В этот момент случилось то, чего я никак уж не могла ожидать. Двери в вагон с грохотом распахнулись, и в вагон ввалился бородатый мужик лет шестидесяти, одетый в грязный зелёный свитер с оленями, чёрные, вытянутые на коленях брюки и ватную безрукавку – тот самый, которого я увидела в одном из первых вагонов и о существовании которого у меня не было времени вспомнить. Увидев меня, мужик радостно замычал и, вытянув вперёд руки, пошёл на меня, демонстрируя явное желание заключить меня в свои объятия.
Это был, похоже, конец. От ужаса у меня перехватило дыхание. Похватав всё своё барахло, я что есть мочи бросилась наутёк, в сторону противоположного тамбура.
Я с дикой скоростью летела вперёд, оставляя позади себя один за другим пустые вагоны. В одном из них стоял, наверное, вытянув руки вперёд, страшный дед, возжелавший не то моей нежности, не то моих денег – и это заставляло меня бежать ещё быстрее: что бы ни было у него на уме, рано или поздно он двинется за мной, и надо было торопиться. Теперь у меня был выбор: или быть настигнутой дедом, или угодить в лапы похотливых властителей поезда. Так себе, конечно, альтернативка, но в случае машинистов есть хотя бы надежда: после моего вагонного марафона они, возможно, откажутся от своих планов – вряд ли кого способен возбудить вид мокрой, трясущейся бабы, обвешанной тюками и бормочущей несуразицу.
Пробежав таким образом все вагоны, я наконец упёрлась в гладкую белую дверь, за которой, собственно, и скрывались машинисты. Я застыла перед дверью в глубокой задумчивости. Что делать? Постучать сразу – или подождать? А чего, с другой стороны, ждать-то? Пока меня догонит непонятный дед и приступит к реализации своих таких же непонятных планов? Да и потом, никто, кроме машинистов, не сможет остановить поезд и вернуть меня обратно.
С колотящимся от бега и от страха сердцем я три раза стукнула кулаком в белую дверь. По ту сторону послышалась какая-то возня, но больше ничего не произошло. Постояв с полминуты, я, немного осмелев, стукнула ещё раз, уже громче. На этот раз нужный эффект был достигнут: за дверью завозились ещё громче, послышался звук открываемого замка, и дверь распахнулась.
На пороге стоял парень лет двадцати пяти, одетый в джинсы и форменную куртку с символикой «РЖД». Увидев меня, он абсолютно не удивился и вообще не выказал никаких признаков заинтересованности.
– Слышь, Валер, – обратился он к невидимому напарнику, – тут девушка на борту. Надо высадить. – Он обернулся ко мне и устало поинтересовался: – Где ж вы раньше-то были? Уже вон депо, приехали.
Я уставилась на него во все глаза.
– То есть как это – высадить? А обратно меня довезти вы не можете?
Машинист усмехнулся.
– Да вы чего? Какое «обратно», это строго запрещено! У нас график! Сейчас… – И он снова повернулся ко второму машинисту и рявкнул: – Валер! Ну, кому говорю! Тормозни давай, девицу высадить надо. Так, девушка, вам придётся слезть, как-то спрыгнуть, наверное… – Он замолчал, глядя на меня с явным сомнением, и снова обратился к напарнику: – Слышь, Валер! Лестницы никакой нету?
Невидимый Валера, как и его друг, ничуть, по-видимому, не заинтересованный в женских прелестях, откуда-то из глубин кабины ответствовал:
– Жека, откуда? Пусть так вылезает, нечего было соваться!
Электричка принялась замедлять ход и наконец остановилась. Валера открыл двери с правой стороны поезда, и я увидела внизу грязную, обильно политую дождём и моментально таящим снегом тёмную осеннюю землю, от которой меня отделяли два с лишним метра. Через несколько пар рельсов от нас, тревожно гудя, ехала в сторону области синяя, забитая людьми электричка, в которой, не будь я такой дурой, могла бы сидеть и я.
Мне стало тоскливо и жутко. Я повернулась к «Жеке», намереваясь задать ему очередной идиотский вопрос, нельзя ли тогда уж доехать с ними в депо, там пересесть в другую электричку и вернуться обратно к вокзалу, но увидела, что парень, прищурившись, смотрит куда-то за меня. Я инстинктивно обернулась и увидела, что за стеклянными дверями в вагоне стоит уже знакомый мне дед в грязном свитере.
Жека присвистнул, оттеснив меня, подошёл к двери, рванул её вправо и крикнул:
– Эй, отец! Чего там топчешься, тоже в депо захотел? Иди давай сюда, слезать надо. Вон и девице поможешь.
