- Но ты – моя жизнь.

И слова вновь стали лишними.

…

В молчаливом своем разговоре они не замечали Митрофана, давно уже пытавшегося пристроиться под руку отца. Мальчишка грустно вздохнул. Ему показалось, что родителям больше никто и не нужен. Большая ладонь Штольмана охраняющим жестом лежала на животе Анны, губы касались её виска.

«Я им не нужен. Крошка в животике – наверное... Но не я».

- Папочка... – маленький призрак тронул отца за рукав.

- А я? Я помог?

- Конечно, малыш. Спасибо тебе, – тихо сказал Яков.

Затем он прижал палец к губам, призывая к молчанию, и даже не взглянул на Митю. Глаза Штольмана были прикованы к нежному лицу Анны. Веки её были сомкнуты, дыхание ровным – несмотря на все треволнения ночи и боль от содранной пулей кожи, Анна была похожа на спящего ангела.

Улыбнувшись, Яков прошептал: – Мой ангел-хранитель. Всегда рядом.

…

- А где Митя? – сонно спросила Анна, когда Штольман уложил ее на постель.

- Я ему книжку обещала дочитать. Почитаешь за меня, Яша?

- Конечно, милая. Спи.

Яков взял с полки книгу с картинками, вышел в коридор, негромко позвал сына. Но тот не откликнулся.

...

Чуть свет служитель местного прихода отпер часовню Ксении Петербургской, чтобы привести её в порядок перед новым днем, дарованным Господом. Осенил себя крестным знамением, обвел глазами скромное убранство.

И упал на колени, восторженно шепча: – Я верил! Верил! Боже, она мироточит!

С иконописных глаз иконы Божией Матери текли почти настоящие слезы.

====== Глава 25. Война ======

- Что, внучек, голову повесил? – бабушка Ангелина заметила мрачное настроение Митрофана, как и то, что с утра он торчал вместе с ней в городке на юге Франции, а не торопился, как обычно, в Петербург.

- Родители устали от твоей болтовни?

Ангелина почти попала в цель. До этого мальчишка крепился, держал лицо и ни разу не пожаловался, но тут его прорвало.

- Бабушка, я им не нужен! – рот его обиженно скривился.

- Они крошечку в животике мамы гладят и только о нем разговаривают, а еще – как друг друга любят! Про меня ни слова! Я им помогаю, помогаю, а папа только спасибо сказал! Что мне делать?

Геля ничего не ответила, хотя «крошечка» из уст Митрофана сказало ей больше, чем все остальное.

Спина мальчугана сгорбилась.

- Ничего не скажешь? Ничего не делать? А ты ведь обещала… Больше никому не буду верить, – прошептал он.

- И папе?

Услышав несвойственные маленькому призраку звуки, Ангелина обошла его кругом и поняла, что тот плачет.

- Ох, Трош, – покачала она головой. – Какой ты все-таки дуралей.

Ведунья взглянула в ближайшее будущее и, расплывшись в улыбке, ласково погладила мальчишку по светлым вихрам.

- Делай что хочешь, Митрофанушка. Ты сам все скоро увидишь.

- Ага, – произнес он неслышно. – Вот сделаю и увижу, насколько я нужен.

…

Темноволосый мальчуган потянулся за печеньем, и Марья Тимофеевна вздохнула, сидя за общим столом.

- Зачем ты его так коротко подстригла, Аннушка? У Димочки были такие чудесные кудри. Сладенький мой, держи, – она подвинула вазочку ближе к ребенку.

- Баба Маша! – фыркнул мальчик.

- Я не сладенький! И не девочка, чтобы кудряшки носить, я как папа!

Сидевший рядом Штольман хмыкнул, но на лице его появилась улыбка.

- Глупости. Таким красивым малышам, как ты, Дима, очень идут кудряшки. Аня, посмотри, у меня тут какой-то твердый шарик вылез, будто я кость сломала, – Миронова протянула дочери руку со вспухшим на запястье желваком.

- Вдруг… Ой, я даже боюсь это произносить.

Анна рассмотрела припухлость, покатала пальцами.

- Это гигрома, мама. Ничего страшного. Хочешь, я ее уберу?

- Я, я уберу!

Залезший с коленками на стул мальчишка вгляделся в руку бабушки. Увесистый справочник вдруг вылетел из рук старшего Миронова, резко хлопнул по желваку. Марья Тимофеевна взвизгнула. Виктор Иванович открыл рот. Штольман нахмурился и подозвал сына, а бабушка Маша растерянно произнесла: – А… А он исчез. И что это было?

