Стражник отшатнулся, чуть не упав. Держась за кровоточащее ухо, он начал стонать. Затем разъяренный он потянулся к своему мечу, привязанному к поясу. Не успело лезвие покинуть ножен, как Мазсе быстрым движением рассек лица неприятелю.

Второй стражник встал в оцепенении, но как только взгляд Мазсе обратился на него, тоже схватился за меч. Приставленное к его горлу лезвие меча Мазсе заставило отступить стражника от двери с поднятыми руками. За дверью раздавались истошные крики, и Мазсе немедленно вошел в дом. Двое сератаев со спущенными штанами, силой удерживали двух полуголых женщин, ещё двое, смеясь, наблюдали за их кривляньями.

Мазсе полоснул по спине, ближе всего стоявшего к нему сератая. Под болезненный крик, тот упал на пол, заливая все своей кровью. Второй бездействующий воин, проглотив улыбку, вытащил изогнутый меч и рубанул в голову Мазсе. Мальчик отошел в сторону, и меч с треском вошел в сосновый стол. Резким ударом Мазсе отсек руку сератая, державшую рукоять меча.

Двое других начали подниматься, не понимая, что происходит, они натягивали штаны. Мазсе не дожидаясь от них каких-либо действий, рубанул по лицу одного и, когда тот упал, крича и держась за свой глаз, замахнулся на другого. Тот, пятясь назад, запутался в собственных штанах и упал. Он поднял руки, прося пощады. Мазсе опустил клинок. В дверь ворвался рослый сератай, которого пощадил Мазсе. В руке у него сверкнуло лезвие меча. Мазсе перевел свой гневный взгляд на него, ожидая его действий. Стражник, оглядев корчащихся и вопящих своих соплеменников, ринулся назад к двери. Споткнувшись о порог, он начал ползти, загребая руками песок, которым была выложена тропа, ведущая к дому, пока не наткнулся на чьи-то ноги. Он поднял голову вверх, над ним возвышался Партатуя.

– Это мое право, это мои рабы! – Брызжа слюной, надрывался забившийся в угол комнаты сератай.

Мазсе снял с кровати шерстяное одеяло и накрыл жавшихся друг к другу девушек, не обращая внимания на разъяренные вопли сератая.

– Ты не перестаешь меня удивлять, мальчик. – Осматривая усеянную трупами комнату, произнес Партатуя.

– Выведи выживших в цепях на центральную площадь. И проследи, чтобы все горожане пришли. – Скомандовал Мазсе.

Партатуя ничего не сказал, а лишь ещё раз осмотрел тела, смерил взглядом невысокого мальчугана, на лице которого даже щетины не было, и вышел.

Приблизительно через час, большая центральная площадь, на которой все время толпились люди, была очищена. А в центре, на небольшом помосте, где обычно глашатае читали последние дворцовые новости или озвучивали законы, на коленях, закованные в цепи по рукам и ногам, истекая кровью, стояли изувеченные гневом своего нового вождя четверо сератай.

Мазсе говорил на восточном языке, но периодически позволял поправлять себя Эдвину.

– Эти воины нарушили мой приказ, и будут, согласно сератайскому обычаю, приданы смерти.

Мазсе повернулся к стоящим на коленях преступникам.

– За убийство горожанина и своих собратьев, за насилие над свободными женщинами, за нарушение моего приказа приговариваю вас к смерти.

Мазсе кивнул головой, и четверо воинов, удерживающих в цепях приговоренных, вынули свои мечи и вонзили их в тела закованных сератай. Воины, захлебываясь кровью падали на каменные плиты, издавая предсмертные вопли. Матери закрывали детям глаза, а мужи радостно кричали, выкрикивали ругань в сторону пленников и восхваляли своего вождя за восстановленную справедливость.

– Посмотри на них, ты видел, как они трудятся, как заново отстраивают город, для нас. Хотя, только недавно проклинали. – Обратился к Партатуе Мазсе.

– Под страхом смерти и не такое сделаешь. – Перебил его Партатуя.

– Не страх это, а вера, которая дает им надежду.

– А посмотри на нас. – Продолжил Мазсе.

– Если так и пойдет, мы поубиваем друг друга ещё до того, как сюда придут королевские войска.

