Тим упрямо смотрел ему в спину, не в силах выбросить его слова из головы.

Тиму не хотелось соглашаться с ними.

Он и не согласился.

***

Когда лифт закрылся, Коннер прижался лбом к зеркалу и зажмурился. Тим был невозможным. Невозможным идиотом. Самовлюблённым, упёртым, упрямым, глупым…

И вместе с тем умным и неуверенным. Уставшим. Коннер совсем не знал подробностей его жизни, но то, о чём он догадывался, было не таким уж приятным.

Писатель, конечно, мог быть просто апатичным мерзким засранцем, по жизни и по определению. Но Тим вёл себя, как недолюбленный ребёнок, который и заботу принимает как что-то меркантильное и рассчитанное на отдачу с его стороны.

Он был печальным.

Подумав об этом, Коннер просиял. Он пытался понять его так долго. Так старательно. Перебирал эпитеты, перебирал явления, но всё это время нужное определение было на поверхности.

Писатель Тим Дрейк был самым печальным человеком из всех, кого он встречал.

Может, предназначением Коннера было не только спасать людей от пожаров и преступников, но и открыть Тиму Дрейку чудеса сокращения тех мышц лица, которые растягивают губы в улыбке?

Пожалуй, стоило попробовать.

Ночь героизма была долгой, но не то чтобы очень тяжёлой. Метрополис оказался на удивление спокойным с субботы на воскресенье, и Коннер вернулся в Готэм часа в три утра. Скинул костюм у кровати, прямо на пол, и провалился в сон, едва рухнув на перину. Спал он крепко, без единого сна, и открыл глаза в десять. До того, как ему позвонил Константин, до того, как прозвонил будильник.

Коннер принял душ и почистил зубы, даже зарядку на всякий случай сделал, сунул в сумку «Возрождение Тёмного рыцаря» и, захватив с собой новенький термос (второй так и остался у Константина, и Коннер только надеялся, что там ещё не завелась новая цивилизация), отправился на автобусную остановку. Сначала нужно было заехать в «Чайку» и посетовать Кассандре и Стефани на несговорчивого писателя, выпить кофе и только потом поехать к Тиму. Он хотел потянуть время в надежде, что, когда он приедет, Анита и профессор Константин уже найдут ответ.

В «Чайке» было непривычно людно. Не было ни одного свободного столика, так что Стефани затащила его в подсобку. Усадила там на ту же табуретку, на которой он разбирал документы, и оставила ненадолго один на один с книгой.

На второй главе (книга затягивала, и Коннер совсем не замечал, как бежит время) к нему заглянула Кассандра.

— Сегодня ты радостнее, чем раньше. Но всё равно какой-то недовольный. — Девушка просочилась в каморку и одёрнула здоровой рукой передник, взметнув облачко муки. — Что такое?

— Ну. — Коннер покачал головой. — Помнишь, я говорил про человека, который может всю мою жизнь изменить?

— Ага. — Кассандра махнула гипсом. — Помню. Всё-таки понял, в каком смысле?

— Прекрати. — Коннер закатил глаза. — Это правда, что домашнее печенье с шоколадной крошкой лечит от печали?

— Даже Санта в это верит. А что, тебе не помогло? — Кассандра подбоченилась. — Нахал.

— Даже не знаю, что изменилось с тех пор, как ты меня ненавидела. Разве что больше не подливаешь мне в кофе средство для прочистки труб. — Он рассмеялся. — Мне помогло. Но мне интересно, поможет ли ему.

— Слушай. Я испеку тебе коробку свеженького печенья, даже термоупаковку найду. А Стефани сердечками обклеит. — Кассандра улыбнулась и засверкала глазами. — Если скажешь, кто он.

— Ты мне всё равно не поверишь. — Коннер поднялся, собираясь выйти. — Вообще не поверишь.

— А ты попробуй. — Кассандра загородила собой подход к дверной ручке и поджала губы. — Я, знаешь ли, во многое могу поверить.

Коннер вздохнул, склонил голову набок и поднял вверх книгу, ткнув пальцем в имя автора.

Кассандра нахмурилась и подалась вперёд. Поводила головой из стороны в сторону, будто перечитывая эту несчастную строчку из двух слов, потом вздохнула устало и сказала:

— Ты прав. Не поверю. Ты конченный псих.

— Ну да. — Коннер покачал головой. — Я так и сказал. Как и в то, что он живёт через пару кварталов отсюда. Пешком можно найти.

