Кзорг дотянулся до меча, лежавшего рядом на столе, и сжал рукоять. Так он чувствовал себя сильнее. Меч подарил ему Ингвар. Ван привёл кзорга в оружейную и позволил выбрать любое оружие и снаряжение в оплату того, что риссы нанесли кзоргу увечья и уничтожили его вещи. Оказавшись в оружейной, Рейван испытал настоящее воинское наслаждение. Он взял себе нож и меч рисских мастеров. Оружие из северной руды было легче и прочнее, чем клинки Харон-Сидиса, кованные из бурого железа. Кзорг остался очень доволен, хотя и не вкладывал особого значения в предметы, делавшие для него свою работу. Он прекрасно знал, что искусство меча заключается в руках, держащих его.

«Проклятье! Сколько сил мне нужно, чтобы встать с постели! — разозлился Рейван. — Время уходит. Мне нужно скорее окрепнуть и найти беглеца — иначе сдохну!»

Рейван потянулся за штанами.

«Надо шевелиться! Снова приду последним, и они вытряхнут из меня душу…»

Рейван оделся и вышел в зал. Женщины испугались — они так и не привыкли к кзоргу в доме — и притаились в углу. Рейван прижал меч к телу и отправился на внутренний двор. Спускаясь с крыльца, он крепко держался за поручень — бедро на ступенях болело. Рейван хромал.

— И это он тролля убил — поглядите на него! — воскликнул Лютый.

Соратники стояли полукругом, оперевшись на щиты, и ждали его. На головах воинов в утреннем солнце сверкали шлемы, и зубы скалились в предвкушении тренировочной битвы. Рейван снова явился последним, и соратники, сомкнув щиты, двинулись на него стеной. Кзорг извлёк меч, уронив ножны на землю, и взял из-под навеса щит.

Мощный удар щитов снёс Рейвана с ног. Воины колотили его по броне и вонзали мечи в землю рядом с головой. Рейван рычал и сопротивлялся, но был бессилен против толпы.

— Одолели кзорга! — усмехнулся ван Ингвар. — Довольно колотить мертвеца.

Ван отогнал своих людей. Рейван лежал в измождении на земле и наблюдал, как соратники продолжали сходиться меж собой в битве. От усилий сердце его колотилось на пределе, но Рейван чувствовал себя счастливо. Сражение, пусть и тренировочное, было тем, для чего он был рождён.

Вскоре рядом растянулись на земле, глядя в небо, и другие воины. Рейван поймал себя на мысли, что не чувствовал себя чужим среди риссов: после драки все были равными и одинаково измученными. Он не чувствовал озлобления от воинов, какое они могли бы питать к врагу. На вечернем пиру все они сидели за одним столом, ели и пили вместе, как братья. Но чем Рейван довольствовался с избытком — это насмешками.

Ночью, после пира, пьяный и измотанный, он решил поправить шкуры на ложе, и нашёл соломенную куклу. Рейван сразу сообразил, что комнатка раньше принадлежала Ингрид. Ван Ингвар, возможно, желал выказать гостю особое покровительство, разместив его в своём доме, но знатно повеселился, отведя ему девичьи покои.

Кукла обратила Рейвана мыслями к Ри. Ему было странно вообразить эту бойкую девочку с соломенной куколкой в руках, и от этого представления в сердце что-то кольнуло. Рейван нахмурился и признался себе, что скучает по ней. Её образ из воспоминания зашелестел звонким смехом, блеснул озорным взглядом, полным участия. В душе отозвалось неведомое прежде чувство. Рейван не знал его названия.

«Надеюсь, тебе повезет с мужем», — тихо проговорил он и сжал челюсти. Это было единственное, что он мог пожелать ей.

***

На другой день во время тренировки на площадь привели связанного вана Эльфдана из Тьёле. Он был уличён в сговоре с набулами и собирался перейти на их сторону в грядущей войне. Ван Ингвар велел растянуть предателя на столбах и на глазах у всех собравшихся вскрыл ему рёбра топором. Ван Эльфдан произносил ругательства, сыпал проклятия и славил богов до самого конца, пока не затих. Но не попросил о пощаде.

— Что это, кзорг морщится от вида крови? — усмехнулся над Рейваном Лютый.

— Риссы красиво умирают, — попытался съязвить кзорг в ответ.

— Никакого страха перед смертью, потому что боги не принимают в свой чертог трусов! — громогласно ответил Лютый. — Кзорги ссут перед смертью, Рейван? Вам ведь не за что жить и умирать, кроме страха перед Причастием?

Рейван растерялся от вопроса, который никогда раньше себе не задавал.

