Денег на нормальный флот у Ливонского королевства не было. Но если грамотно взять под контроль входы в Рижский залив… варианты противостояния могут нарисоваться весьма интересные. Тем более, что для начала на островах можно было разместить производство продукции, не связанной с большой секретностью. И первом делом я организовал собственную типографию.

Претензий к работе голландцев у меня не было. Делали они все вовремя и качественно. Но три шкуры же драли! И потом… были вещи, которые посторонней типографии не доверишь. Я это и раньше понимал, но организовать подобное дело было не только дорого, но и очень непросто. Прежде всего потому, что церковь считала своей обязанностью всё контролировать. Ну и размещать заказы по ценам, которые казались им справедливыми.

Спрашивается — за какие заслуги я должен их спонсировать? Оборудование я доставал сам, разбирался в нем тоже сам. Денег на усовершенствование потратил столько, что вспоминать не хотелось. А теперь некоторые хотят на моем горбу в рай въехать. Причем в данном случае наличие свободы вероисповеданий в Ливонском королевстве аукнулось мне самым непредсказуемым образом — притащились все. И протестанты, и католики, и даже православные.

Вот за что мне это всё, кто скажет?

Новый сервиз из костяного фарфора вызывал восхищение и зависть у всех, кто его видел. Хрупкое изящество хрустально звенело при соприкосновении чашек с блюдечками и казалось сказочно-нереальным. Все самые интересные, дорогие и изящные новинки, производящиеся в Ливонском королевстве, Катарина получала первой.

Грех жаловаться, муж относился к ней с редкой предупредительностью. Всегда искренне радовался встречам, не забывал про подарки, и заботился о безопасности семьи. Иногда даже чрезмерно. Катарине даже никогда не доносили о его любовницах, хотя дам, желающих наговорить гадостей, в Швеции было множество.

Брак, заключенный по договору, вполне можно было бы счесть удачным, если бы не одно «но». Густава постоянно не было дома. Даже когда они жили в Риге, что уж говорить про Стокгольм! Да, он старался вырваться. Да, безмерно любил детей, причем дочь в равной мере с сыном, что было совсем уж непривычным. Но Катарина предпочла бы более спокойную жизнь.

Наверное, так происходило потому, что ее совершенно не готовили к роли королевы. Да кто бы о таком мог подумать? Все были уверены, что шведским монархом станет ее отец, герцог Сёдерманландский. Однако Фортуна — дама переменчивая. И Катарина стала гарантом взаимных обязательств Густава и шведских дворян.

Надо отдать мужу должное — он подошел к браку со всей серьезностью. Часто проводил с ней время перед свадьбой, позволяя привыкнуть, узнав его получше и делился своими планами. Но самое главное — Густав устранил самый потаенный ее страх. Оставшись с ней наедине, он положил руку на Библию, и поклялся, что не имеет никакого отношения к смерти ее отца. Что планировал его заключение, но никак не убийство. После этого Катарине даже стало легче дышать.

Казалось бы — чего ей еще надо? Густав оказался прекрасным мужем. Однако Катарине не хватало уютных семейных вечеров. Спокойных, размеренных, без разговоров о политике, войнах и проблемах. Многие благородные девицы отдали бы что угодно, чтобы стать матерью будущего короля, но Катарине хватило бы скромной жизни в тихом, уютном особняке.

Скучная, размеренная жизнь была пределом ее мечтаний. Став супругой Регента, она постоянно беспокоилась сначала за жизнь Густава, а потом и за жизнь детей. Да и страх за собственную судьбу был хорошо ей знаком — Катарина вся испереживалась, когда узнала, что пока она находится в Стокгольме, в Ригу приехала Ксения Годунова.

По слухам, девица была весьма хороша собой, и осталась единственной выжившей из царской московитской семьи. Когда-то Густав был кандидатом в ее мужья, но что-то не сложилось. Вероятно, авторитарный отец все-таки не посчитал нищего принца достойной партией.

Но теперь отца у Ксении не было! Да и Густав был другим. Отвоевал для себя Ливонское королевство, стал шведским Регентом, а его финансовое состояние заставляло многих скрипеть зубами от зависти. И как не ухватить шанс? В Московии же Смута! Так чего бы не нанять армию, не захватить трон и не жениться на Ксении? Тогда его права вряд ли кто сможет оспорить.

