— Работы? Но…

— А ты как думала, сестра Верна? — всплеснула руками сестра Элис. — Мы живем в тяжелых условиях. Это не место отдыха, но место искупления наших грехов. Мы — те, кто добровольно отрекся от внешнего мира ради тех несчастных, которых поразила ужасная болезнь. Другие люди могут жить, как прежде, веселиться и проводить дни в праздности, но только не мы. Нам надо выживать. Жить. И бороться.

— Я от работы не отказываюсь… я привыкла, — возразила Верна. — Дома я была швеей и платили мне довольно прилично — шесть, а когда и семь шиллингов в неделю. Правда, половину приходилось отдавать за аренду жилья, да и уголь дорого стоит, но мне помогал Виктор. Вдвоем мы как-то сводили концы с концами… А теперь мой мальчик здесь…

— Он здесь, — монахиня ласково погладила собеседницу по плечу. — И ты здесь, сестра. Вы вместе. Долгий путь завершен. Утешься и готовься принять новую жизнь.

— Завершен… Но я бы хотела… увидеть…

— Кого?

— Виктора. Я приехала ради сына и…

— Это запрещено, — сестра Элис по-прежнему улыбалась, но в голосе и взгляде ее что-то изменилось.

— Кем запрещено?

— Законом. Самим укладом жизни. Обстоятельствами. Ты поймешь потом. Это нельзя. Никому нельзя.

— Но…

— Нельзя. Нам пора. Мы и так чересчур задержались тут. Надо жить. Надо работать. Идем, сестра. Я покажу тебе остальное.

Верна с трудом перевела дух. У нее буквально кружилась голова от обилия новых сведений и впечатлений. Она легко, как ребенок, дала взять себя за руку и увести. Одна мысль билась в сознании — Виктор где-то рядом. Он на этом острове, но вот увидеть его ей нельзя.

До самого вечера Верна не видела никого, кроме сестры Элис и еще двух женщин. Обе были уже немолоды, одной около тридцати лет, другая была совсем старая. Ее муж был одним из первых заболевших мутантов, и был отправлен на остров Таймленд еще до того, как издали новый указ о полной изоляции заболевших. Тогда родственники часто ездили навещать их, и на берегу было устроено что-то вроде гостиницы, где приезжие могли переночевать. Только одна ночь была бесплатной, за вторую, третью и последующие надо было платить, причем плата возрастала на целый пенни в сутки. На эти деньги мутантам приобретали скот. А также финансировали исследования, пытаясь понять, можно ли извлечь из мутантов пользу. Но приезжие не только вносили в казну деньги. Они еще и совали свои носы, куда не следует. Не проходило и дня, чтобы кого-то из них не задрали мутанты. И добро бы это были только несчастные случаи. Иногда на остров нарочно приезжали те, кто сознательно жертвовал собой — мол, пусть меня съедят эти твари во искупление грехов человеческих. Иногда таких «жертвователей» успевали отловить и отправить в Бедлам, но большинство все-таки прорывались на остров.

Постепенно мутанты привыкли ко вкусу человечины, и однажды, ворвавшись в гостиницу, устроили настоящее кровавое пиршество. Спастись удалось единицам. После этого власти и приняли решение изолировать остров Таймленд от остального мира. Перебить мутантов они не могли — к тому времени и «живая вода» профессора Макбета, и сами мутанты уже стали достоянием гласности. Пришлось оставить их здесь. И, поскольку приезжие перестали оплачивать им пропитание, теперь скот доставляли сюда крайне редко, не чаще раза в месяц. Гораздо чаще мутанты были вынуждены питаться отходами со скотобоен. Свозили сюда и туши павших от болезней коров — мол, все равно утилизировать.

Все это Верне рассказали женщины за работой. Вчетвером они то шили из парусины и мешковины одежду — мешковину и парусину получали из мешков, в которых им доставляли припасы — то помогали на кухне, то прибирались в комнатах. С новенькой беседовали охотно, пытаясь узнать последние новости внешнего мира — здорова ли королева Анна, женился ли наследный принц Уэльский, да родился ли у него ребенок в браке, каковы цены на хлеб и картошку, что такое паромобили и сколько их, не идет ли война… Верне давненько не приходилось столько говорить, и от разговоров она к концу вечера устала больше, чем от работы. Среди приезжих женщин было всего две — она и та, другая, поделившаяся с нею хлебом. Но ее нигде не было видно.

