И новое движение.

Прогиб назад. Поворот и круговое движение бедрами.

— Они танцевали сами, мысленно прикасаясь к своему возбуждению и «красному цветку», что распускался между бедер. Танцевали без музыки, ориентируясь на стук сердца и частоту дыхания. Не раздевались, не принимали намеренно откровенных поз. Привлекали сутью… И ждали, когда мужчина сделает первый шаг. Целью мужчин было сдержаться как можно дольше, женщин же — заставить их сорваться…

— А потом? — меня уже потряхивало. Она и правда почти не шевелилась и даже не смотрела на меня, но это не уменьшало накала. Она танцевала чем-то внутренним, на уровне дрожащих ресниц и легкого перестука каблуков. Думаю, на той горячей планете у меня не было бы и шанса остаться в стороне…

— Потом они начинали совместную историю. Прелюдию, если угодно. Приноравливались друг к другу, отмечали сильные и слабые стороны… Женщина сопротивлялась или делала вид, что сопротивляется, но постепенно именно она подстраивалась под мужчину. Становилась мягкой и текучей, готовой на все… Когда танец распространился по системам, его извратили. Низвели до насилия и быстрого удовлетворения желания. А где-то оставили только первую часть… В клубах космопортов раздетые девицы выходят, чтобы потрясти грудью, пока всякий сброд… трясет своими членами.

Пожалуй, впервые в ее ровном и безмятежном тоне я услышал отвращение. И мне очень захотелось выяснить, чем оно вызвано. Но я знал — стоит задать вопрос, девушка тут же закроется.

А мне не хотелось. Не хотелось, чтобы она отстранилась… А хотелось вместе с ней утонуть в беззвучном танце.

— Я начну свою партию. А затем ко мне присоединишься ты. Мало кто рискнет поставить «риан» на первый круг. В основном все берут акробатические трюки и более… сдержанные варианты, я просмотрела несколько конкурсов. Так что мы привлечем внимание… Конечно, если ты не боишься его привлекать, — она вскинула голову и впервые посмотрела на меня.

Я вздрогнул. И почувствовал, как дернулся член.

Она была… возбуждена. И нора меня забери, я не мог не ответить на это возбуждение.

Сделал несколько шагов вперед и выдохнул:

— Не боюсь.

Колеблющаяся. Жаждущая. Жестокая.

Легко переплела наши пальцы и положила руку на мое плечо, снова прогибая поясницу.

Не отрывая от меня взгляда.

— Это танец не для зрителей, а для нас двоих. Диалог, в котором музыка подключается только на этом этапе. Красота его рисунка зависит не от трюков, когда тебя механически хватают за разные части тела. А от умения партнеров слышать друг друга. Чувствовать желание друг друга…

— Желание? — мое она точно чувствовала.

— Желание движения, — уголки губ чуть дрогнули. — В этом танце нет точного рисунка и последовательности движений, как в «церемоне». Я не могу знать заранее, куда ты шагнешь в следующий раз… Но способна это понять даже с закрытыми глазами. Основной твой шаг с левой ноги назад. Я иду за тобой с носка вперед… В начале большой шаг, далее два коротких — на месте, на месте. И снова ты шагаешь с правой вперед — на месте, на месте… Ты можешь пойти в сторону, наклониться, прижать меня ближе или отстранить… На месте, на месте… Можешь позволить мне устать. И тогда я положу голову тебе на грудь, и мы будем двигаться все медленней…

Её голос затих.

А потом Аррина оторвалась от меня, нажала несколько команд на панели и в зал полилась неспешная музыка.

И вот мы снова в сцепке…

— Шагай.

Звезды, помогите!

Надеюсь, мне хватит сдержанности отрепетировать хоть что-то, а не повалить её снова на пол…

Я не беспокоился за танец — гарды с легкостью подстраивались, быстро запоминали и уже спустя два-три дня овладевали базовыми навыками любого единоборства, а танцы в этом смысле мало чем отличались. Проблема была в другом.

Я слишком хотел её.

И подчинить в том числе. А она отказывалась подчиняться… даже в танце.

