Цири и Йеннифэр слушали с подчеркнуто заинтересованным видом, и не произнесли ни слова, но по мере того, как Мелькор говорил, в глазах обеих женщин разгорался нехороший огонек ярости.

А когда айну закончил, заговорила Йеннифэр. Очень тихо и очень зло:

– А теперь послушай ты, божество самодовольной глупости и вранья, – от злости ей казалось, что отступила даже болезненная слабость, одолевавшая ее. Голос понизился до хрипловатого от гнева. – Я множество лет лечила женщин, которые приходили ко мне изнасилованными, избитыми, с разорванной промежностью, с нежеланной беременностью – и все это с ними творили только такие, как ты. Самодовольные мудаки, считающие, что если между ног у них болтается хер, то это дает им право бить и унижать. И знаешь, что? – Йеннифэр оправила волосы и посмотрела Мелькору прямо в глаза, улыбаясь: жестоко, мягко и очень спокойно. – Все эти девочки и женщины, человеческие девочки и женщины, которых ты так презираешь – стократ сильнее таких, как ты. Потому что они, потерявшие детей, бесплодные, избитые, запуганные, пережившие уродства, которые ценой страшной боли лечили магией, ломая им кости и сращивая их вновь – падают, поднимаются и идут дальше. И не винят весь мир, не ноют о том, что жизнь нанесла им непоправимые удары. Они встают и идут дальше. А такие мужчины, как ты – стоит им один раз понести поражение, один раз оказаться слабыми и униженными – так они способны возненавидеть весь мир и готовы мстить каждому кусту из-за собственных амбиций. За то, что они не смогли перестать жалеть себя и жить дальше, – она сделала паузу и резко обрубила свои слова. – Я закончила.

Майрон видел, что лицо Мелькора побелело от гнева. Он впервые видел, как его глаза наполнились испепеляющей яростью, огненным светом по ободу зрачка.

– Ты много знаешь об унижении, женщина, я смотрю, – тихо проговорил он. – Такие, как я, насилуют женщин, говоришь? Но мне нет дела до аданет. Мне нет дела до жизней аданов. Зато я видел, как вы, прекрасный род Эру, вершина его творения – пали и склонились передо мной, потому что не могли создать ничего. Умоляли меня дать крышу над головой вместо знаний, как построить ее своими руками. Умоляли дать детей вместо способности творить вещи, которые облегчат труд. Потому что как только у вас появляется кто-то, кто может одаривать вас, защищать вас, оберегать вас вместо вас самих – вы становитесь мягкими и хрупкими, как глина, и не хотите делать ничего, кроме как плодиться. Даже если это требует от вас жертв хуже всех, что вы могли представить.

Майрон слушал молча. Спор, превратившийся в обыкновенный бардак, на его взгляд, был начат зря и годился разве для того, чтобы время скоротать. И для того, чтобы Мелькора, отвлекшегося на перебранку, перестало то и дело рвать за борт от качки, которая была слабой, но вполне ощутимой.

«Добро, зло, люди, эльфы, орки… какая разница, кто вообще в мире живет, когда кругом никакого порядка?»

– Ты ничего не знаешь о людях, Мелькор, – неожиданно встряла в разговор Цири, и ее голос прозвенел сталью – острой и тонкой, как ее мечи. – Когда-то меня водили, надев ошейник на горло, как бойцовой псине. Меня выпускали на арену, чтобы я сражалась на потеху толпе. Те, кого я любила, были убиты, и человек, который это сделал, отрезал им головы на моих глазах, а тела бросил в дерьмо и дорожную грязь. Шрам на моем лице, – она ткнула пальцем себе в щеку, – тоже оставил человек. Я даже скажу тебе больше, – в зеленых глазах Цири мелькнула злая искра, – именно те, кому нужны только деньги, шлюхи, мягкая постель и вино – всегда и оказываются самыми большими подлецами, когда приходится выбирать. И нет, не между светом и тьмой, а между обыкновенными трусостью и храбростью, – Цири помолчала, и ее голос набрал силу, повысившись почти до крика, а щеки налились густым румянцем злости. – Но не смей равнять со скулящими от ужаса ублюдками тех людей, которые рисковали жизнью ради меня и ради других! Не смей называть никчемной мою мать! У нее и под пытками не вырвали знания обо мне! Не смей называть блохой мою сестру Трисс, что под угрозой казни на колу вывозила из Новиграда чародеев, которых сжигали заживо на площадях! Ради этого она лазила по каналам, жила в нищете и травила крыс за гроши, когда могла бы давно сбежать одна! Не смей пятнать грязью людей – Кагыра и Скьялля, Мильву и Ангулему – тех людей, которые умерли ради меня! Не смей равнять с дерьмом доброту и порядочность, на которых все еще держится этот блядский мир!