— Слушай, хватит гнать. — Кассандра скорчила рожу. — Но попытка засчитана, я сделаю тебе печенья. Дай мне немного времени. Можешь пока почитать книгу, — она фыркнула, — своего воображаемого друга.

Коннер рассмеялся и сел на место. Реакция Кассандры была закономерна. Он и не ожидал, что ей нравится такого рода литература. Он сам слышал о «Тёмном рыцаре» пару лет назад, но помнил пик популярности Тима Дрейка очень смутно. Тогда он, кажется, решил, что такая книга не может быть ничем особенным, а она оказалась… ну, без претензии, но далеко не глупая.

Сейчас вообще было сложно написать что-то выдающееся, что-то, что хотя бы слегка отдавало новизной.

Тиму Дрейку это удалось.

Коннер как раз дочитал сцену второй встречи миллиардера и загадочной воровки, когда в подсобку заглянула Стефани.

— Эй, ковбой, — шепнула она. — А молока этому твоему писателю подогреть? — Она улыбнулась. Коннер закивал и добыл из сумки термос.

— Потом скажете, сколько я должен. И не смейте отмазываться. — Он строго погрозил пальцем Стефани. Девушка показала ему язык, выпучив глаза, и скрылась.

Печенье принесли минут через десять. Не то, чтобы Коннер засекал, но времени прошло не так уж и много. Из «Чайки» его отпустили только в районе часа, зато уходил он, прижимая к груди тёплый контейнер с печеньем, завёрнутый в несколько мягких махровых полотенец с пасхальными кроликами, и с термосом молока, спрятанным в сумку. Коннер заскочил в автобус, проехал несколько остановок и вышел прямо напротив комплекса, в котором жил Тим. Консьерж — как всегда — совсем не обратил на него внимания, и Коннер спокойно прошёл к лифтам, так же спокойно поднялся на двадцать пятый этаж и только подойдя к двери и достав ключи, почему-то, встревожился.

В лофте было почти темно. Окно было тщательно завешено одеялами, на столе вокруг машинки стояли свечи. Анита сидела с краю, на стуле Тима, скрестив ноги и сжав ароматические свечи в тонких пальцах. Константин же, наоборот, постоянно двигался. Он что-то читал нараспев, перебирая ключи и печати на огромном кольце. Связка была огромная, она позвякивала при каждом движении. Профессор шипел, потом делал паузы, потом снова шипел. Коннер осторожно пробрался у него за спиной и заметил, что всё его худосочное тело, обнажённое по пояс, разрисовано знаками и письменами.

Тим нашёлся на кухне. Он сидел за столом, подтянув к себе ноги, и наблюдал за происходящим, презрительно щурясь и поджав губы. Когда Коннер сел на стул рядом, беззвучно его отодвинув и беззвучно же поставив на стол контейнер, Тим только прошептал:

— Вчера, когда ты ушёл, приехали какие-то друзья Джона. Увезли половину книг и привезли в два раза больше. Ещё каких-то свечей и другого хлама. Без понятия, что они делают. Попросили меня не мешаться. — Он говорил очень тихо, Коннер даже не ожидал, что сможет услышать его за вскриками Константина.

— Тогда для исполнения моего плана, — так же тихо прошептал Коннер, — нам придётся запереться в единственной отдельной комнате, которая у вас есть. — Он кивнул в сторону ванной. — И захвати кружки.

— У меня она одна, — заметил Тим. Коннер удивлённо вскинул брови, чего не должно было быть видно в полумраке, но писатель всё равно заметил. — Те две, которые купила Анита, грязные и потерялись где-то среди магического хлама. — Он спустил босые ноги на пол, снял с крючка свою кружку и молча пошёл в ванную. Коннер только покачал головой, глядя на его рассеянные движения. Тим как будто и не задумался, почему Коннер предлагает уединиться.

Когда Коннер прикрыл дверь, и они оказались в абсолютной темноте, Тим снова зашуршал одеждой, щёлкнул каким-то включателем, и ванную залило тёмно-оранжевым светом самодельной гирлянды с плетёными птичками.

— Она тут была, когда я въехал, — пояснил он, когда Коннер иронично вскинул брови, глядя на него снизу вверх. — Не знаю зачем. — Он сел напротив прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, и уставился на Коннера очень пристально. — И зачем тебе огораживаться от увлекательной пляски профессора фольклористики и литературоведения университета Готэма имени Марты и Томаса Уэйнов?