– Прости, – тараторит, пряча взгляд.

Дженни нервно заправляет за уши длинные, густые волосы и снова проходит к своему месту, начиная копаться в бумагах. Мич провожает каждое ее действие взглядом. Поле опасной игры давно уже было размечено кем-то свыше, сама игра также началась, причем уже давно, а они так и не знаеют правила.

«Не считай меня опасным. Я этого не хочу.»

– Ну, я побегу, – прокашливается Мич. – Побегу, да.

– Да, хорошо! – немного нервно отзывается Дженни и снова утыкается в бумаги. – И спасибо за… Ангела, – внезапно произносит она почему-то именно это, а не то, что вертится на языке.

Мич смотрит на нее пару бесконечных мгновений и чуть кивает, выдавливая на лице скованную полуулыбку.

«Ты мое персональное табу.»

Бейкер задерживаться в ее офисе больше не может, да и не хочет вовсе. Несказанные слова, повисшие в воздухе, марким облаком пачкают рукав его новой толстовки. Когда дверь за ним закрывается, Дженни шумно выдыхает и снова вскакивает с места. Схватив сумочку, девушка вытаскивает пачку сигарет и, прихватив губами фильтр, садится на подоконник, приоткрыв окно. Наплевав на все правила пожарной безопасности, Дженни щелкает зажигалкой и, сделав глубокую затяжку, откидывается головой назад, закрывая глаза.

Легкие пропитываются никотином насквозь, вгрызаясь в каждую клеточку тела. Выдох. Дженни находит взглядом фотографию со свадьбы, которая стоит на рабочем столе вот уже целый год. Она кусает губы и проводит по ним тыльной стороной ладони.

Ведь Дженни – верная жена. Дженни не должна любить кого-то, кроме мужа.

Затянувшись еще два раза и поняв, что внутри что-то дрожит, девушка берет немного дрожащей рукой телефон и набирает номер человека, с которым об этом точно можно поговорить. Пара гудков, а после наконец слышится голос.

– Да? – запыхавшись, отзывается человек в трубке.

– Можешь говорить? – нервно спрашивает Дженни, снова затягиваясь. – Ты бежишь куда-то? Дышишь тяжело. Ты на тренировке? Я не отвлекаю?

– Нет-нет, – отмахивается девушка. – Я просто по… лестнице бежала, – чуть запинается она, стараясь нормализовать дыхание. – Что-то случилось?

Взгляд снова падает на фотографию с Полом со свадьбы, и чувство вины внезапно пробуждается от глубокого сна.

– Одри, – снова втягивает в себя вредный дым Дженни и, чуть помедлив, выдыхает его через нос. – Кажется, я в дерьме.

***

Он понимает, что в дерьме, в тот момент, когда возвращается наконец домой. Сбросив с уставших ног начищенные ботинки и расстегнув две пуговицы черного пиджака, Адам садится прямо возле двери, облокотившись спиной на нее, и берет в руки нотариально заверенный документ.

И взгляд сам собой находит заветную строчку, которая в его жизни все к чертям перевернет.

«Подтверждено одностороннее опекунство.

Родитель: Адам Джордж Уайт

Ребенок: Реджина Элизабет Уайт»

Адам откидывает голову назад и глубоко вдыхает. Только бы все получилось. Только бы все было хорошо. Только бы пацан не потянул его на дно.

Адвокатом со стороны Адама выступал Джеймс Роттс— спутник жизни той самой Меган, что представляет интересы Синтии. Было очень интересно наблюдать за тем, как горячо любимая и обожаемая дама сердца Джеймса буквально час назад в список его безоговорочных побед вписала проигрыш по делу семейства Уайт.

Очаровательно.

Но на отношения этих двоих Адаму было глубоко фиолетово, у него своих забот хватало. Джи нужно будет забрать к себе уже через неделю, потому что к тому времени будут готовы все оставшиеся документы, которые наконец вступят в силу.

Через неделю ему предстоит с головой окунуться в отцовство, а он готов к этому ровно так же, как слесарь – к соревнованиям по фигурному катанию, то есть на слабенькую такую двоечку по шкале из ста. Адама трясет от неизвестности.

Он вообще не знает, с чего начать. В суде он каким-то образом обещал создать для своей дочери все условия комфортной жизни, а как эти самые условия выглядят, он не имел ни малейшего понятия. Отложив документы на стол, он снова проверяет телефон.

