так что с руками? В нашем мире нет ничего, что магия не смогла бы излечить.

– А смерть и вечные проклятия она тоже лечит? – неожиданно резко огрызнулся Мелькор. От злости у него даже скулы очертились еще сильнее обычного.

К удивлению всех, кроме Джарлакса, Эльминстер дернул бровью с невозмутимым видом и ответил совершенно серьезно:

– Зависит от степени разложения и силы проклятия, но многие и многие жрецы определенно умеют побеждать смерть.

Мелькор с резким злым присвистом выпустил воздух сквозь зубы, а потом ожесточенно встряхнул головой, посмотрел на затянутые в перчатки руки, и у Майрона похолодело внутри от мысли, что Мелькор собрался сделать.

Меньше всего ему хотелось унизительной демонстрации Мелькором своих искалеченных рук по невысказанному принуждению. Магу, что желал помочь, еще куда ни шло, но остальным…

– Мэлко… – попытался остановить его он.

– Закрой рот! – прошипел вала вместо ответа. – Как же вы мне все надоели!

Джарлакс заинтересованно придвинулся ближе к столу. Йеннифэр скептически приподняла бровь. Цири отвела взгляд и посмотрела куда-то в столешницу, задумчиво стиснув губы.

Мелькор с грохотом бросил на стол латные перчатки с когтями, закрывавшие лишь внешнюю часть руки. Стянул еще одни, из мягкой кожи и бархата. И, наконец, последние: из тонкого черного шелка. Запахло горьким и едким запахом обезболивающих мазей.

Цири ойкнула и вздохнула. Йэннифэр отвела взгляд. Джарлакс присвистнул.

Ладони представляли собой месиво изуродованной плоти и мало походили на руки. Суставы пальцев опухли до желтушно-багрового, нездорового цвета. Кожа почернела до обугленных струпьев, похожих на гангрены, растрескалась вглубь до алого мяса, сочащегося сукровицей. Ожоги, глубокие и страшные, плотной черной коркой покрывали ладони с внутренней стороны, лишь к запястьям сменяясь светлеющей, такой же желтушно-красной от воспаления кожи.

– Любуйся, Йеннифэр! – рявкнул Мелькор, рывком поднимаясь на ноги так, что с грохотом уронил стул. Айну протянул руки ладонями вверх. – И глаза не отводи теперь! Вот мои руки, которые я боюсь запачкать! Ты хоть знаешь, сколько я умел и мог до того, как это случилось?! Ты знаешь, как для меня было важно чувствовать ими материал, когда я ковал металл, делал скульптуры, дрался и даже просто читал книги?! А теперь это проклятие не заживет никогда, пока я существую!

Удивила их всех Цири. Она резко придвинула стул ближе к Мелькору и сдержанно, очень неловко, но мягко положила маленькую узкую ладонь ему на предплечье, поглаживая его пальцами. Майрон поднял стул на место.

Цири тихонько выдохнула:

– Тшш. Сядь. Пожалуйста.

Мелькор так ошеломленно посмотрел на нее, словно увидел впервые. Но вопреки всему, медленно опустился обратно на стул. Цири сжала ладонями его предплечье, и в зеленых глазах он впервые увидел немыслимое для любого человека Арды, незнакомое, дикое для любого квенди – сочувствие. Майрон изумленно выдохнул.

Цири дернула уголком рта, бросив на Майрона короткий взгляд, но голос ее прозвучал невесело.

– Я почему-то уверена, что ты сам нарвался на это проклятие, – она очень неловко, кончиками пальцев, погладила его вдоль предплечья. – Но сейчас у меня нет желания рассуждать про справедливость. Успокойся.

Мелькор открыл рот. Закрыл. И все еще смотрел на Цири, как на привидение, хлопая большими черными глазами. Йеннифэр мрачно перевела взгляд на Мелькора и произнесла очень тяжело и очень серьезно:

– Я знаю, что такое ожоги. А еще что такое слепота и выжженные глаза. Даже слишком хорошо.