— Вчера или позавчера…

— Тогда шансы довольно велики. Сколько лет вашему мальчику?

— Недавно исполнилось восемнадцать. Он уже работает, — голос матери дрогнул от гордости за сына.

— Рабочий или…

— Рабочий. На фабрике «Макбет Индастриз».

Перо застыло в руках ассистента. Круглое лицо доктора Кларена вытянулось.

— «Мак…мак-бет Индастриз»? — выдавил он. — Но это… вы уверены, что у него всего-навсего проказа? Что это не… мутация?

— Я не знаю, — призналась Верна. — Может быть…

От волнения у нее закружилась голова. Она, как сквозь вату, слушала, что говорит ей доктор. Немного пришла в себя, только когда ассистент Гарольд вложил ей в руку бланк для покупки лекарств и выставил за дверь.

Ночь в особняке графов Фрамбергов прошла беспокойно. Большую часть слуг отпустили по домам, разрешив им взять неурочный выходной. Оставшихся — экономку миссис Якобсон и нескольких горничных, а также камердинера графа и повара — уговорили устроиться в другом крыле, подальше от хозяйских покоев. Из дома для умалишенных выписали сиделку, крепкую плечистую бабищу, с грубым мужским голосом и манерами грузчика. Привыкшая не задавать лишних вопросов и ничему не удивляться — мало ли, что бормочут те, кого, по приказу родни запирают в Бедламе. — она неуклюже сделала реверанс, немного смущаясь тем, что с нею беседует настоящий «всамделишный» граф.

— А то у нас кого ни возьми — все сплошь графы да герцоги, лишенные наследства, — пробасила она. — Не поверите, даже его высочество принц Эрвард сидел. Все твердил, что именно он должен был королю Георгу наследовать, да сестра его, нынешняя королева Анна, отняла у него престол… Такие небылицы плел, прости Господи…

— Кхм, — негромко кашлянул сэр Генри, и сиделка осеклась.

— Простите, ваша милость.

— Так вот, — граф сделал вид, что ничего не замечает. — Вы будете неотлучно находиться подле моей… — покосился на жену, подавил вздох, — подле нашей дочери. Она больна. Телесно. Разум ее не пострадал, однако, те физические страдания, которые ей причиняет болезнь, способны вызвать… припадки. Возможно, вы решите, что она сходит с ума.

Леди Элинор, сидевшая в кресле рядом, медленно поднесла к губам платочек, но ничего не сказала. Ее чувства выдавала лишь мелко дрожащая рука.

— На самом деле наша дочь умственно совершенно здорова, о чем вы и должны помнить. Страдает только ее тело. Душа же… она вряд ли захочет с вами общаться, а если и захочет, то боли, которые она испытывает, могут помешать общению. Это вам тоже стоит помнить.

— Да понимаем, чего уж там, — сиделка смотрела в пол.

— Ваши обязанности просты. Время от времени обтирать тело девушки влажной губкой, мазать пострадавшие участки тела мазью, которую нам доставили от доктора Кларена, поить, кормить с ложечки и… убирать больную. И препятствовать ее… перемещению по комнате и по дому. Если, придя послезавтра, доктор Кларен даст какие-то дополнительные указания, то их вы тоже будете обязаны выполнять. Это вам понятно?

— Да как же… хм… Точно так, ваша милость, — твердым голосом ответила сиделка.

— Сейчас прошу следовать за мной, — граф поднялся.

Прошло три дня после визита доктора Кларена. Он больше не показывался, ссылаясь на срочные дела, но несколько раз присылал своего ассистента, мистера Гарольда, с записками или лекарствами. Одни следовало втирать в пораженные участки тела, другими надлежало поить девушку строго по часам. Ежедневно следовало менять белье, а использованные простыни и наволочки сжигать во избежание распространения заразы.

Сиделка лишь чуть побледнела, когда увидела голову девушки. Сэр Генри сам невольно вздрогнул, заметив, как за его спиной судорожно всхлипнула его жена. Каштановые вьющиеся волосы девушки выпадали прядями, обнажая лысый череп, кожа на котором становилась грубой и трескалась, сочась сукровицей и гнилой кровью, которые пятнали наволочку. Опухоль со лба перекинулась на скулы и нижнюю челюсть, так что сомкнуть губы Роза могла с трудом. Из уголка рта стекала слюна. Она не дышала — по крайней мере, дыхания не было слышно, — но глаза-щелочки смотрели на людей вполне осмысленно. И девушка даже приподняла руку — грубые пальцы раздулись, указательный, средний и безымянный при этом почти срослись, а из-за того, что большой и мизинец торчали в разные стороны, рука походила на клешню.

