Ингрид скинула меховой анорак и уселась на ложе, чтобы снять пимы.

— Когда ты уже перестанешь ходить на охоту? — запричитала мать. — Ты должна вести себя как женщина, Ри!

Сигги села рядом с Ингрид и взяла в ладони лицо дочери.

— Замуж тебе пора! Никуда это не годится! — мать осмотрела худую, но крепкую, жилистую фигуру Ингрид. — Тебе нужна мужнина ласка!

Ингрид фыркнула, подтянув к себе платье.

— Нет-нет! Сначала мыться! От тебя пахнет, как от дикого зверя, девочка моя! — возмутилась Сигги.

«За столько дней, — подумала про себя Ингрид, — и я, и Рейван — оба пахли как дикие звери: промороженным мехом одежд. А ещё — дымом костра. Не по-звериному, мама, а очень даже по-человечески».

— Ты уже два года вертишь головой! — продолжала ворчать Сигги, — но послушай, Ри, когда ты выйдешь замуж и разделишь ложе с мужем, тебя наполнят любовь и привязанность. А дети станут смыслом твоей жизни! Ты слушаешь меня?

— Я ещё не готова, — выдавила из себя Ингрид, ощутив стыд от сокровенных чувств, всколыхнувшихся от слов матери, отголоски которых она уже успела ощутить в горах к чужому мужчине, к врагу. Но признаваться в этом ни себе, ни матери Ингрид не хотела. — Я не готова замуж, — повторила она.

— Что-то у тебя совсем женские дела не приходят, пора начать волноваться. Тебе нужно немедленно прекратить бродить по лесам и больше времени проводить с женщинами! Твоё полотно не доткано, а все уже по второму заканчивают.

— Кому нужно это полотно, мама?! У нас полно полотен!

— Ингрид, — устало вздохнула мать, потирая лоб, — пойми, в этих сражениях и охотах ты ничего не добьёшься: ты не добьёшься славы великого воина, потому что ты рождена женщиной и любой мужчина будет сильнее и выносливее тебя. Ты всё равно не сможешь их превзойти. И потеряешь остатки всего женского, что есть в тебе. Посмотри, твоё тело совсем не имеет нужных форм! Как ты будешь рожать детей? И лицо твоё, как шершавая корка, совсем обветрено!

— Отец сделает меня своим соратником! — не выдержала Ингрид, резко взмахнув руками. — И муж мне будет не нужен!

— Против богов ты говоришь, Ингрид! — опешила Сигги. — Одумайся, прошу тебя, дочка. Твой отец так сильно мечтает о сыне, что губит при этом дочь. Ты хочешь утолить его боль. Но не надо, Ингрид! У твоего отца ещё будет сын.

Глаза Сигги заулыбались, но губы оставались сдержанными.

— Ты что снова в бремени, мама?

Сигги кивнула, подавая дочери мокрую тряпицу.

Ингрид нахохлилась и приступила отирать лицо и шею.

— Извини, что заставила тебя волноваться, — тихо произнесла она.

— Я всегда буду волноваться о тебе, милая! И о твоём отце, — ответила Сигги, погладив Ингрид по голове. — Кстати, где он?

— Наверное, возится с мёртвым троллем, — сильнее нахохлилась Ингрид.

— Вы убили тролля?! — удивилась Сигги, подав дочери платье.

— Не мы. Его убил Рейван… — голос Ингрид понизился, она с трудом сдержала новую волну подступивших слёз.

***

В зале послышались усталые тяжёлые шаги, сминающие солому, которой был устлан пол. Ингрид узнала отца. У занавеси шаги затихли.

— Здравствуй, жена, — тихо произнёс Ингвар. — Ты там?

— Входи, — ответила Сигги и подалась к мужу.

— Скучал по тебе, — ван провёл ладонью по щеке жены, и та благодарно прижалась к нему, не в силах вымолвить больше ни слова стиснутым от любви горлом.

«Если бы у меня был такой муж, как отец, я бы тоже его так любила, как мать, — подумала Ингрид. — Но таких, как он, не существует! А замуж за нелюбимого я не пойду!»

Редкую ласку Ингвара к жене прервал громогласный голос с порога.

— Ингвар! — позвал нежданно явившийся гость.

Верховный ван улыбнулся, отстранил жену и вышел ему навстречу.

— Лютый! Ты вернулся?!

— Да, галинорец приехал ещё вчера, — ответила Сигги, насупившись.