Никак не могла расслабиться и следовать моим движениям. Привыкшая быть одна, продавливала шаги, зло бурчала каждый раз, когда не чувствовала моих порывов, требовала не только научиться, но и подстроиться…

Но шаг за шагом и правда становилась все податливей. Мягче.

Жесткие мышцы переставали твердеть на каждое прикосновение, чувственные губы выдыхали воздух уже без надрыва, пальцы не сжимали мои, а движения ног больше манили, чем заставляли. Её бедра делали волну за волной, отчего в паху все стало каменным…

Но впервые мне не хотелось торопиться.

Мы плыли в музыке и небольших поворотах, перемещались вперед назад и по диагонали, держали контакт ладонями, даже когда отстранялись друг от друга и погружались в совершенно новое эротическое переживание, несравнимое ни с чем…

Я не мог и подумать, что танец может быть… таким. Одновременно успокаивающим и возбуждающим. Требующим четкости и позволяющим любую импровизацию… Аррина даже перестала быть стервой — а я перестал ненавидеть.

Но ей об этом, конечно, не скажу.

Музыка оборвалась… И девушка отстранилась, чуть недоуменно хлопая ресницами, будто только что проснулась.

А потом передернула плечами, не глядя на меня, и пошла к двери.

— Далеко собралась в таком виде? — спросил я хрипло.

Дрогнула.

Повернулась ко мне и насмешливо повторила свою же фразу, которую произнесла полтора года назад:

— Куда угодно, лишь бы подальше от такого придурка…

Помнит, стерва.

Я улыбнулся в предвкушении и перегородил ей выход.

ФЛЭШБЭК.

За два космических года до описываемых событий.

Первый день в Академии. Планета Дилип.

Аррина

— Следующий!

Равнодушие.

За бесстрастными лицами, строгими указаниями, сенсорными панелями — равнодушие.

Привычное для меня. Пугающее, как мне показалось, для многих кандидатов.

Нас строили в шеренги, щупали, вертели будто бесчувственные тела во все стороны, как вещи, заставляли раздеваться под невозмутимыми взглядами медиков и пси-техников, бегать, отжиматься и демонстрировать физическое превосходство, болезненно втыкали иголки в вены, хотя уже давно придуманы менее травмирующие способы взять анализы.

И все это с одной целью. Сразу вышвырнуть тех, кто не в состоянии вынести бездушного отношения, замысловатых приказов или показной бесполости существования в Академии.

Потому что лучше уж сразу избавиться от слабых, стеснительных и страдающих истериками, чем тратить затем время и деньги на обучение неподходящих особей. И выпускать тех в космос.

Забавно, но я сразу поняла, кто из девчонок не справится.

И оказалась права.

Там, где нам пришлось обнажиться перед несколькими медиками мужского пола, слетели две кандидатки. Их ухоженность и драгоценные татуировки, нанесенные искристой слюдой стоимостью с дом, говорили о богатстве семьи и том почете, который, скорее всего, они привыкли получать на полном условностей Дилипе.

А вот непонимание в их глазах и страх — о том, что их не предупредили, как это будет. Именно что не предупредили. Возможно, их семьи хотели, чтобы те сами бежали из опасной профессии и от жесткого обучения.

А может, это мои фантазии…

В любом случае раздеться они не смогли. Принялись возмущаться, не подумав, что затем им придется и учиться, и работать в основном с мужчинами. Учиться видеть — прежде всего в себе — не просто женское тело.

И нарушили сразу два правила. Оспорили поведением прямой приказ и позволили себе выказать недовольство в сторону инструкторов и сотрудников. Не ушли бы сами, гордо задрав носы, — их бы выставили.

Ведь смысл подобных испытаний был не в том, чтобы показать свою гордость.

И я это понимала. Да и не было в этот день ничего такого, чего бы я уже не делала. И от чего не научилась мысленно закрываться. Пожалуй, я дрогнула лишь дважды… Когда поняла, что один из анализов будет генетическим — но тут же заставила себя не думать об этом. Не мне за это беспокоиться. И когда пришлось с огромной скоростью отвечать на вопросы пси-техников. Я точно знала, что они ищут мои слабые места и воспользуются этим в последующие дни… И едва заставила себя не пытаться улучшить свой результат.