— Вот, — голос сэра Генри не дрогнул, — наша дочь.

— Что ж, — наигранно бодрым голосом заговорила сиделка. — Понятно. Работенка предстоит та еще… Что ж, юная мисс, буду за вами ухаживать.

Роза попыталась что-то сказать, но губы плохо слушались. Из горла вырвалось сдавленное шипение, словно у автоматона, у которого отказала система воздухообмена.

— Разрешите мне вас оставить, сэр Генри, — слабым голосом промолвила леди Элинор. — Я буду ждать вас в гостиной у камина.

Тот кивнул, не отводя глаз от переродившейся дочери. Он не видел Розу несколько часов, и ему показалось, что не только опухоль изменилась.

Бормоча что-то успокоительное, сиделка принялась за работу, и сэр Генри, бросив последний взгляд на дочь, покинул ее комнату. Ужасно хотелось подойти и сказать что-нибудь ласковое, но он чувствовал, что не сможет произнести ни слова в присутствии постороннего человека.

Леди Элинор сидела на краешке кресла у камина, который затопили, несмотря на то, что в свои права уже вступало лето, и порой в комнатах было чересчур душно. Лицо ее словно окаменело, единственным признаком, выдающим ее душевное волнение, был батистовый платочек, который она дергала, скручивала и разве что не порывалась порвать. В стороне, как наказанный школяр, мялся Джеймс Фицрой. Все эти дни молодой человек ходил, как потерянный.

— Элинор? — сэр Генри присел в соседнее кресло, наклонился вперед и коснулся ее руки. — С тобой все в порядке?

— Со мной? — лишь заблестевшие глаза выдавали ее чувства. — Со мной все отлично, сэр Генри. А вот с Розой…

— Роза больна.

— Чем? Что у нее за болезнь? Только не лгите мне, что это проказа. Я не верю, чтобы прокаженный так кричал и стонал от боли.

Увы, это было правдой. Если днем Роза еще как-то сдерживалась, то ночью ее крики и стоны были слышны на весь этаж. Ни сэр Генри, ни его жена из-за этого так толком и не выспались. А сколько еще бессонных ночей им предстоит? Смогут ли они? Выдержат?

— Какова бы ни была болезнь, не может быть, чтобы наука о ней ничего не знала. Я верю в отечественную медицину. Доктор Кларен нам поможет. Надо только немного подождать, пока он выведет нужную формулу.

— А до тех пор? Что мы будем делать, сэр Генри?

Он поймал себя на мысли, что прислушивается к шуму со стороны лестницы:

— Жить. Молиться, отдыхать. Вести себя так, словно ничего не произошло.

— Ничего? — Элинор издала короткий звук, который можно трактовать, как угодно.

— Все зависит от того, с какой стороны взглянуть на проблему. Доктор Кларен обещает до конца недели синтезировать новое лекарство. Мы будем оделены им в первую очередь.

— А до тех пор нам остается только стоять и смотреть. Это ужасно, сэр Генри. Я этого не вынесу.

— Даже ради нашей дочери?

— Ради всего святого. Это… то, что там находится… Это не моя дочь. Это… мутант. — не сдержавшись, выкрикнула Элинор.

Сэр Генри не дрогнул, но во взгляде, которым он одарил свою жену, скользнул холод.

— Это моя дочь, — отчеканил он. — И я сделаю все, чтобы облегчить ее страдания. Что же до вас, миледи, то советую вам хорошенько подумать над своим поведением и манерами.

Леди Элинор прикусила губу, постаравшись взять себя в руки.

— Я… простите меня, я неважно себя чувствую. У меня болит голова. По-моему, начинается мигрень. Это от усталости и бессонницы. Мне надо прилечь. И отдохнуть… Простите, — добавила она еле слышным шепотом.

— Я понимаю, — голос сэра Генри несколько смягчился, хотя взгляд остался столь же холоден. — Вам следует отдохнуть.