При этих словах девица, то есть я, затряслась крупной дрожью. Жека тем временем продолжал:
– Давай, давай, поживее! Пьяный что ли? Или обдолбанный? Слезай отсюда, тут находиться не велено! – И, повернувшись ко мне, продолжал: – Сейчас мы его первого вниз спустим, потом он поможет вам слезть.
– Нет! Ни в коем случае! Вы что?! – Зашипела я страшным шёпотом, во все глаза глядя на Жеку. – Я не знаю, как вообще тут слезать буду, тут грязно, поезда ходят, у меня сумки тяжёлые! А если он за мной увяжется? Не пускайте его! Не пускайте, я с вами поеду!..
– Девушка! – Гаркнул вдруг Жека, обнаружив неожиданный командный голос. – Я вам неясно сказал? В депо посторонним нельзя, нам выговоры не нужны. Слезешь и дойдёшь аккуратно, не рассыпешься.
На этих словах дверь, соединяющая вагон и наш тамбур, поехала вправо, и дед, послушно выполнивший приказ машиниста, оказался рядом со мной. По тамбуру мгновенно распространился тошнотворный, тяжёлый запах: судя по всему, дед бомжевал – а может, просто был алкашом, потому опустился. Поморщившись, я отшатнулась – хотя уже понимала: без него мне отсюда не слезть.
– Так, быстро! – Скомандовал Жека. – Дед, давай, прыгай, будешь ловить девушку. А вам приготовиться! – Последняя фраза относилась, как уже ясно, ко мне.
Дед, которому фамилия Вонишвили подошла бы намного лучше, чем дотошному академику, судя по всему, не в первый раз уезжал в депо, поскольку на команду «Прыгай!» отреагировал резво. Потоптавшись на одном месте – вероятно, так он разминал ноги, – он невозмутимо подошёл к открытым дверям и, ни говоря ни слова, сиганул вниз, где тяжело приземлился в хлюпающую жижу.
– Первый готов, отлично! – Удовлетворённо прокомментировал Жека. – Ну, девушка, теперь вы! Вперёд!!!
Это был чёртов момент истины. Я отлично понимала, что деваться мне некуда, но вот так запросто рухнуть в объятия пропитого бомжа – к этому надо было морально подготовиться. Подойдя к краю, я посмотрела вниз. Дед, криво улыбаясь беззубым ртом, терпеливо ждал, пока я спущусь. Несмотря на то, что с того первого раза, когда я его увидела, он не издал ни звука, он, видимо, всё понимал и готов был помочь. Добрый человек, наверное… Жаль, что спился. Я сделала нерешительный шаг вперёд и уже почти готова была прыгать, как вдруг за моей спиной прозвучало:
– Да вы сумки сначала ему отдайте, по-другому не слезете! Или мне давайте обе, я после подам!
Эти слова подействовали на меня как обух, которым дали по голове. Отличное завершение моего приключения! Сейчас я спущу этому алкоголику сумку с редкими фолиантами и со стипендией, а он даст с ними дёру?! И что я скажу вредной библиотекарше? Уж явно не правду – о том, во что я, по обыкновению, вляпалась, лучше не информировать университетскую общественность. А может, машинисты и сами не против тиснуть моё добришко? Так пусть имеют в виду – я их запомнила, так что точно укажу все приметы!
– Девушка, ну вы прыгаете или нет?! – С уже не скрываемым раздражением вопросил Жека. – Давайте, давайте! Время!
Дед, покорно ждущий меня внизу, внезапно нарушил свой обет молчания и, протянув ко мне руки, неожиданно отчётливо произнёс:
– Время – деньги! Меня ребята ждут выпить.
Удивляться было некогда. Я присела на корточки и стала приноравливаться, как бы слезть, но с занятыми руками это и вправду не получалось. Они не давали мне чувствовать равновесие, кроме того, был риск снести деду полчерепа книгами.
– Да отдай ты ему своё барахло, хватит телиться! – Кипятился за моей спиной Жека, от раздражения перешедший со мной на «ты». – Быстрее, нам нельзя тут стоять!
Он, безусловно, был прав: если бы дед бросился наутёк с моими вещами, я и сама вслед за ним как-нибудь спрыгнула. А вот оставить своё имущество машинистам значило почти наверняка его лишиться: противный Валера даст полный ход, и – прощай, моя стипендия, кошелёк, ключи от дома и Вонишвили сотоварищи! Сделав глубокий вдох, я собралась с силами и как можно суровее рявкнула: