– Хороша, Митрич, ой хороша, – крепкий напиток мгновенно разлился по организму приятным теплом.

Я с хрустом откусил солёный огурец и принялся аппетитно его жевать.

– А это Марина? – я посмотрел на фотографию, стоявшую за стеклом серванта.

Кудинов, молча, кивнул.

– А с ней, – я заглянул в лицо Митрича, боясь ошибиться.

– Аннушка, – подтверждая мою догадку, произнёс Прохор. – Внучка. Дочка Маринкина.

– Это ж, сколько ей уже?

– Да, поди, – Кудинов почесал лоб, – четырнадцать летом было. Да, точно четырнадцать.

– Быстро время летит. Приезжают?

– А чего не приезжать, – Прохор слегка склонил голову. – Приезжают. – И заметно наморщив лоб, с грустью добавил: – Редко только.

– Так и живут в Екатеринбурге?

– Ага. Ох уж мне эти большие города. И чего людям на месте не сидится?

Прохор скучал по дочке и внучке, и это было заметно. Чтобы как то отвлечь его печальных мыслей, я вновь взялся за разлив.

– Давай, Прохор Митрич.

– Давай, Игнат, – Кудинов поднял рюмку. – Хорошо, что ты приехал, мне старику хоть веселей. Ты ж мне как сын, поди.

Выходил от Прохора я уже затемно. Полностью опустошив бутылку с огненной водой, мы на прощание обнялись, и я в полной мере ощутил теплоту, исходящую от этого человека, словно мы действительно были не чужие. Я зашёл в свой двор и присев на лавку закурил. В голове кружил лёгкий алкогольный туман. Мой взгляд устремился в небо. Огромные россыпи звёзд взирали на меня с недосягаемой высоты, притягивая своим магнетическим холодным светом. Неожиданно в голове всплыл рассказ Прохора о пропащем начальнике участка, который жил и не догадывался, что он ещё кому-то нужен. И всё стало на свои места. Я понял, что уже сейчас есть тот человек, который остро нуждается в моей поддержке. Мой приезд разбавил унылое однообразие дней Прохора Митрича, он взбодрил заслуженного пенсионера лучше любого медикаментозного средства. Осознав это, мне стало намного легче. Кудинов жил лишь редкими приездами дочери или внучки, а всё остальное время он проводил практически в одиночестве. Конечно, Анфиса Степановна была ему верной спутницей по жизни, но всё же, мужчине нужно общение с представителями своего пола. А все близлежащие соседи были значительно моложе Прохора и, по всей видимости, не считали нужным водить дружбу со стариком. Получается, что в моём лице Прохор обрёл родственную душу, и всем сердцем желая помочь мне, сам того не осознавая помогал и себе. Мне даже стало жаль его. Человек всю жизнь к чему-то стремиться, добивается, а что в итоге? Одинокая старость? Получается, что с возрастом ты становишься никому не нужен? Задав себе эти вопросы, я почувствовал лёгкое покалывание в области сердца. А чем я был лучше дочки Митрича? Я также как и она, совершенно забывал про свою любимую бабушку, которая жила длинными перерывами между нашими встречами. По всей видимости, её одиночество было тотальным. Я закрыл лицо руками и печально выдохнул. Как горько признавать свои ошибки, понимать, что ты был в корне не прав. И как трудно держать ответ. Ответ перед самим собой.

Молчаливой чередой дни меняли друг друга. Осень всё более вступала в свои законные права. Я стоял возле большущей кучи дров с топором в руке, мысленно настраиваясь на работу. Зима была не за горами, а дровишек в сарае раз-два и обчёлся. Прохор Митрич подсказал один телефончик и, позвонив вчера, сегодня я уже был обладателем двух прицепов добротных берёзовых чурок. Я поставил на колодку одну из них и широко замахнувшись, опустил на неё колун. Полено, тихо хрустнув, развалилось на две половины.

Я воспринимал эту работу как своеобразную игру, в мыслях загадывая, сколько ударов мне потребуется, чтобы расколоть то, либо иное суковатое полено. Отлетали куски, я нагибался, и, поднимая их, вновь ставил на колодку. Однако примерно через час эта игра стала даваться мне всё труднее. Удары уже не были столь сильными как в начале, а нагибаться за поленьями становилось сложнее. Ещё через полчаса каждый наклон отдавался ломотой в пояснице, а по вискам нещадно бежал пот.

