«Пробовал ли он вообще печенье?» — подумал Коннер и почти тут же осознал ответ. В жизни Тима не так уж и часто случались моменты домашнего уюта и нежности, и печенье никак не ассоциировалась у него с безопасностью, тёплыми руками мамы или Санта Клаусом. Почему-то Коннеру показалось, что одно упоминание о печенье может вызвать у писателя беспросветную меланхолию.

Их связь, которую Тим почти не воспринимал как связь, думая, что лишь он знает Коннера как облупленного, иногда была не самой приятной штукой. Пусть Коннеру было легче общаться с писателем, зная, чего ждать, чувствуя больные места и заранее сглаживая острые углы. Но если в мире и было что-то, чего Коннер не хотел бы почувствовать ещё раз никогда, то это апатия, к которой был склонен Тим.

Пока он садился на своё место, размышляя, писатель снова попытался закурить.

— Ты же знаешь, что не обязан всё делать самостоятельно? — Коннер снова поднялся.

Тим сделал шаг назад, напряжённо уставившись на него.

— Тим. — Коннер закатил глаза и протянул ему руку: — Дай мне помочь.

Тим молчал с минуту, глядя на Коннера тяжёлым и мучительно долгим взглядом. Потом он раздражённо вздохнул и положил коробок на протянутую раскрытую ладонь, сумев не задеть его кожу даже кончиками пальцев, даже совсем легко.

Удивительно, как всего несколько дней назад он так спокойно касался Коннера, щупая его лицо и растягивая чужие губы в улыбке.

Коннер снова чиркнул спичкой, и снова на мгновение увидел, как меняется лицо Тима в тёплом свете. Он вздохнул, вернулся на место, а Тим, наоборот, ушёл к столу. Он обошёл машинку, будто боялся оказываться к ней слишком близко, неловко вскарабкался на подоконник у самого окна, и уткнулся носом в стекло. Непонятно было, о чём он думает, и думает ли вообще, или просто дремлет. Коннер снова уткнулся в книгу, изредка поднимая голову и глядя на погружённых в работу Аниту и Константина.

В полдень он пробежался взглядом по последней строчке, закрыл книгу и отложил в сторону. Писатель так и сидел, пялясь в окно, будто одуревший от скуки кот. Коннер снова взглянул на беспрерывные поиски и встал со своего места. Потянулся, едва слышно хрустнув костями, старательно растягивая и разминая мышцы, и расслабился. Потом поднял голову и встретился взглядом с Тимом, который тотчас отвернулся, делая вид, что и не отрывался от своих безумно интересных наблюдений.

— Я сбегаю вниз за едой, — громко заявил Коннер, хлопнув в ладоши. Писатель вздрогнул, Константин издал радостное мычание, видимо, означающее согласие, Анита не отреагировала вообще никак. Она так и не переоделась, сидела на диване в сорочке и халате, обложившись свитками и делая какие-то заметки.

— Тим. — Коннер подошёл к столу, к самой машинке. Опёрся руками о стол, прямо рядом с дьявольским артефактом, и подался вперёд. Писатель обернулся, дёрнулся, глядя на Коннера, склонившегося над машинкой, но сдержался и ничего не сказал.

— Тим. Идём. Ты лучше знаешь, где здесь пристойная еда. Кроме того, тебе не помешает хотя бы немного пройтись. — Он кивнул на дверь. — Давай. Не заставляй меня тащить тебя с собой силой.

— Ты… — возмутился было Тим, но подавился собственными словами. Проглотил их, нервно скривился, будто они были горькими на вкус, и спустил ноги на пол.

Конечно. Он прекрасно помнил вчерашний день и прекрасно понимал, что, лично наделив Коннера сверхспособностями, не сможет ему так просто сопротивляться.

Он молча нашёл где-то под столом свои чешки, обулся и поплёлся к двери, захватив в коридоре кошелёк. Кожа на ладонях немного успокоилась и теперь не алела, была оттенка чуть более яркого, чем светло-розовый. И, похоже, даже ныла намного меньше.

Это было здорово. Коннер мог надеяться, что к следующему утру Тим снова станет благосклоннее к другим.

В лифте Коннера накрыло жутковатым дежавю. Тим забился в угол, разве что на пол не сел, и ссутулился, исподлобья поглядывая на Коннера. Постукивал пальцами по стенке, почти перестав морщиться, и когда лифт открылся, выскочил первым. Как и в прошлый раз.