- Гигрома же! – хихикнул мальчишка.

Петр Иванович погрозил внуку пальцем. Анна вздохнула, Яков покачал головой.

- Покажи руку, бабушка!

Рассмотрев ровное запястье, мальчик улыбнулся широкой улыбкой Штольмана.

- Получилось! Баба Геля вчера так и сказала: – Троша, говорит, ты сможешь стать врачом.

Он подбежал к отцу и обнял того за шею.

- Но я буду полицейским!

Анна открыла глаза и ошеломленно уставилась в потолок. Невероятно. Невозможно. Но… Сон был таким явным и подробным, что сомнений не оставалось – все это сбудется. Она попыталась понять, что же чувствует. Страх перед будущим? Точно нет. Опасение, что они не справятся? Разве что немного. Губы ее разъехались в широкой улыбке – это была радость. Радость, счастье и восторг переполняли ее, и их просто необходимо было разделить на двоих. Нет. Троих.

Яков спал, по обыкновению положив на неё тяжелую руку. Анна невесомо погладила крепкое плечо, с удовольствием вдохнула любимый запах.

«Собственник. Куда я денусь от тебя, Яша, ты же мой свет в окошке. Интересно, что ты скажешь? Спрошу, когда проснешься, не буду будить».

В слабом свете разгоравшегося утра она приподнялась на постели, оглядела спальню. Мити нигде не было видно, и Анна разочарованно улеглась обратно.

Не открывая глаз, Штольман повернулся на бок, притянул за талию, вжал в себя. Анна зажмурилась, таким горячим был этот плен и так много он обещал. Она повела бедрами. Яков тут же скользнул рукой по её телу, подцепил оборку ночной рубашки и медленно потащил вверх. По коже Анны побежали горячие мурашки, а внутри сладко сжалось. Она прерывисто вздохнула – муж проснулся вовсе не с намерением поговорить.

«Чуть-чуть подожду. Совсем немножко. Ах, Яша, какой же ты…»

Желание поделиться сном мгновенно забылось под нахальной ладонью, которая уже оглаживала грудь. От ласки чувствительных сосков Анна застонала, перехватила руку мужа, провела губами по запястью. Вобрала в рот большой палец. Услышав шипение сквозь сжатые зубы, Анна замерла.

«Сейчас?» – подразнила она, пробуя его на вкус.

Штольман уложил ее на спину, навис сверху и медленно приблизился, обжигая живот жаркой силой. Глаза его были темными.

«Сейчас», – сказали они.

Она обвила его ногами, и он охнул.

- Не так.

Голос его, хриплый со сна, вдруг стал глубоким и низким.

- Раздвинь ноги и не двигайся, – приказал он.

Не сомневаясь в выполнении, Яков встал перед кроватью, подтянул Анну ближе. Глубоко вздохнул, склонился над лоном, взял ее ладони в свои. Слизнул капли ее сока и крепче сжал ладони. А затем подарил сладкую, невыносимую в вынужденной неподвижности муку, закончившуюся слезами её блаженства.

…

- Шшш… – успокаивал он, обнимая всем телом.

- Страстная моя, нежная Анечка.

Он сцеловывал влагу с ее щек и шептал:

- Какая ты красивая. Как я тебя люблю.

Ощущая себя на седьмом небе, Анна не могла ничего сказать в ответ, а только целовала. Целовала. Целовала, пока Штольман со смехом не откатился в сторону, не отрывая, впрочем, рук.

- А ты? – все-таки спросила Анна, показывая глазами, что ей кажется не так.

- Ох, Аня, если бы я давал себе волю каждый раз, когда желал те… – не окончив фразу, Яков сказал о другом: – Я заходил вчера в больницу и спросил твоего доктора Гриднева, насколько осторожными нам следует быть.

Анна закатила глаза.

Он усмехнулся.

- Именно так. Что ты хотела мне рассказать?

…

Анна еще долго веселилась, вспоминая лицо Штольмана после своих слов. Сперва на нем было непонимание. Затем неверие. Затем осознание, что жена не шутит.

Сглотнув, Яков выдавил: – Так и случится?

Хихикнув, она кивнула.

- И никаких шансов, что ты… что он…

Анна помотала головой и прыснула. Изумление мужа выразилось в крепком слове, которое он произнес одними губами.