Классическим памятником ранних скифов он считает Жаботинское поселение у реки Тясмин, датируемое концом VIII – началом VII в. до н. э. С точки зрения Тереножкина, именно здесь, в ареале чернолесской культуры, находятся первые скифские курганы, и именно отсюда они распространяются на Дон, Северный Кавказ и в Крым. Но курганы эти показывают, что своих покойников ранние скифы хоронили по чернолесскому обряду, ели и пили из чернолесских мисок, блюд, горшков, кубков и корчаг, вооружались чернолесскими кинжалами, мечами, копьями и стрелами, пользовались чернолесским конным снаряжением и украшали вещи в чернолесском зверином стиле. Только в VI в. до н. э. чернолесские вещи сменяются собственно скифским набором предметов, и только в V в. до н. э. чернолесский погребальный обряд начинает меняться на захоронение в катакомбах, которое стало основным обрядом у скифов в IV в. до н. э. Но Тереножкин, в отличие от Гракова, не признаёт единства «чернолессцев» и скифов. Чернолесскую культуру он называет всего лишь скифообразной, не пытаясь даже объяснить, каким же это образом она смогла вобрать в себя скифские черты за целую сотню лет до того, как сами скифы оказались на Тясмине. Его не смущает, что первые скифские захоронения распространяются на восток от Днепра, а не на запад от Волги, как следовало бы ожидать, и что в степи вообще отсутствуют какие – либо археологические признаки массового передвижения скифов из-з Волги. На всё это он закрывает глаза, не желая видеть своих ошибок. Однако древние письменные источники и археологические материалы на них упорно указывают.

Чернолесская культура сформировалась в ареале белогрудовской культуры, которую она сменила в середине VIII в. до н. э. В свою очередь белогрудовская культура была сформирована «комаровцами», пришедшими в бассейн Тясмина в конце XI в. до н. э. из Прикарпатья и Поднестровья. Обычно чернолесская культура рассматривается как продолжение белогрудовской, но Березанская, изучив их совместные памятники, высказывает мысль о частичной смене белогрудовского населения новыми племенами [13]. На это указывает широкое распространение у «белогрудовцев» неизвестных прежде форм керамики, некоторых орудий труда, вооружения, характера домостроительства и обряда погребения, которые ведут своё происхождение из Трансильвании и Молдовы – территории культуры фракийского гальштата. Если исходить из наблюдений Березанской, то нетрудно придти к выводу, что в основе скифской культуры лежит культура фракийского гальштата, которая возникла в Карпато – Дунайском регионе после появления здесь на рубеже XI–X вв. до н. э. совершенно нового населения, занявшего территорию Прикарпатья, Трансильвании, Северо – Восточной Венгрии, Юго – Восточной Словакии, Приднестровья и Прутско – Сиретского междуречья [85]. Как раз это население итальянские археологи отождествляют с кочевниками, вторгшимися в середине II тыс. до н. э. из Центральной Азии в Индию, и как раз этих кочевников «Книга Велеса» в точном соответствии с временем и местом приводит из Индии к Карпатам, сообщая, что здесь они стали называться скифами³³.

В отличие от «Книги Велеса», относящей скифов к славянам, лингвисты считают их иранцами и в качестве доказательства приводят в скифском языке иранские элементы. Но, во – первых, текстов на скифском языке эпиграфика Северного Причерноморья не даёт, а те 200–250 слов разной степени достоверности в греческих надписях со скифской ономастикой [135] бесспорными примерами языка служить не могут. Во – вторых, в греческом написании славянская речь является плохо узнаваемой³⁴. В-третьих, наличие иранских имён у скифских царей ещё не означает, что сами скифы были иранцами³⁵. И, в-четвёртых, скифы в VII в. до н. э. господствовали на севере Передней Азии в течение нескольких десятилетий, и нет ничего странного в том, чтобы в их языке появились некоторые заимствования из языка местного населения. Наконец, даже О. Н. Трубачёв говорит об отсутствии лингвистических критериев определения того, что есть скифское [132].

