Дальше этого мысли Верны пока не простирались. Главное — скопить денег и покинуть город. Там все будет хорошо.
Капусту и селедку удалось купить по дешевке. Рыба, правда, слегка пованивала, зато удалось сэкономить полпенни. На эти деньги миссис Чес купила молока и несла его в кружке, держа на весу. Виктор в детстве так любил молоко… Интересно, любит ли он его сейчас?
Тревогу женщина почувствовала, когда ей навстречу попалась бригада чистильщиков.
Само по себе появление чистильщиков на улицах Лондона не было чем-то из ряда вон выходящим. Отправляясь на работу, Верна натыкалась на них чуть ли не каждый день. Сперва слышался характерный перезвон колокольцев, потом — мерный цокот копыт, затем из-за угла выворачивал фургон. Люди привыкли и не обращали внимания. И даже сама миссис Чес не вздрагивала. Ну, почти…
Однако эта бригада оказалась слишком близко от Кейт-роуд. И они ехали не откуда-нибудь, а ей навстречу. То есть, побывали либо на одной из ближайших улочек, либо…
Нет, только не там. Они ведь не могли наведаться к ней домой? По закону, сами родственники и должны вызывать бригаду. А если родственники молчат, то и чистильщики не приедут, ведь так? Но что, если это соседи? Что, если кто-то что-то заметил и написал донос? Выезжают ли чистильщики на такие вызовы?
Женщина поймала себя на мысли, что бежит со всех ног, только когда споткнулась и, не удержав равновесия, упала. Кружка ударилась о камни мостовой, разлетевшись на несколько осколков. Молоко плеснуло в разные стороны синевато-белой лужицей. Вдобавок, из корзинки вывалились капуста и селедка, поверх них шлепнулись четыре взятые в починку сорочки и несколько носовых платков.
Верна вскрикнула от досады и жалости. Как попало, запихала все в корзинку, не обращая внимания, что селедка пачкает рубашки, а рукав одной из них волочится по земле. Она ушибла ногу и могла только идти, морщась при каждом шаге, но не думала о себе. Дома случилась беда. Виктор, ее мальчик…
Чистильщики давно уже скрылись из вида, когда она свернула на Кейт-роуд. На первый взгляд, улица выглядела, как обычно. Копошились в грязи дети. Сидели на крылечках женщины и старухи — те, у кого не было работы. Редко когда пройдет мимо разносчик или торговец. Мужчины все либо на работе, либо в пабе, либо в поисках того или другого. На первый взгляд, все как обычно, только вот дети какие-то пришибленные. Да и соседки увлеченно о чем-то шепчутся.
Две кумушки, заметив Верну, внезапно замолчали и уставились на нее так, словно впервые увидели. Она заволновалась. По улице покатился шепоток: «Вон она. Вон.» — и сердце замерло. Взгляд нашел ее дом и больше уже ни на что не отвлекался. Натяни кто-нибудь под ногами веревку — и женщина споткнется об нее, не догадавшись обратить внимание.
— Эй, миссис Чес. Миссис Чес. Погодите-ка…
Крик догнал, но остался без ответа. Ее дом… дверь ее дома…
Дверь была открыта.
Вернее, ее больше не было. Створку выворотили вместе с косяком, и она была небрежно прислонена к стене. Обломки косяка валялись тут же. И следы. Крыльцо было выпачкано в чем-то буром. Нет, не кровь, но все равно.
— Миссис Чес.
Она не обернулась. Выронив корзинку, поднялась по ступеням, переступила порог. Застыла, отказываясь верить своим глазам.
Ее дома больше не было. Были четыре стены, пол, потолок — и полнейший разгром. Кровать опрокинута, комод вдребезги, его содержимое россыпями осколков и обломков валяется повсюду. Стол перевернут. Стулья разбиты в щепки. Дрова, уголь, всякие бытовые мелочи… Нельзя было сделать и шага, чтобы на что-нибудь не наступить. И пятна. Те самые бурые пятна, при ближайшем рассмотрении похожие не на кровь, а, скорее, на какую-то слизь. Крышка подвала тоже оторвана. И тишина.
— Виктор?
Слово сорвалось с губ само, упало в эту тишину. Верна судорожно всхлипнула, и тут же ей на плечо легла чья-то рука.
Истошный вопль ужаса все-таки раздался. Женщина подпрыгнула, отскочив, а соседка сверху дружелюбно протянула ей руку.