Только после ужина выдалась свободная минутка, и миссис Чес вышла на крыльцо. Присела на ступеньку, глядя поверх ограды на громаду старой крепости. Собственно, это была не совсем крепость, а несколько строений за одной оградой. Больше всего она напоминала монастырь со своими многочисленными службами. До нее было никак не меньше двух миль. Высокий забор, деревья и кусты мешали как следует все рассмотреть, но, насколько можно было понять, к крепости шла старая, заросшая дорога, которая вилась по склону между нагромождениями камней и развалинами строений. Когда-то возле крепости было довольно большое поселение рыбаков, от которого ныне осталась только половина, занятая общиной.

Идти в свою каморку не хотелось, но и сидеть тут было тоскливо. Верна уже собралась с духом и встала, когда дверь большого дома, где жили мужчины, хлопнула и на крыльцо выскочила взволнованная Мэгги Смитсон.

— Чертовы ублюдки. — выругалась она. — Скоты. Чтоб их демоны забрали.

Девушка с досадой хватила кулаком по стене, но тут же заметила Верну и взяла себя в руки.

— О, миссис Чес. Вы слышали?

— Что?

— Эти чертовы здешние порядки… хуже, чем на каторге. Будь они все прокляты. Проклятье.

— Да что случилось-то? — поинтересовалась женщина, в глубине души догадываясь, что могло вызвать такую реакцию непосредственной девушки.

— Случилось то, что мы заперты здесь. В этой проклятущей общине, чтоб она сгорела в аду. — чуть не завопила Мэгги. — Нас отсюда не выпускают. Сперва они выдумали какой-то карантин. Потом сказали, что мы должны отработать какое-то время на благо общины. Когда сэр Джеймс поинтересовался, сколько времени будет длиться эта «отработка», знаете, что ему ответили? «Столько, сколько пожелает Господь.» То есть, до конца наших жизней. Я, черт побери, не нанималась торчать тут до старости. У меня задание. Мне надо выполнить его и вернуться домой. Да и сэра Джеймса ждет его невеста…А ему сказали, что теперь его невеста — я. И, если он так хочет, может взять меня в жены. Черта с два. Нет, он вроде ничего, но видели бы вы, миссис Чес, как его перекосило при этих словах. Он сказал, что за нами через неделю должен прийти катер и что к тому времени мы должны закончить все свои дела… а этот тип просто рассмеялся сэру Джеймсу в лицо.

— Какой тип?

— Да старейшина, чтоб его… — Мэгги добавила несколько словечек, которые больше приличествовали бы пьяному извозчику, нежели молодой девушке. Верна даже поморщилась. — Он сказал, что нам нельзя вернуться. Нас отсюда не выпустят. И сам капитан Хендерсон не имеет права нас забирать.

— Это билет в один конец, — вспомнила Верна слова чиновника, сказанные, как теперь казалось, давным-давно, в другом мире и другой жизни.

— Но я не хочу. Слышите? Я не хочу тут оставаться. — почти заорала Мэгги.

— А придется.

Негромкий голос заставил девушку так и подпрыгнуть, подавившись последними словами. За спиной обнаружился сэр Джеймс, а рядом с ним молодой человек, которого Верна, к ее собственному удивлению, опознала как Гарольда Робинса, молодого аспиранта, приходившего к ней, чтобы осмотреть Виктора.

— Сэр Джеймс? — недоверчиво произнесла Мэгги. — Что вы имели в виду?

— То, что нам действительно придется здесь задержаться… на какое-то время, — понизив голос, добавил он. — Хотя бы на шесть дней.

Мэгги кивнула. Ну да, катер должен за ними прийти.

— Но как…

— Мы подумаем об этом.

Сэр Джеймс покосился на Верну, и та почувствовала себя уязвленной. Ей не доверяли. Но обиду пришлось проглотить — ведь и она сама мало, кому верила. И потом — невеста этого молодого человека, мутант, осталась во внешнем мире. А ее сын, тоже мутант, все-таки здесь, на этом острове. Ей по большому счету впрямь некуда идти и нечего больше желать. А вот эти трое — иное дело. И лучшее, что она может в такой ситуации сделать — это не мешать.