Многие историки, следуя его совету сдержанно относиться к безоговорочной концепции всех скифов как иранцев, выделяют среди них скифов – земледельцев, отождествляемых с потомками чернолесской культуры, и связывают их со славянами³⁶. Но если чернолесская культура является славянской, то славянские черты должны выступать и в культуре фракийского гальштата, которая приняла участие в её формировании. Мы знаем, что исходные археологические признаки славян кроются в андроновской культуре фёдоровского типа. В культуре фракийского гальштата этих признаков вполне достаточно, из чего следует ожидать, что и языковой ареал «фракийцев» окажется славянским. Убедительным свидетельством этого служит большое число славянских топонимов архаичного облика в Румынии, прежде всего в Трансильвании, и в Молдове на восточных склонах Карпат, где, учитывая сообщение «Книги Велеса» о скифских торжищах, для нас особенно интересны топонимы, имеющие значение слова «торг» [62]. Происхождение этих трансильванских и молдавских топонимов не может найти разумного объяснения в славянской миграции на Балканы, начавшейся в VI в. н. э., хотя бы потому, что VI в. архаичным назвать нельзя, а для того чтобы славянские географические названия могли представлять собой самый ранний, по оценке румынских лингвистов, слой, нужно полностью исключить из процесса топообразования предшествующих славянам гетов, кельтов, даков, римлян, готов, гуннов и гепидов, что выглядит абсурдом. С другой стороны, перечисленные народы славянами не являются, следовательно, создателем славянских топонимов в Трансильвании и Молдове было население, обитавшее здесь до гетов, то есть племена культуры ноа или сменившей её культуры фракийского гальштата. Если же учесть, что местная культура ноа своим возникновением обязана влиянию «срубников», то принадлежность славянских топонимов культуре фракийского гальштата станет очевидной.

Мы говорили, что из трёх потоков «фёдоровцев», устремившихся из Семиречья на новые земли, первый поток, путь которого пролёг в Северное Причерноморье через Индию, был самым многолюдным. Это заставляет думать о том, что европейский ареал его расселения должен быть значительно шире ареала культуры фракийского гальштата, так как по площади тот уступает территории тшинецко – комаровской культуры, занятой «фёдоровцами», пришедшими из – за Волги. К такому мнению склоняют и лингвисты, выявившие повторение топонимов Северо – Западной Индии на всём юге Европейской равнины от Трансильвании до Северного Кавказа [135]. Открытие лингвистов определённо указывает на то, что будущие скифы поселились не только у Карпат, но и в причерноморских степях. В этой связи обращает на себя внимание белозерская археологическая культура, которая возникла одновременно с культурой фракийского гальштата [14]. Её ареал охватывает территорию от Дунайско – Днестровского междуречья до низовий Дона и степного Крыма. Хотя некоторые археологи считают белозерскую культуру продолжением срубной, результаты исследования белозерских и срубных памятников ведущими специалистами позволяют утверждать, что белозерская культура была сложена не «срубниками», а «фракийцами» [14], то есть опять – таки скифами «Книги Велеса». С этими скифами мы связываем также и гальштатскую археологическую культуру, сформированную на рубеже XI–X вв. до н. э. на территории Австрии и в предальпийских областях Венгрии, Германии, Швейцарии, Франции.

На последнем этапе своего развития белозерская культура, подобно чернолесской, плавно переходит в собственно скифскую культуру, и всё это вместе взятое свидетельствует о том, что скифы были в VII в. до н. э. далеко не новым народом в Северном Причерноморье. Будь иначе, распространение их культуры здесь отличалось бы не плавностью перехода от чернолесья и белозерья, а резкой сменой всей археологической обстановки. Впрочем, смена обстановки в Северном Причерноморье действительно наблюдается, но вместо вторжения кочевников из – за Волги она отражает процесс активной миграции фракийских племён, начавшейся в середине VIII в. до н. э.