Проведя по лицу ладонью, я смахнул с себя непосильную тяжесть собственных дум и осмотрелся по сторонам. Советская. Улица моего детства. В вечерней дымке она выглядела как-то по-особому, с неприсущей лишь ей ноткой спокойной красоты. А может я просто давно здесь не был и мне всё это померещилось. Деревянные дома стояли друг напротив друга по обе стороны разъезженной дороги вот уже многие десятилетия, наблюдая за жизнью своих обитателей. Я стоял напротив дома, в котором вырос и не решался войти, а он безмолвно смотрел на меня, словно оценивая, большой, деревянный, выкрашенный в жёлто-зелёный цвет, с кирпичной пристройкой. Возле забора рос огромный куст черноплодной рябины, какой же вкусный компот варила из этих ягод бабушка. Нащупав в кармане приготовленную ещё в поезде связку ключей, я подошёл к деревянной калитке и, подобрав нужный, вставил его в скважину навесного замка и легонько повернул.

– А ну-ка, чего это тебе там надобно?

Я обернулся. От соседнего палисада на меня с грозным видом шагал седовласый пожилой мужчина. Подойдя ближе, он прищурился и долго осматривал меня.

– Игнат, ты что ли? Сомов?

– Здравствуй, Прохор Митрич, – я положил замок на срез столба и сделал шаг к мужчине.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – он подошёл ко мне и двумя руками крепко сжал мою ладонь. – Ты к нам погостить, аль насовсем?

– Насовсем, Прохор Митрич.

– А, ну давай тогда присядем, – мужчина подошёл к забору и уселся на старую лавку, которую, наверное, сам же когда то и делал. – Садись, Игнатка. – Он положил мне на плечо мозолистую ладонь и с лёгкой улыбкой заглянул в лицо.

Прохор Кудинов был старожилом этих мест. Одним из первых он поставил дом на этой улице, и до сих пор проживал в нём со своей супругой. Большую часть своей жизни он трудился на старой лесопилке, которой уже давно не существовало, а сейчас находился на заслуженном отдыхе. Сколько я себя помню, он всегда был рядом, помогая бабушке. Наши дома стояли бок обок.

– Рассказывай, как она жизнь-то в большом городе?

– Да здесь, поди, лучше, – я невольно перешёл на местный диалект, от которого как думал, избавился навсегда.

– Оно-то, конечно так, – хитро щурясь, произнёс пенсионер. – А чего тогда уезжал?

– Прохор Митрич, – я глубоко вздохнул и уставился под ноги.

– Ну да ладно, – сосед по-отцовски потрепал мои волосы, явно догадываясь, что в моей жизни произошло что-то не совсем хорошее, раз я променял яркие огни столицы на тускло мерцающие фонари Мележа. – Зато теперь-то мы заживём, я вон баньку новую поставил. Попарится-то, придёшь?

Я поднял взгляд на этого доброго искреннего старика и несколько раз уверено кивнул головой.

– Конечно, приду, Прохор Митрич. А помнишь, как ты меня крапивой по заднице стебанул, когда я у тебя в саду вишни воровал?

– Может и стебанул, – неуверенно разведя руками, ответил Кудинов. – Вас тогда столько лазило, всех и не упомнишь. Вишен-то, таких как у меня ещё поискать надо было.

– А что сейчас?

– Так вымерзли заразы, – Прохор в сердцах сплюнул. – Двадцать лет стояли, а в позапрошлом году вымерзли. – Вроде и морозов-то сильных не было, чего им надо, едрить их.

– Старые уже, наверное.

– Пожалуй, так, – согласился Кудинов. – Ну, ничего в этом году новые саженцы посажу, поможешь-то старику, а Игнат?

– Само собой, Прохор Митрич, мы с вами ещё целый сад посадим.

– Ну, сад нам не надо, – Кудинов не спеша потёр руки, – а полсада точно посадим.

– Ай, старый, – ещё издалека начала причитать полная пожилая женщина, направляясь к нам. – Сидит тут балаболит, а я ходи, ищи его.

– А чего меня искать? Соскучусь, сам глядишь приду, – Прохор слегка заёрзал по лавке. – Посмотри-ка лучше, кто к нам пожаловал.

– Ай, батюшки, – женщина от неожиданности хлопнула в ладони. – Игнатка приехал. А я-то думаю, с кем это мой старый чёрт трещит.

