– Дай посмотреть свои мечи, – Майрон протянул руку, сопроводив слова жестом. – Они интересные.

Цири посмотрела на него хмуро, а потом качнула мыском ботинка, опять кривовато улыбнувшись.

– А ты отдай пузырь, – и сняла через голову перевязь с ножнами.

Пока Майрон разглядывал ножны, Цири одним махом выпила еще глоток самогона и опять закашлялась.

– Ты говорила, что нельзя пить много, – поддразнила ее Йеннифэр. – Вот и не пей. Хватит.

– Я и не пью! – упрямо возразила Цири.

Чародейка фыркнула.

– Конечно! Давай-ка его сюда.

Йеннифэр пристроила огромную бутыль на коленях, почему-то мрачнея с каждым мгновением. Мелькор молча жевал грибы, нагло пользуясь тем, что все увлеклись другой историей.

Майрон с тихим шелестом извлек из ножен стальной клинок, жадно разглядывая металл: гладкий, с прекрасным зеркальным блеском. Оценивающе цокнул языком.

– Отличная работа для человека и хорошая сталь. Но можно было сделать намного лучше. По-другому закалить и добавить еще кое-что в сплав. Только шлифовать пришлось бы алмазом. Я ковал такие. Что за материал на рукояти? Этому удалось меня удивить. Похоже на нолдорское плетение проволокой по слоям воловьей кожи, но это не оно.

Цири удивленно, но с явной радостью вздохнула.

– Это шкура ската. Рыба такая, в морях водится. Ты кузнец?

Майрон нехорошо усмехнулся и убрал клинок в ножны. Достал серебряный, отливавший более светлым, почти лунным блеском.

– Кузнец… можно и так сказать. А этот? Работа попроще будет, чем на первом, но здесь это серебро… сплав, по крайней мере, по поверхности, куда мягче, – он бросил на Цири короткий взгляд. – Пройдет пара лет, и тебе придется обновить покрытие. Зачем такое? И эти руны… что они означают?

Цири пожала плечами и подбросила в угасающий костер несколько больших поленьев. Взвился сноп искр.

– Затем, что на чудовищ в нашем мире сталь плохо действует. А серебро жалит их, причиняя боль, – она повела рукой. – Этот меч… его мне папа подарил. На его клинке такие же руны. «Мой блеск пронзает тьму, и свет мой мрак рассеет».

Мелькор поморщился. Майрон вернул меч Цири и забрал у Мелькора туесок, заглянув внутрь.

«Естественно. Под шумок почти все грибы съел. Только не те, которые лежали на капусте».

– И какой мрак ты собралась рассеивать, девочка? – фыркнул Мелькор, поежившись. Украшение на кончике косы звякнуло об пень. – У меня зубы начинает сводить от таких фраз.

Цири впервые напрямую посмотрела в глаза Мелькора и почувствовала неприятный холодок, пробежавший по спине: во взгляде и в неуловимых мимических движениях властного лица плескалась сдерживаемая, но едкая и дикая, почти животная ненависть, лишенная всяких причин. Она закинула мечи за спину и поправила перевязь, ответив коротко и просто:

– А тот, который можно разогнать только мечом.

Мелькор оскалился, показав белые зубы. На гладком, со странным металлическим отблеском, лице, плясали блики огня.

– И какой же это?

Цири прищурилась. Она чувствовала, что разговор клонится не туда, куда хотелось бы, но не понимала, что от нее хочет Мелькор. Какой ответ он желал услышать, чтобы… сорвать на ней злость?

«Или нет?»

– Почему ты спрашиваешь?

Мелькор смотрел на нее, не мигая. От костра в больших черных глазах отражался рыжий огонек.

– Интересно, – просто ответил он, но оскал меньше не стал.

Цири пожала плечами.

– Иногда не остается ничего другого. Ты же не будешь спрашивать у гуля или альгуля, зачем он загрыз ребенка. Не будешь судить лешего, развесившего по деревьям кишки лесорубов, которые отправились в лес на работу, чтобы прокормить семью. Не заговоришь о справедливости с утопцами, которые разорвали купца, едущего на телеге у озера. Их просто нужно убить. А люди… – она пожала плечами. – С людьми иногда то же самое. Только люди бывают хуже чудовищ.