— Предлагаю. — Он остановился в холле, покрутился вокруг своей оси и тут же сделал шаг в сторону. — Тут мексиканская кухня хорошая.

Коннер немного прибавил шаг, но не подходил к Тиму ближе чем на метр. Писатель перестал выглядеть угрюмым, и теперь просто казался рассеянным и растерянным. Он нырнул под навес и замер, всматриваясь в меню с картинками.

— Четыре буррито, — обратился он к продавцу, не сказав ему ни «здравствуйте», ни «будьте добры». Коннер вдруг подумал, что это не из-за невоспитанности. Просто Тим не хотел казаться людям милым. И ещё, кажется, экономил время.

— Почему ты на меня так смотришь? — выдавил Тим, в очередной раз встретившись с Коннером взглядом.

— Как? — Коннер ухмыльнулся и вскинул брови. — Как человек, который вдруг понял, что улавливает все перепады твоего настроения?

Тим поморщился.

— Жутко звучит.

— А об этом мы тоже уже говорили. — Коннер покачал головой. — Или ты забыл?

— Не забыл. — Тим выдержал паузу. Покусал губы, постучал явно ноющими пальцами по витрине. А Коннер засомневался, стоит ли Тиму знать всю правду.

— Мне кажется, что чем дольше ты тянешь с перепечатыванием концовки, тем крепче это… эта сущность нас связывает, — решился наконец он. — Мне почему-то кажется, что я знаю о тебе всё. Или точнее… могу вспомнить, если понадобится.

Тим положил руки на витрину и почти лёг на неё. Вскинул голову и прикрыл глаза. Его нервозность сейчас выдавали только подрагивающие поджатые губы.

— И как? — вдруг спросил он, резко выпрямившись и посмотрев на Коннера прямо. — Нравится?

— Как вообще может нравиться чувствовать то же, что другой человек? — Коннер развёл руками. Тим закатил глаза и снова отвернулся, явно недовольный ответом. — Я думаю, что тебе пора перестать бежать, Тим.

— Так вот же я. — Тим метнул на него взгляд, кажется, действительно недоумевая. — Никуда не бегу. — Он вскинул голову, когда его окликнул продавец, и начал рыться в кошельке, до крови прокусив губу от боли. Коннеру захотелось достать платок и осторожно промокнуть выступившую капельку, но он только сцепил руки в замок. Тем более, что Тим уже слизал всё, едва слышно причмокнув.

Коннеру стало как-то не по себе. Он смотрел, как Тим расплачивается и забирает пакет с готовой едой, и заговорил только когда писатель развернулся.

— Я не это имел в виду.

Тим обречённо, очень тяжело вздохнул, будто Коннер был просто очередным «заботливым человеком» на его пути, и ответил как-то без эмоций. А ещё немного шепелявя и коверкая слова, потому что губу так и дальше прикусывал, чтобы не кровоточило, отчего Коннеру стало ещё более неловко, чем пару минут назад.

— Я знаю, что ты имел в виду. — Он поплёлся к лифту. — Что я бегу от реальной жизни и собственной человечности. И что по моим книгам видно, что я не такой уж и плохой. — Он нажал на кнопку вызова и посмотрел на Коннера через плечо. — Ты ошибаешься. Я не умею и не хочу учиться взаимодействовать с людьми. Я не социопат, я просто мизантроп. Люди мне не нравятся. Они слишком сложные. Я готов наблюдать со стороны, но не участвовать во всём бреде, который они творят. — Он замолк, как только звякнул открывшись лифт. Переступил через порожек, нажал на нужную кнопку и отвернулся от Коннера, задумчиво глядя куда-то в угол.

Коннеру вдруг стало обидно. Отказываясь от общения с людьми, Тим как будто бы отказывал и ему. Человеку, жизнь которого от него зависела. От его решений, от его действий. Он ведь мог просто…

Коннер замер, не додумав мысль. Он вдруг понял, что Тим Дрейк обманывает сам себя. И всех обманывает. Если бы ему было настолько плевать на человеческие жизни, если бы он хотел быть только сторонним наблюдателем, он бы уже убил его. Он бы перепечатал концовку в тот же вечер, когда они познакомились, даже не задумываясь, потому что Коннер — ничто.

Коннер вздрогнул и повернул голову, чтобы посмотреть на Тима. Тим будто подумал о том же самом. Он поднял голову и глянул на неловкого клерка, которого одарил суперсилами. И, как и множество раз до этого, они снова встретились взглядами, снова сцепились ими, намертво, неразрывно.