– Здравствуйте, Анфиса Степановна, – произнёс я.

– Поди, только с поезда? – поинтересовалась женщина.

– Да, ещё даже в дом не заходил.

– Ну, тогда живо за стол, – командирским тоном произнесла соседка.

Все мои неловкие попытки отказаться провалились, и я проследовал в уютный дом Кудиновых. Если признаться честно, есть мне совсем не хотелось, но обидеть своим категоричным отказом хороших людей я желал ещё меньше. Радушная хозяйка поставила передо мной большущую миску борща и положила ломать свежеиспечённого хлеба. После обеда мы ещё добрых полчаса сидели за столом и беседовали. Анфиса Степановна вкрадчиво попыталась разузнать, что послужило причиной моего приезда, но Прохор Митрич резко взглянул на неё, и досужая женщина тут же поменяла тему.

На улице уже начало смеркаться, когда я вошёл в свой дом. Последний раз я тут был на похоронах бабушки. На ощупь включив свет, я прошёл в просторную кухню и сев на табуретку поставил под ноги сумку. Неожиданно лампочка в полукруглом плафоне бешено заморгала, но спустя несколько секунд возобновила былую работу. Наверное, это дом таким способом пытался выказать своё оправданное недовольство моим долгим отсутствием. Закрыв на ключ дверь, я прошел в квадратный коридор, из которого в разных направлениях расходились комнаты.

Вот она – моя комната. Всё вещи лежали там, где их оставила моя рука много лет назад, кроме плановой уборки бабушка в этой комнате ничего не делала. Я вернулся. Странно, никогда не думал, что такое возможно. Однако здесь я чувствовал себя на удивление спокойно и комфортно, наверное, это родные стены помогали. За окном водрузилась ночь, и я немного побродив по дому, расстелил свой старенький диван. Когда я доставал постельное бельё из шкафа в зале, мой взгляд заметил висящую в углу икону. Икону, которой я не помнил. У бабушки всегда висела старая икона Георгия Победоносца в углу спальни, и она и сейчас была на своём исконном месте, но этой образа я не помнил. Из угла на меня взирал лик Божьей матери державшей на руках младенца.

Несмотря на внутренние опасения, мой сон не был встревожен кошмарами. Напротив, я проснулся выспавшимся и полным сил, часы на стене показывали полдевятого. Что делать? Именно этот вопрос первым возник в голове сразу после пробуждения. Мне никуда не нужно было идти, мне не чем было заняться. Если в Москве я последнее время изучал доступные вакансии и ездил на собеседования, то сейчас мне не нужно было делать даже этого. Ну да, когда мне нечем было заняться, я боролся со свободным временем при помощи спиртного. Сейчас же я отогнал от себя эту мысль. Туалет на улице. Вот от этого я действительно отвык. Накинув какой-то старый пиджак, болтающийся на вешалке, я потопал к невзрачному строению.

Я сидел на лавочке возле дома, взирая на небольшой двор, заканчивающийся длинным кирпичным сараем. Когда-то там жили куры, и ещё козы. Сколько помню себя, бабушка всегда держала коз. Да, не стало бабушки. А я вернулся, вернулся другим, вернулся убийцей. Я совершенно не представлял, как мне жить дальше, и для чего вообще продолжать существование. Выполнить свою жизненную миссию, как учат многочисленные книжные гуру? А какова она моя миссия, неужели она состояла в том, чтобы лишить жизни невинного ребёнка? Я поймал себя на мысли, что ужасно хочу курить.

Положив в карман ветровки пачку сигарет и зажигалку, я отошёл от ларька и направился к сидящей возле дерева пожилой женщине, продающей астры.

Я остановился на небольшом мосту, под которым пробегала маленькая речушка с неизвестным мне названием и впадала в наше большое мележское озеро. Озеро было, пожалуй, главной достопримечательностью города. Сюда съезжались рыбаки со всей округи, и даже с мест расположенных значительно дальше. На его берегах располагалось несколько пансионатов и детских лагерей. С уроков истории я помнил, что на самом большом острове озера, связанным с сушей тоненькой полоской шириной не более трёх метров, в шестнадцатом веке стоял огромный рубленый замок, впоследствии сожжённый при очередном вражеском набеге. Говорят, что там до сих пор находят древние монеты, и мелкие предметы быта прошлых столетий.