— В таком случае, я пойду к себе, — Элинор медленно поднялась из кресла и направилась к выходу. У самого порога ее догнал Джеймс, предложил руку.

Сэр Генри остался один. Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Его дочь, его единственное дитя, Роза Фрамберг заболела. Ее тело ужасно страдает, а вместе с ним — и душа. Вот если бы можно было их как-то разделить — например, попробовать внедрить разум и память Розы в мозги какому-нибудь автоматону. Говорят, такие уже создаются — механизмы, похожие на людей. Внутри у них приборы, двигатель, пружинки и шестеренки, а по трубам вместо жил течет та самая живая вода. Он бы не пожалел никаких денег, чтобы, избавить Розу от страданий. Сделать из нее автоматона…Нацепить на него маску, повторяющую всему облику обычное любезное выражение…

Нет. Этого он не сделает. И не только потому, что достать такой автоматон практически невозможно.

Он не сможет убить свою дочь.

Вошел дворецкий, вырвав графа из раздумий. Остановился на пороге. На подносе — визитная карточка. «Сэр Реджинальд Мортимер».

— Мы никого не принимаем, — произнес сэр Генри и удивился, насколько спокойно звучит его голос. — Отошлите визитную карточку и принесите наши извинения.

Откуда-то издалека, приглушенный стенами, раздался короткий срывающийся крик. Дворецкий вздрогнул, уходя. Сэр Генри ухом не повел. Только не спеша встал и направился к покоям Розы.

Леди Элинор попалась ему на площадке второго этажа, такая бледная, что он чуть было не силой поволок ее в постель.

— Что там происходит?

— Роза. Ей могло стать хуже…

— От чего? От лекарств доктора Кларена? Они снимают зуд и способствуют заживлению ран.

— Вот я и иду, чтобы самостоятельно все выяснить. Вы со мной, Элинор?

Но леди Фрамберг побледнела и попятилась, прижимая руки к груди. В глазах ее заплескался ужас.

— Нет. — зашептала она, мотая головой. — Нет. Простите меня, сэр Генри, но я не могу. Я…мне дурно. Я пойду прилягу.

Она пролепетала что-то про капли и нюхательные соли и направилась прочь. Сэр Генри покачал головой. Он-то знал, что причина не во внезапном приступе мигрени.

Леди Элинор боялась собственной дочери. Боялась того существа, в которое, меняясь на глазах, превращается ее ребенок. Да, собственно, там, на третьем этаже, в запертой комнате, сидит не Роза Фрамберг, а некто непонятный и жуткий. Сэр Генри и сам порой испытывал смешанные чувства, но старался давить их в себе.

Вот уже несколько дней в доме графа Фрамберга жил страх. Страх перед непонятным существом. Страх перед тем, что скажут люди. Страх осуждения и скандала. Собственно, скандал уже разразился, когда лорд и леди Фрамберг не появились на приеме, отделавшись короткой запиской с извинениями, но пока еще никто не знал правды. Семья никого не принимала. Леди Элинор перестала бывать где-либо с визитами. Сэр Генри ограничил свои поездки исключительно деловыми встречами и больше не появлялся ни в клубе, ни на ипподроме, ни в гостях. Но что самое странное — и молодой Джеймс Фицрой тоже внезапно стал затворником. Он целыми днями либо слонялся по дому, либо торчал в библиотеке, усиленно делая вид или в самом деле внезапно заинтересовавшись классической литературой. В другое время сэр Генри не мог нарадоваться на племянника, но не сейчас.

А сейчас он встретился перед дверью в комнату Розы. Сэр Генри удивленно приподнял брови. Вот уж чего не ожидал…

— Что вы здесь делаете, Джеймс?

— Я…м-м… пришел справиться о здоровье моей кузины, — натянутым тоном ответил молодой человек, переминаясь с ноги на ногу.

Сэр Генри кивнул, поджав губы, но вслух ничего не сказал. Уже и то хорошо, что Джеймс нашел в себе смелость прийти сюда. Из-за двери послышался шорох, какая-то возня, низкое шипение и неразборчивое сердитое бормотание сиделки. Потом что-то упало, послышался звук, который мог быть только звуком удара, и сэр Генри стукнул кулаком в створку:

— Что там у вас происходит? Миссис Браун? Все в порядке?

Возня, сопровождаемая ворчанием и шипением, усилилась, потом резко оборвалась, и, протопав к двери, сиделка высунула наружу нос:

— Все в порядке, сэр. И я не миссис, а мисс.

— Мисс Браун, как здоровье моей дочери?

Сиделка бросила взгляд через плечо. Если бы привстал на цыпочки, сэр Генри заметил то, на что она смотрит, но счел это ниже своего достоинства.

— Все по-прежнему, сэр. Она… чувствует себя нормально.

Утробное рычание, в котором лишь при изрядной доле фантазии можно было разобрать членораздельную речь, раздалось из комнаты.

— Я могу ее видеть?

— Сейчас? — на лице сиделки промелькнуло недоумение, смешанное со страхом. — Не думаю, что это хорошая идея. Мы провели тяжелую ночь… я глаз не сомкнула…

— Вот поэтому вы и нуждаетесь в отдыхе… хотя бы на несколько минут, — граф сам удивился своему тону. — Позвольте мне пройти. В конце концов, это мой дом, и я тут хозяин.

Сиделка помедлила, словно вспоминала что-то, потом кивнула, поджимая губы:

— Да, сэр. Как скажете, сэр. Но не говорите потом, что я вас не предупреждала. Это зрелище не для слабонервных.

— Не беспокойтесь. Мне приходилось участвовать в экспедициях в Африку, подавляя восстания в наших колониях. И я насмотрелся на то, что чернокожие шаманы делают с пленными солдатами.

С этими словами сэр Генри решительно отодвинул сиделку, переступив порог.

Он готовился увидеть нечто невероятное, но все равно реальность оказалась страшнее.

Распухшее, покрытое струпьями и язвами, тело, лишь частично прикрытое простыней. Из открытых язв сочится гной и сукровица. Ее столько, что одеяло и постельное белье убрали, и они пропитанной гноем и слизью грудой валяется на полу. Тело его дочери лежит практически на голых досках. От них ее отделяет только тонкий матрац и клеенка, сверху его прикрывает холстина. Волосы почти все выпали, голова распухла так, что почти слилась с плечами. В складках неестественно розовой, шелушащейся плоти еле виднеется то, что когда-то было лицом миловидной девушки — торчат сморщенные ушные раковины, нелепо распухший нос, щелки глаз. Рот превратился в щель, похожую на разрез. Он то открывается, то закрывается снова, словно у выхваченной из воды рыбы. Каждый раз, когда рот открывается, слышится низкий нечленораздельный звук. При этом существо размеренно мотает головой из стороны в сторону.

Несколько секунд сэр Генри стоял неподвижно, стараясь подавить в себе чувство брезгливости. Это его дочь. Его Роза. Милое нежное дитя. Еще несколько дней назад она была человеком… практически человеком, хотя и с язвами по всему телу. И вот… это существо. Но ведь это ее тело. Эти «копыта» — те самые нежные пяточки, которые гордо демонстрировала нянька счастливому отцу. Это тело. Эти конечности — милые ручонки, которыми маленькая Рози гладила его по лицу: «Папочка, купи мне пони.»

Сэр Генри проследил взглядом — и вздрогнул:

— Зачем это?

Мисс Браун воздвиглась рядом, как грозовая туча.

— Мне пришлось это сделать, сэр, — голос спокоен и деловит. — Она не давалась. Пыталась на меня напасть.

Запястья Розы туго-натуго прикручены к прикроватным столбикам шелковыми шнурами от балдахина. Тугие нити так врезались в тело, что раздувшиеся кисти утратили розовый цвет и побелели, но шевелились, словно жили отдельной жизнью.

— Немедленно развяжите.

— Но сэр, вы сами не знаете, чего просите. — сиделка уперла кулаки в бока. — Она опасна.

— Это моя дочь. Делайте, что вам приказано.

Подчиняясь какому-то наитию, сэр Генри сел рядом на клеенку, не особо выбирая местечко почище и, стиснув зубы, коснулся рукой того, что еще недавно было щекой его дочери, а теперь практически слилось с плечом.

— Роза. Роза, ты меня слышишь?

Она несколько раз мотнула головой, продолжая все также размеренно открывать и закрывать щель рта.

— Если и слышит, то не понимает, — буркнула сиделка, возясь с узлами.

— Роза. Посмотри на меня, если ты меня слышишь. — громче позвал сэр Генри.