Мелькор ничего не ответил. Только промолчал и посмотрел куда-то в сторону, словно потеряв интерес. Йеннифэр почему-то обняла Цири за плечи, словно желая согреть, и впервые подала голос:

– А вы двое? Что ты такое? – она смотрела прямо на Мелькора. – Эй, я к тебе обращаюсь.

Вала встряхнулся так, словно очнулся от дремоты.

– Я? – Мелькор недоуменно похлопал глазами.

Майрон тем временем вытянулся из своей позы вперед и утащил стоявший у бедра Йеннифэр пузырь, оставив глубокую борозду в снегу. Женщина покачала головой.

– Не делай из меня дуру. Ты смог что-то сделать там, на поляне, а мы не в силах даже коснуться магии в этом мире. А я, поверь, кое-что знаю об этом. Что ты сделал?

Мелькор пожал плечами, глядя прямо ей в глаза. Лицо у него даже не дрогнуло.

– Я не знаю. Просто почувствовал что-то знакомое и взял его. Воспользовался. Придал форму музыкой, потому что наш мир был создан песнью. Любая музыка – это власть.

Цири обняла Йеннифэр за талию и удивленно приподняла брови.

– Что? Мир, созданный песней? Я встречала и более странные религии, но… неужели вы оба верите в это там, у вас?

– О, – по температуре голос Мелькора мог соперничать с ледяным ветром вокруг. Он не улыбался, но опять странно скалил зубы, говоря об этом, выделяя голосом слова. – Верить в это мне незачем. Я там был. Первым, в том самом хоре.

– Был? – Цири встряхнула головой, скорчив скептическую рожицу. – Ты точно шутишь. Ты же не хочешь сказать, что…

Майрон прокашлялся после глотка самогона и оборвал ее:

– Именно это он и хочет сказать, и это правда.

– Ох, – только и смогла произнести Цири.

Некоторое время они сидели в тишине. А потом в темноте послышалось шуршание, тяжелое дыхание и сопение. И скрип шагов по снегу. Цири напряженно огляделась, схватившись за рукоять стального меча, но в густом синем полумраке, который должен был через час превратиться в рассвет, не было видно ничего и никого.

Майрон тоже не видел ничего, что могло бы издавать шум, тем более что сопение и шаги утихли.

Цири обернулась и коротко вскрикнула, а Йэннифэр выругалась и широко распахнула фиалковые глаза.

Майрон проследил направление их взгляда.

«Что за… а он здесь откуда?!»

– Мелькор… – осторожно позвал он валу. – Не делай резких движений. Даже не думай. У тебя за спиной…

Мелькор тяжело вздохнул, видя, как Майрон сжал зубы и приподнял верхнюю губу в гримасе, как будто случайно наступил на хвост спящему дракону и боялся, что тот проснется. Девки пялились так, словно он превратился в паука размером с дом.

– Да что вы опять увидели?! – взвился и повысил голос Мелькор. – Не смеш… sha!

Последнее восклицание, пусть и обладало куда меньшим количеством смысловых оттенков и форм, обыкновенно заменяло в Ангбанде универсальное выражение испуга, радости, удивления и любых других переживаний невыносимой яркости и глубины, обычно выражаемых кратким междометием «бля».

Мелькор как повернул голову вправо, так и застыл.

На расстоянии меньше локтя перед его лицом зависла морда огромного медведя с блестящим черным носом. Тварь буравила его желтыми глазами, а потом бесцеремонно обнюхала плечи и грудь, заставив отшатнуться с гримасой ошеломленного ужаса. По густой черной шкуре пробегали линии золотистого света, отливающие густой изумрудной зеленью в глубине шерсти.

Йеннифэр сидела, не шевелясь, и нервно сглотнула. Цири застыла с приоткрытым ртом. Майрон бессмысленно вцепился в пузырь с самогонкой, так и сохранив перекошенное выражение лица.

Медведь невозмутимо потоптался, покачал гигантской головой, а потом уверенно протопал к побледневшему Майрону и принюхался к самогону. И чувствительно, но не сильно, сомкнул клыки на предплечье майа: именно той руки, которая держала пузырь за горлышко. Не сильно.

– Какого… – хрипловато выдохнул Майрон.

– Может, он выпить хочет? – слабым голоском поинтересовалась Цири.

– А я хочу ванну, – проворчала Йеннифэр. – Мало ли, кто что хочет.

Медведь укоризненно посмотрел на нее и рыкнул, заставив почти по-девчачьи пискнуть и вцепиться в руку Цири, но Майрона не отпустил.