— Меня?

— Ну да, — Виктор, как ни старался сдерживаться, начал злиться, — а что, нельзя?

— Я на работе.

— Я, знаешь ли, тоже не в теньке прохлаждаюсь. — огрызнулся он.

— Да вижу, как не прохлаждаешься. По девчонкам бегаешь.

— Не по девчонкам, а всего по одной… И вообще, ты чего завелась?

— Я? — мисс Смитсон уперла кулаки в бока, зло щуря глаза. — Завелась? Это ты тут скандалишь.

— Я?

— Что тебе здесь надо?

— Мэгги, — следивший за котлом рабочий поднял голову, — шла бы ты со своим ухажером отсюда. Набрала себе образцов — и иди, анализируй. И нечего тут на весь цех орать. Вас даже на улице, небось, слыхать, как вы тут воркуете…

Девушка залилась краской еще быстрее, чем давеча побледнела.

— Извините, мистер Робинсон. Я…не хотела… И вы сами видели, что я не виновата.

Мистер Робинсон только неопределенно фыркнул.

Виктор вдруг почувствовал стыд. И с чего он так завелся? Ведь нормально же все начиналось.

— Вообще-то, я ремонтников ищу. У нас котел встал, — сердито признался он.

— А-а… — Мэгги заметно смягчилась. — Нет их здесь. В другом месте ищи.

— Ну и пойду, — пожал плечами юноша.

— Ну и иди, — девушка снова отвернулась.

Судя по взгляду мистера Робинсона, это было самое лучшее, что ему надлежало сделать, но Виктор не мог просто так уйти.

— Извини, — он порывисто шагнул вперед и взял Мэгги Смитсон за руку. — Я не хотел. Я…

Мэгги как-то странно встрепенулась. Отвернулась было к котлу, но потом оглянулась на юношу. Потом посмотрела на пальцы, стиснувшие ее запястье.

— Ты… у тебя рука горячая, — прошептала негромко.

— Я знаю. Это, наверное, от работы…И от котла жар идет.

Она вдруг потянулась к Виктору, едва не вставая на цыпочки и вытягивая шею. Юноша подумал, что она, чего доброго, подставит губы для поцелуя и попытался ее удержать. Не то, чтобы он был против, просто здесь и сейчас… под осуждающим взглядом мистера Робинсона…Да и чего такого он сказал или сделал, что девушка сама к нему липнет?

Но Мэгги лишь протянула свободную руку и дотронулась до его лба сперва одной стороной кисти, а потом другой.

— Ты сам весь горячий, — произнесла она. — У тебя точно нет жара? Ты не заболел?

— Нет, не думаю. Я… Я последнее время всегда себя так чувствую.

— Странно. Ты все-таки покажись врачу. Мало ли, что…

— Молодой человек, вы будете врача искать или ремонтников? — вклинился в их беседу мистер Робинсон. — Определитесь уже и ступайте работайте. Оба. Живо. А не то все будет доложено старшему мастеру.

— Мы пойдем, — мисс Смитсон отступила, потянула Виктора за собой. — Мне в лабораторию надо. А ему… по другим делам… Да пошли же.

Виктор не сопротивлялся.

Уже выйдя из полумрака цеха на свежий воздух, девушка снова уставилась на юношу.

— Нет, с тобой определенно что-то не так, — заявила она. — Весь бледный, а этот румянец…пятнами… И горячий весь. Определенно, ты простыл. Иди ко врачу.

— Схожу. Потом…Послушай… те, мисс Смитсон.

— Мэгги, — отмахнулась та.

— Мэгги, — послушно повторил он, — м-может, сходим куда-нибудь в воскресенье, а?

Он сам не понял, как вырвались у него эти слова. Успел ужаснуться их смыслу и испытать мгновенное и подлое чувство облегчения, когда девушка покачала головой.

— Не могу. В это воскресенье не могу. Дела. Да и ты… узнай сначала, болен или нет. А потом… ну, скажем, через воскресенье… Почему бы и нет?

— Договорились, — от облегчения Виктор даже почувствовал себя лучше.

— Ну? Я побежала?

Привстав на цыпочки, торопливо чмокнула юношу в щеку, нахмурилась, ощутив горячую сухую кожу, но не сказала ни слова и в самом деле умчалась прочь.