«Боюсь ли я умереть? Боюсь, — поразмыслив, признался он себе. — И именно этот страх ведёт меня ко всем моим победам».

— Арнульф, поезжай в Тьёле! — приказал Ингвар, оглашая весь двор, чем прервал задумчивость Рейвана. — Назначаю тебя ваном вместо Эльфдана. Ты заслужил, верный мой брат!

Ингвар с окровавленным топором в руках обернулся к собравшимся и остановил свой взгляд на кзорге. Рейван почувствовал в его взгляде предостережение. Он словно говорил, что, если кзорг осмелится пренебречь гостеприимством — получит подобную расправу.

Но Лютый знал, что этот въедливый взгляд Ингвара предназначался не Рейвану, а ему. Лютый злился, что ван защищает кзоргское отродье перед самым могучим из своих соратников. Если бы Ингвар не попросил галинорца держаться в стороне, то Лютый давно и навсегда остановил бы кзоргское сердце. Но, покорившись взгляду вана, он медленно отошёл от Рейвана.

***

Пальцы дрожали, игла никак не входила в грубый холст. Ингрид подвернула краешек полотна, чтобы прикрыть им тупой наконечник и протолкнуть иглу вперед.

«Вот зараза! — шипела про себя Ингрид. — Я одолею тебя! И не такие копья ломали! Ведь я дочь Верховного вана! И называют меня Волчица!»

Ушко иглы высунулось вверх и глубоко прокололо палец. На холсте появилась затяжка.

— Проклятье! — выругалась Ингрид, сунув в рот палец.

— Ингрид! — воскликнула старшая жрица Арнфрид. — В святилище не место для ругани!

Жрица поднялась от работы и подошла взглянуть на работу дочери Верховного вана.

— Ты повредила гобелен! — воскликнула она. — Исподнее шить отправлю!

Послушницы, сидевшие рядом с Ингрид за работой, весело рассмеялись.

Ингрид опустила голову, зажимая в кулак истерзанные иглой пальцы. Арнфрид досадливо покачала головой и подтолкнула её прочь от стола.

— Разреши, я пойду по роще погуляю, матушка? — произнесла Ингрид. — Шитьё сегодня не идёт.

— Шитьё у тебя никогда не идёт. Сядь, следи лучше за огнём. За врата не ходи: сама знаешь, пока люди вана Эйрика не найдут тех, кто по лесу шастает, опасно выходить за стены святилища.

Ингрид порывисто вздохнула и присела на скамью у горящей чаши. Огонь полыхал жаром — совсем, как в тот день, когда жрицы распалили огромные костры в священной роще; раздели Ингрид, обмазали землёй и напоили горьким зельем. Они возносили песнопения богам и заставляли Ингрид петь с ними.

Молитвы не помогли. Прошла луна, но дочь вана не окровела.

— Не грусти, Ингрид! — подбодрила Арнфрид. — и без владения искусством мужи будут спорить за тебя. Ты дочь Великого Ингвара! Он уже позвал к себе сватов — скоро дело решится, и ты уедешь отсюда.

«Ну, отец, без меня там решаешь?!» — разозлилась Ингрид и скорчила лицо. — «Сбегу отсюда! Приду к тебе и сама выбирать буду!»

Ингрид разжала пальцы и посмотрела на кровь, заполнившую тонкие жилки на ладони. Глядя на окровавленную ладонь, она почувствовала себя уязвимой.

«Я сама буду решать, кому отдать себя и с кем смешать мою кровь! — разозлилась Ингрид. — Сегодня же уйду!»

— Морда зверя должна быть яростнее, Торви! — сказала Арнфрид одной из девушек. — Знаю, что тебе, милая, трудно изобразить ярость, но гобелен будет висеть в воинском зале — уж постарайся!

Торви задрожала и скромно вздохнула. Ингрид фыркнула себе под нос: она не верила, что подруга знала, что такое ярость.

— Нет-нет, Хельга, — снова заговорила Арнфрид, повернувшись к другой послушнице. — Это же Великий Ингвар, делай контур шире, Верховный ван должен выглядеть внушительнее! А здесь у кзоргов когти должны быть, сделай ещё несколько стежков.

— Чудовище, — с ужасом прошептала Хельга.

Ингрид подошла к столу, чтобы рассмотреть начертание зверя на холсте. Она хотела увидеть изображение кзорга, чтобы воскресить в памяти дорогой образ Рейвана. Чёрным углём по полотну были выведены узоры будущего гобелена: руины Харон-Сидиса и кзорги в чешуе, лежащие у ног риссов под предводительством отца.