Повисла тишина. Мелькор с ответом не нашелся, раздраженно нахохлившись, обхватил руками живот и как будто потерял интерес к любому продолжению разговора, прикрывая глаза и глубоко, шумно дыша. Майрон придвинулся ближе, приобняв его за талию и почувствовал, как Мелькор раздраженно вздрогнул, покосившись на него.

«Никак его эта перебранка не спасает».

Джарлакс кашлянул. Выглядел дроу слегка ошалело, как будто подвинул камешек и вызвал лавину.

– Я тут хотел сказать…

– Подожди, – холодно оборвала его Йеннифэр. Она смотрела на Майрона немного насмешливо, холодно и раздраженно. – Может, и тебе есть, что сказать?

«Вот же настырная дрянь!»

Он устало вздохнул, машинально поглаживая Мелькора по боку ладонью.

– Нечего мне сказать, аданет. Добро, зло, совокупление, люди, мужчины, женщины… – он обвел взглядом всех присутствующих на лодке. – Это не спасает нас от армии разъяренных духов, которая все еще где-то там, – Майрон указал широким жестом на туман вокруг. – А его – он кивнул на Мелькора, – от ежеминутной потребности, прости, Мэлко, блевать от этой лодки, – Майрон пожал плечами, прищурив темно-золотые глаза. – Вы можете даже измерить количество поражений и тягот в вашем и его существовании. Только поразмыслите, что выживать отпущенное нам здесь время придется вместе – до того, как будет найдена дорога домой. – Майрон посмотрел на черноволосую чародейку. – А ты, Йеннифэр… ты говоришь о себе как о зрелой женщине, которая разбирается в лечении, но не нашла ничего лучше, чем высмеять… – Майрон поморщился, припомнив скабрезные эпитеты. – Нашу связь. Разумеется, что я… как ты выразилась, обжимаюсь с ним и сижу рядом. В вашем мире принято иначе?

Цири сникла от его слов, как будто растеряв запал. Она утомленно потерла лоб и шрам, словно вспомнив, с чего началась перебранка. Йеннифэр хмуро отвернулась от прямого взгляда Майрона.

– Нет, – едко буркнула она. – Не иначе.

В наступившей тишине повторно кашлянул Джарлакс.

– Я хотел сказать, – глубокомысленно произнес он. – Что эти две женщины отличаются удивительной отзывчивостью. И вы двое это бы поняли, если б пожили хоть недельку с моими сестрицами по крови. Эти паучьи шлюхи за благословение Ллос мать в кислоте сварят, и, между прочим, несколько прецедентов было, в чем я убеждался… – Джарлакс замысловато повел рукой в воздухе, словно подбирая слово, – непосредственно, так можно сказать. Вопли жертвы стояли знатные. Кроме того! – Джарлакс с авторитетным видом поправил перо на шляпе и почесал лысину под ней. – Вы, дамы, ни черта не поняли. Один из этих двух, конечно, точно трахает второго. Я, между прочим, просто из любопытства спросил! – поспешно добавил он, заметив очередной злобный взгляд Мелькора и Майрона. – Но, увы, – Джарлакс драматически вздохнул и вновь обернулся к женщинам. – У нас, мужчин, бесконечно ранимое чувство гордости!

Майрон застонал и впечатал ладонь в лицо. Мелькор набрал воздуха в грудь, а потом резко прижал руку ко рту и ответил всем троим, как и в прошлый раз. За борт. Донельзя коротко и исчерпывающе.

Мучительное путешествие окончилось утром второго дня и прошло непредсказуемо спокойно. Скабрезных шуточек больше не всплывало, Майрон вздыхал и с обреченным видом обнимал Мелькора. Мелькор выворачивался за борт, а когда не делал этого – раздраженно и достаточно жалко шипел на все и вся вокруг, включая Майрона. Не то чтобы ему было смертельно плохо, но вид у него был несчастный. Кроме того, айну оказался принципиален процесс: портить настроение окружающим, потому как у самого Мелькора оно оставалось отвратительное. Цири и Джарлакс время от времени вступали с ним в ленивые перебранки, снабженные символическим сочувствием, либо находили одно идиотское (на взгляд Йеннифэр) развлечение за другим. Вроде игр, которые требовали активной жестикуляции и изображения тролля жестами.