О предстоящем визите было известно заранее — это была не обычная поездка матери и дочери в гости к скучающей приятельнице, когда хозяева и гости чинно сидят в гостиной, пьют чай и ведут неспешную беседу о погоде или обиняком, среди намеков и недомолвок, пытаются выведать скандальные подробности последних новостей. Леди Голдсмит устраивала большой прием, куда были приглашены все, кого она посчитала достойным.

Сэр Генри Фрамберг был только рад, когда его жена и дочь получили это приглашение. Дам мог сопровождать один мужчина, имя которого в списках не значилось, и сэр Генри какое-то время колебался, стоит ли доверять жену и дочь на попечение племянника. После недавних событий Джеймс Фицрой вышел у него из доверия. Сэр Генри даже порывался написать сестре гневное письмо, укоряя ее в том, что она не достаточно времени уделяла воспитанию старшего сына и отослать это письмо с самим Джеймсом, намекая, что больше не желает видеть юношу. Однако по зрелом размышлении одернул сам себя — ведь именно отцы по традиции несут ответственность за поведение сыновей, как матери — за манеры и образование дочерей. И если сестра прислала сына к нему, дабы он заменил Джеймсу отца в столь важном деле, значит, упрекать ее действительно не в чем. Елена сделала все, что могла. Кто будет ожидать большего от вдовы?

И поэтому, формально простив племянника за тот проступок, сэр Генри решил оставить Джеймса дома, сославшись на то, что на том же приеме будет присутствовать и сопровождавший сестру сэр Реджинальд Мортимер, предполагаемый жених Розы. Присутствие рядом с девушкой неженатого кузена, чье состояние, к тому же, было намного меньше ее собственного, могло невыгодно сказаться на репутации мисс Фрамберг, а Джеймс Фицрой превращался из родственника в охотника за приданым. К тому же, это было бы первое официальное свидание молодых людей. Именно тут их предполагалось представить друг другу в глазах света. Собственно, и прием леди Голдсмит устраивала ради того, чтобы две семьи могли устроить свои дела.

Леди Элинор не находила себе места. Были заказаны новые наряды и новые шляпки. Приглашен парикмахер, призванный уложить волосы матери и дочери согласно последней моде. Духи, помады, фамильные драгоценности, ароматические ванны и извлеченные из бабушкиных сундуков покрытые пылью коробочки с «мушками» — все эти и подобные им немаловажные мелочи были брошены в бой.

Насколько была увлечена и взволнована мать, настолько дочь казалась погруженной в себя, равнодушной и как бы исполненной презрения к тому, что на днях могла решиться ее судьба. Конечно, после знакомства настанет пора визитов и встреч в гостях и в общественных местах, где высший свет мог бы заметить эту пару и как следует ее обсудить. Помолвка и официальное предложение руки и сердца должны были состояться не ранее, чем через два-три месяца, в разгар сезона и тогда же объявлялась дата свадьбы. Но подготовиться надлежало уже сейчас.

— Завтра. — вечером в гостиной леди Элинор не находила себе места. — Подумать только, уже завтра ты можешь стать невестой. А я… — она попыталась всплакнуть, прикладывая платочек к глазам.

— Да, маменька, — сидевшая над вышиванием Роза не повернула головы.

— Ах, моя милая, неужели ты ничего не чувствуешь? — продолжала леди Элинор.

— Нет, маменька, — девушка двумя пальцами держала иголку, медля сделать стежок. — Чувствую. Вы разрешите мне удалиться в свою комнату?

— Как, мисс Роза, вы нас покидаете? — Джеймс, практически прощенный, поскольку в последние дни вел себя подчеркнуто безупречно, выпрямился в своем кресле. — Так рано?

— Я… хотела бы остаться одна, — промолвила Роза, втыкая иголку в ткань.

— Тебе нехорошо? — догадалась ее мать. — Ты заболела?

— Нет, маменька. Просто мне бы хотелось пораньше лечь спать. Завтра предстоит трудный день.

— Пусть идет, Элинор, — на миг отвлекся от вечерней газеты сэр Генри. — Не мешай ей.

— С вашего позволения, папенька, — Роза встала с большим облегчением. — Доброй ночи, маменька. Доброй ночи, папенька.

Леди Элинор подставила щеку губам дочери, но нахмурилась, в ответ коснувшись губами ее лба:

— Ты не заболела, Роза? Мне кажется, у тебя жар… Сэр Генри, сэр Генри, кажется, наша дочь заболела.