Катарина всё это прекрасно понимала, а потому переживала. Куда же денется она? Далеко не красавица и не дочь короля? А дети?

Однако, как оказалось, все ее тревоги были напрасны. Для начала выяснилось, что живет Ксения под строгим приглядом, и Густав за все время соизволил встретиться с ней в лучшем случае пару раз. Причем довольно холодно. А потом он и вовсе поспособствовал свадьбе Годуновой с будущим русским царем.

И пусть закончилось все хорошо, Катарина зареклась уезжать далеко от мужа. В свое время Оксеншерна легко уговорил ее переехать в Стокгольм. Ей казалось, что это прекрасное решение. Столица, к которой она привыкла и знакомые, которых она столько времени не видела, ограничиваясь перепиской.

К тому же, Аксель уверял, что шведам просто необходимо ее присутствие. Ради стабильности, уверенности в будущем и чего-то там еще. Да и священники, обещавшие молиться за появление наследника, не последнюю роль сыграли. Пусть Густав говорил, что ему все равно, пусть искренне радовался дочери, Швеции требовался король, и Катарина чувствовала груз ответственности.

Вопреки ожиданиям, столица приняла ее равнодушно. А пообщавшись со старыми знакомыми, Катарина поняла, сколько людей вовсе не хотят, чтобы в стране появился король. Поняла, и испугалась.

Ладно Густав, он взрослый человек, он может за себя постоять. Так ведь и ее крошка-сын уже был вовлечен в Большую Политику! Никакого тихого, безоблачного детства. С малолетства — интриги, борьба и строптивые подданные. И она ничего не могла с этим поделать!

Единственный, кто ее утешал и поддерживал — это Аксель Оксеншерна. Уж кому, как не ему было знать о неуемном характере Густава! Глядя на постоянные ссоры, можно было подумать, что эти двое на дух друг друга не выносили! Но на самом деле, несмотря на несогласие во многих вопросах, они друг друга уважали. И Аксель был частым гостем Густава. И когда их мнение по какому-то вопросу сходилось, слушать их беседу было одно удовольствие.

Война за Сконе, планируемая мной на весну 1607-го, так и не состоялась. Просто потому, что Дания на войну не явилась. Причиной этого безобразия стали мы с Акселем, причем на сей раз решение было единодушным.

На самом деле сильно давить даже не пришлось. Дания воевать не хотела. Особенно после нескольких поражений. Так что всю зиму шли переговоры, которые закончились подписанием перемирия. А то, что кое-кто из датских дворян получил благодарность за свою сговорчивость… кому это интересно? Тем более, что пришлось тратить не деньги, а связи.

Воинственная шведская верхушка, уже настроившаяся на очередную победу, глухо роптала. Правда, недолго. Поскольку перемирие с Данией было подписано не от большого гуманизма, а из практических соображений. Планировалось, что шведская армия двинется совсем в другом направлении. И теперь осталось убедить риксдаг в правильности своего мнения.

Я уже давно облизывался на Курляндию. Но, будучи человеком разумным, понимал, что заполучить ее будет непросто. Кто бы мог подумать, что поляки сами облегчат мне задачу, собравшись сцепиться с Москвой! Я решил, что подобным обстоятельством нельзя не воспользоваться. И Аксель со мной согласился.

Началось все с того, что поляки весьма болезненно восприняли потери своих позиций в России. То, что их подвинули из Москвы, воспринималось как величайшая несправедливость. Как так-то? Ведь шапка Мономаха была уже у них в руках! И терять ее совершенно не хотелось. Однако Скопин-Шуйский развернулся во всю широту души. И поляков попросили не только из Кремля, но и из страны.

Подобное мероприятие просто не могло пройти без сопротивления. Тем более, что у Речи Посполитой в России были немалые военные силы — осевшие в Москве и получившие доступ к кормушке, потащили за собой родственников и знакомых, а те — охрану и обслугу. Добавим в этот котел авантюристов разного толка, наемников, и получится впечатляющая цифра.