Ни одного оповещения о новом сообщении в бесконечном потоке уведомлений из инстаграма. Адам серьезно настроен отключить эту социальную сеть от себя и отдать управление аккаунтом своему пиар-менеджеру.

Адам отбрасывает мобильник в сторону и садится на диван, опустив локти на разведенные в стороны колени. Пальцы зарываются в отросшие темные волосы, и мужчина закрывает глаза. События последних недель пугают.

И не просто пугают, а лихорадят до дрожи под коленями. Адам вообще понятия не имеет, как эти две недели выдержал. Все было, как в тумане. Встреча, еще одна, третья. Меган, документы, Джеймс, разговоры, встречи, подписи, еще подписи и снова подписи, а затем слушание, гулкий удар молотка судьи, его вердикт и Синтия, прячущая глаза.

Среди всего этого мутного, густого и темного пятна его жизни было только одно четкое, яркое и правильное – Арчи.

Тот был с ним рядом все это время. Отменял свои планы, что-то рычал или цедил в трубку собеседнику, голос которого страшно смахивал на женский, но в итоге сбрасывал звонок, чертыхался, докуривал черт возьми какую по счету сигарету и все равно ехал с Адамом в любую точку Бостона, не оставляя его ни на одну секунду.

Адаму позволили за это время один раз увидеться с Реджиной. Синтия привезла ее с собой, и та оставалась с няней в отеле все время, пока они торчали в седу и кабинетах адвокатов. Синтия долго сопротивлялась этому, но в какой-то момент Джеймс Роттс громко заявил:

– Мисс Уайт, позвольте ему увидеть дочь, он должен знать, за что вы отказываетесь бороться!

Это отрезвило всех, и девушка почти затравленно кивнула.

Джеймс Роттс был семьянином, так что у него непроизвольно сработал человеческий фактор, вынуждая выйти из образа вечно хладнокровного и страшно профессионально выполняющего свою работу адвоката. Меган одернула любимого в ту же секунду, но сказанного, увы, не вернуть, так что Джеймс лишь сдержанно извинился, не вложив в это извинение ни капли искренности.

Адам ждал встречи, как на иголках. Сидел и тряс ногой до тех пор, пока Арчи не опустил ладонь ему на колено и не произнес тихое, но правдивое:

– Она бы никогда тебя не забыла, ты же ее папа, блин.

…чем выразил разом все то, что мучило Адама больше года.

Когда дверь наконец открылась и оттуда выбежала девчонка, у Адама сердце забилось втрое чаще. Она неслась к нему с широко раскинутыми руками, сияя щербатой на один зуб яркой и искренней улыбкой. Адаму пришлось присесть, и, когда дочка впечаталась в него с размаху и обвила шею руками, его бросило в дрожь от того, как она тихо произнесла всего одно слово: «Папа».

В ту самую секунду Адам понял, что ему есть, за что бороться.

Уайт вздрагивает, когда пространство тихой квартиры прорезает звук дверного звонка. Мужчина поднимается с места и тут же бежит открывать.

– Черт, спасибо, – тут же качает головой Адам, впуская гостя внутрь, – спасибо, что приехал.

– Да пока не за что, – отмахивается Арчи, останавливаясь в прихожей. – Так, давай сразу по делу, – твердо произносит он, – как прошло слушание?

Уайт вздыхает и, взяв со стола бумаги, протягивает их Арчи. Парень принимает документ и начинает жадно бегать по нему глазами, чем вызывает у Адама улыбку. Слабую, взволнованную, погребенную под тонной тревоги, но улыбку. Когда Арчи добирается до заветной строчки, его глаза начинают сиять.

Адам смотрит на этого мальчишку и думает, что тот сам еще такой, черт возьми, ребенок, и ввязался он в страшное болото. Адам разменял уже третий десяток, у него за плечами слишком длинная жизнь, в то время как Арчи едва стукнуло двадцать пять, и он даже косвенно не предполагает, как сильно разнятся их с Адамом жизни.

Поэтому Адам никогда не признается себе вслух, но он боится. Боится, что ошибся с этим парнем и с этим решением.

– Так она наша? – с детской искренностью произносит тот. – В смысле… твоя, – на секунду зажмурившись, исправляется он. – Она твоя теперь, да?