Ингвар сошёлся в объятиях с крепким высокорослым гостем, пышная чёрная борода которого торчала во все стороны, а коса нагло болталась по спине. Они уселись за стол в большом зале.

— Дочь твоя жива! — донеслись до Ингрид обрывки фраз Лютого.

Она знала, что галинорец старался утешить отца, потерявшего младшего брата.

Из всех соратников Лютый был для Верховного вана самым близким. Они с Ингваром часто вели долгие разговоры, расположившись у огня. Помимо преданности Ингвар высоко ценил в Лютом силу и ярость, благодаря которым тот слыл лучшим из воинов среди риссов, несмотря на то, что был чужеземцем.

Сигги сунула в руки Ингрид кружки с хмельным мёдом и блюдо с запечённым мясом, чтобы дочь поднесла их отцу и его гостю.

— Здравствуй, Ри! — шумно вздохнул Лютый, растопырив ноздри, и оглядел Ингрид с ног до головы.

Ингрид неуютно чувствовала себя в платье после длинного похода и опустила глаза перед насмешливым взглядом галинорца.

— Здравствуй, Лютый, — тихо поздоровалась она.

Ингрид боялась заглядывать Лютому в непроглядную черноту глаза и боялась заговаривать с ним. Её пугало его прошлое. Он пережил всё выжегающую войну с набулами, падение Галинорского царства, потерю близких и порабощение своего народа. Лютый провёл много лет в рабстве в Харон-Сидисе, из которого умудрился бежать к риссам. Лишь боги знали, что ему пришлось пережить и кого потерять.

— Проклятье, Ингвар! Известия о несчастье полстраны всколыхнули, — продолжил Лютый, переведя взгляд на вана. — Как узнал, я сразу заспешил домой. Думал, все погибли, но, видимо, тролль, что спустил лавину, учуял в юном охотничке бабу и приберёг для другого!

Лютый усмехнулся. Ингвар сжал челюсти, но не имел душевных сил усмехнуться в ответ.

Ингрид поставила на стол перед отцом кружки, мясо и спешно отошла к матери, присев на низкую скамейку у горящей чаши.

— Хильда сказала, у твоего младшенького Гуннара первый зуб показался, — сказал Ингвар новость соратнику. — Ты ещё не видел их?

— Ещё нет, — ответил Лютый, отпив мёд. — Увидел бы — не ушёл бы — я так по ним скучал! Но я должен был тебя увидеть вперёд!

Ингрид завидовала семье Лютого. Жестокий соратник отца, который никогда не был ни с кем добр, был нежным отцом.

«Почему мой отец не такой?» — подумала она.

— Мне нужна большая жертва, чтобы умилостивить богов, — произнёс задумчиво Ингвар.

— Воин? — кивнул галинорец.

Ингвар помолчал, а затем рассмеялся.

— Нет, друг, боги слишком многих призвали в эту зиму! Нет…

***

Вечером большой зал зашумел. Ван Ингвар сидел в деревянном кресле с высокой спинкой в окружении соратников и жены. Поднеся кубок ко рту, он вдруг почувствовал, как резкая боль, словно копьё, пронзила поясницу. Старая неизлечимая рана после тяжёлого походе давала о себе знать.

Рука вана дрогнула, и кубок опрокинулся, расплескав наполнявшую его ещё тёплую жертвенную кровь. Перед пиром, чтобы умилостивить богов, Ингвар умертвил коня — своего любимца. Кровь из кубка пролилась на бороду и чёрную замшевую рубаху, которую жена так старательно украсила золотой вышивкой.

Сигги, сидевшая подле Ингвара, попыталась помочь мужу, но он рассмеялся над болью, оскалился в улыбке и оттолкнул её руку. Верховный ван не хотел показывать слабость перед теми, кто привык всегда видеть в нём вождя.

— Оставь! Гривна тоже хочет выпить, — усмехнулся он, вытерев капли с висевшего на груди золотого обруча — знака Верховного вана, который блестел в пламени расставленных по всему залу горящих чаш.

Ингрид, сидевшая по другую сторону от матери, вышла из задумчивости при звоне браслетов на руке отца. Их было два, и ни один не уступал по ценности другому. Риссы носили браслеты по числу жен, живы они были или нет — браслеты надевали один раз и навсегда и уходили с ними на погребальный костёр.

Подумав о первой жене своего отца, Ингрид разозлилась. Внутри неё восстала ревность.

«Он любил её сильнее моей матери! — подумала Ингрид. — И их сынка Эйнара он любил сильнее меня! Мне никогда не занять его место. Никогда не добиться отцовского признания!»