– Покури, Игнат, чай зима не завтра.

Обернувшись, я увидел улыбающегося Кудинова. Положив колун на колодку, я направился к лавке.

– Верно говоришь, Прохор Митрич.

– Конечно, верно, – старик кивнул головой. – Завтра, поди, спинушка-то и не разогнётся. Нельзя так сразу. Ты что ж два прицепа хочешь за день порубить? – Сосед усмехнулся. – Чудак ты, Игнатка.

– Да, спина уже даёт о себе знать, – честно признался я, вытерев рукавом пот со лба и достав сигарету. – Нелёгкое это занятие.

– А то. Ты не спиши, каждый день понемножку, и за недельку справишься. И так вон, – Прохор кивнул на кучу с готовыми дровами. – Прилично наколотил. Как колун-то?

– Спасибо, Прохор Митрич. Даже и не знаю, что бы без него делал.

– Это точно, – Кудинов причмокнул. – Топором тут мороки на месяц.

После ухода Прохора я, с трудом найдя в себе силы, перенёс нарубленные дрова и аккуратно сложил их в сарае. После чего, совершенно обессиливши, рухнул на диван и закрыл глаза.

Скинув с себя оковы сна, я лениво потянулся. Вокруг была темнота, и совершенно потерявшись во времени, я протянул руку, я включил торшер. Настенные часы показывали без нескольких минут девять. Моё лицо немного сморщилось, а разум начал восстанавливать последние события. Через несколько секунд я был абсолютно уверен – за окном вечер. Подъём с дивана отозвался лёгкой ноющей болью в пояснице, а дойдя до кухни, я обнаружил ломоту во всём теле. Я лениво улыбнулся и поставил на плиту чайник. Спать мне уже не хотелось, и до конца недопив горячий напиток, я оделся и вышел во двор.

Под дежурный лай соседских собак я не спеша шагал по улице, держа руки в карманах куртки. Дорога была абсолютно безлюдной, и лишь ближе к условному городскому центру, мне начали встречаться редкие прохожие. Парень стоял возле закрытого книжного магазина, и бранным языком, широко размахивая руками, объяснял длинноволосой кучерявой девчонке, где он видал какого-то Рому и что он с ним после этого делал. В образовательную программу всё более широко включается изучение различных иностранных языков. Глупо. В наше время стоило бы сделать большой акцент на русском. Слушая, как общается между собой молодёжь, с трудом вериться в светлое завтра нашей великой державы. И, проходя мимо многообразия острых словечек, невольно задаёшь себе вопрос. Неужели и я был таким?

Около ресторана «Волна» топтались подвыпившие кучки, что-то громко крича и не менее тихо смеясь. Субботний вечер проходил в своём обычном режиме. Далее начинался городской парк. Чудесное место: липовая аллея, переплетающиеся дорожки заканчивающиеся строением в виде огромной каменной беседки, именуемой в народе ромашкой. Она возвышалась над обрывистым берегом нашего великолепного озера, открывая чудеснейший вид на бескрайние водные просторы. Вечернее озеро. Мне безумно захотелось взглянуть на его покачивающуюся гладь, ощутить его безграничное спокойствие.

Оторвавшись от своих мыслей, я услышал странные звуки, и, присмотревшись, понял, что «ромашка» уже занята. Печально улыбнувшись, я повернул налево, намереваясь просто спуститься к берегу по песчаным скатам. Новые звуки не оставляли никаких сомнений в том, что там происходят весьма не радужные события. Немного постояв на месте, я глубоко выдохнул и восстановил прежний маршрут. Чем ближе я подходил к бетонной площадке, тем более я убеждался в своей изначальной гипотезе, и уже оказавшись возле ступенек, предо мной предстала вся картина целиком. Приметная группа из шести-семи молодых парней стояли, образовывая круг, а в центре на коленях, закрыв лицо руками и упёршись головой в гранитный пол, полулежал ещё один человек. При этом через каждые несколько секунд каждый член группы, по очереди, с неподдельной злостью и нецензурным оскорблением с силой пинал лежащего парня ногой. В свою очередь тот постоянно всхлипывал и стонал от непрекращающейся боли. Сколько это продолжалось, мне было неизвестно, но чем всё это могло закончиться, я представлял отчётливо. Как у нас умеют бить, мне было известно, в лучшем случае парень останется инвалидом. Очередной удар ботинком по голове заставил его дернуться и мучительно вскрикнуть.