– Мы уже здесь все трупы, – оскалился Партатуя, – смирись уже.

– А что есть у нас? Лишь жажда крови, насилия и золота. – Не заметив выпада старика, продолжил свои рассуждения Мазсе.

Прошло уже чуть больше недели с момента казни, тела подвешенных воинов сильно смердели. Стаи мух поднялись в воздух, когда Мазсе проскакал мимо тел на своей лошади. Он повесил их на выходе из квартала, где расположились воины Марсагета, как предупреждение каждому.

– Снимите и сожгите. Думаю, они усвоили, что бывает с теми, кто нарушает мои законы. – Распорядился Мазсе.

Он, Партатуя и Эдвин, который стал самым доверенным для Мазсе человеком, поднявшись рано утром, объезжали город, дом за домом, квартал за кварталом, осматривая, что ещё требуется восстановить. Партатуя зевал, ему было скучно, и он просто мотал головой и поддакивал на все решения Мазсе. Эдвин же, напротив, показывал, какие дома следует снести, какие отстроить, говорил о том, что после зимы необходимо будет расширить дороги, по которым конница Мазсе передвигалась лишь по шесть коней в ширину.

В город прибывали люди, поначалу единицы, потом целые семьи, а теперь каждый день в Антерол приходило не меньше сотни человек. Два дня назад Эдвин распорядился собрать урожай с немногих уцелевших полей на севере и юге страны. И теперь в город приходили повозки с зерном, что весьма обнадеживало Партатую, который поначалу хотел закрыть город. Он кричал на Мазсе, говоря, что, если они и дальше будут пускать людей в город, еды им не хватит и до конца зимы.

Часть продовольствия приходилось постоянно отправлять в горы на севере, где уцелел целый шахтерский городок. Поначалу, они отказались присягать Мазсе, и даже к речам Эдвина они были глухи, но, когда Мазсе пришел к стенам городка со своими воинами, признали его своим вождем. А вчера пришла первая партия железной руды из шахт.

Мазсе проезжал мимо квартала кузнецов и остановился посмотреть на их работу. Уже издалека веяло жаром, а шум, крики и звон металла становились все сильнее, пока Мазсе подъезжал к литейной. Расплавленное железо переливалось из одного чана в другой, затем им наполняли заготовленные формы мечей, топоров, ножей, с которыми уже вручную работали кузнецы, придавая им надлежащий вид.

В кузницах уже трудилось больше сотни мастеров, половина из них впервые стояли за наковальней, но Мазсе нужно было как можно быстрее получить свои стрелы. Он без труда узнал тучную фигуру Брэди. Кузнец, весь в копоти и грязи, руководил процессом. Мазсе на восточном языке с грубым сератайским акцентом окрикнул его. Но из-за шума, стоявшего в плавильне, он докричался до него лишь с третьего раза.

Весь погруженный в работу, он был явно не доволен, что его отрывают. В нем не было того раболепия, которое Мазсе наблюдал в простых горожанах, но он всегда был учтив к нему и другим сератаям, которых присылал Мазсе. Казалось, ему все равно кто правит городом, лишь бы у него была его мастерская, а в ней кипела работа. Однажды, в разговоре с Эдвином Мазсе услышал, как кузнец признался, что звук молота, падающего на раскаленное железо для него гораздо милее любой музыки.

– Пошли. – Махнул рукой кузнец, призывая Мазсе следовать за ним.

Звон металла понемногу начал стихать, как и крики кузнецов. Брэди вывел Мазсе к складам, где сидело с десяток ребятишек, которые мастерили стрелы. Брэди, молча открыв замок и сняв цепи, распахнул двери одного из склада. Весе помещение было заполнено стрелами, связанными в небольшие пучки по пятьдесят стрел в каждом, в точности, как приказал Мазсе.

Мазсе подошел к мальчику и взял у него одну из стрел. Стрела была выполнена весьма неплохо, а оперение повязано так умело, что он решил, будто сами сератае сделали эти стрелы.

Мазсе положил её на тетиву своего изогнутого лука. Прицелился и выстрелил. Стрела с треском вонзилась в дверь склада. Брэди нахмурив брови, смотрел на него сверху вниз, ожидая каких-либо слов или действий. Мазсе похвалил его работу и велел продолжать в таком же духе.