— Ох, миссис Чес, как же хорошо, что вас дома не было. Мебеля-то пострадали, зато сами живы-здоровы. А квартира — дело наживное. Да тут и починить можно кое-чего, так что на первое время обойдетесь… Главное, сами-то живы и не видали, чего тут творилось.
— Я… я… — на большее ее не хватило.
— А тут такое было. Такое было. — видимо, соседка здорово перепугалась, и страх теперь выходил из нее излишней словоохотливостью. — Мы глазам своим не поверили, когда чистильщики пожаловали. Уж всех своих перебрали — не мог кто заразиться? — а потом глядим, а они к вам идут. Ну, тут уж мы руками развели — виданное ли дело, говорю я своему муженьку, миссис Джордж Чес такая порядочная женщина… и ведь никто бы не заподозрил… А потом слышим — у вас тут рев, шум, грохот… мы скорее прятаться и молиться. Ведь это ужасти, что творилось. Просто уму не постижимо.
— Что? — сами собой шевельнулись губы.
— А то и было, что у вас тут — вы не знали, нет? — у вас в подвале мутант прятался. Нет, — отмахнулась соседка, — конечно, не знали. Такое разве можно узнать. Ведь если бы его обнаружили вы, а не чистильщики, мы бы с вами не разговаривали. Он бы вас сожрал, как пить дать. Слопал бы с костями, и не подавился, чудище проклятое.
— Нет…он не…
— Конечно, он вас не съел. Надо Господа благодарить, что беду отвел. Вот счастье-то вам… Да чего это вы побелели вся? Беда миновала, уволокли его, мутанта этого. Здоровый, как бык на бойне. Мы в окошко видали. Упирался, проклятое отродье. Его шесть чистильщиков с места сдвинуть не могли. Еле-еле в фургон затолкали, да и то мы думали, он им фургон разнесет… Да вы присядьте. Стулья он вам переломал, так вот на кровать… Вот так. — соседка хлопотала над миссис Чес, не переставая говорить. — Дух малость переведите, а то белая вся. Еще помрете на моих руках — чего я делать-то буду? У меня своих дел по горлышко, чтобы еще чужими заниматься.
Соседка болтала, не сложа руки. Живописуя поимку «проклятого отродья», она перемещалась по комнате, удивительно проворно что-то поднимая, что-то поправляя, что-то собирая, так что комната немного стала походить на жилую.
— Эх, комод у вас был хорош, миссис Чес. — посетовала она. — А это чудище его весь разворотило. Теперь только на дрова…
— Чудище, — Верна сидела на стуле, сложив руки на коленях. — Чудище…
— Ага. Самое настоящее. Как оно ревело. Уши закладывало. А уж вонища от него… просто ужас, что такое. И злой. Как только не убил никого. Аж дрожь берет, как подумаешь, сколько он тут прятался. Мы ведь все погибнуть могли… — она набожно перекрестилась. — Только увезли его. Совсем увезли. Можно хоть спокойно вздохнуть.
— Виктор…
— Ох, надо и тому радоваться, что сына вашего дома не случилось. А то воротится он из плавания, а матери родной в живых нет…
— Виктор. Это и был Виктор. Это был мой сын.
Слезы, которые словно застыли, заледенели где-то внутри, наконец прорвались настоящим водопадом, и Верна зарыдала, закрыв лицо руками.
Умолкшая соседка с минуту постояла, недоумевающе покачивая головой — радоваться надо, что в живых осталась, а она воет, как по покойнику, и при чем тут ее сын. — потом попятилась к порогу… и тут только смысл вырвавшихся у Верны слов дошел до ее разума.
— Так чего это? Это ваш сынок? Ни в какое плаванье он не ушел? Он заболел? И в чудовище превратился? — она всплеснула руками. — Ну, знаете, этого я от вас не ожидала.
И ушла, не прибавив ни слова.
Кажется, она задремала, потому что стук в дверной косяк прогремел, как гром среди ясного неба. Миссис Чес встрепенулась, выпрямляясь. Сквозь сон ей почудилось…
— Виктор?
Двери у нее больше не было, и было видно, что в коридоре, опасаясь, однако, подходить близко, толпятся соседи.
— Ну, так и есть, спит. — проворчала миссис Тук. — Соседушка, чего это у тебя тут так темно? Чего одна сидишь? Что-то ты такая вся бледная? Ела чего-нибудь?
