— Нет. Мы ничего не видели, никого не задерживали. Домой охота пораньше или будете бумажки заполнять?

Тем временем пара, обежав Эрмитаж с северной части, вышла на Дворцовую набережную. Там перед ними предстала чудесная картина величественного града, медленно надевающего саван вечера. Фонари уличного освещения стали зажигаться и уподобились бесчисленным количеством свечей, изливая на улицы волны света.

— Как же красиво, — ощутив ошеломление в душе, восхитилась Сериль, и направляя взгляд светлых очей вдаль и смотря на то, как у множественных зданий загорается подсветка и они облекаются в мантию света.

— Может, пойдём?

Данте с Сериль, держась за руки, двинулись по набережной, практически слившись с обществом Петербурга. Только более скромная и официальная одежда могла их выделить среди множества народа.

«Как же хорошо», — сказал себе Данте и оттянул руку из ладони Сериль, чтобы возложить её на женское плечо и прижать к себе жену.

— Эх, как же прекрасен этот город… с тобой, мой дорогой, — на этот раз слова Сериль скрасила теплота и умиление. Девушка смотрит на некоторые пары русских мужчин и девушек, так же гуляющих в приобнимку и её сердце наполняет мир, покой и радость. Она видит таких же влюблённых, чьи чувства скреплены узами брака и чувствует, что любовь снова возвращается в этот мир. Она помнит те времена в далёкой Иберии, когда там балом правили мракобесье и жестокость, когда люди жили посреди мусора и питались отбросами, развлекая себя наркотическим варевом и жестокими гладиаторскими боями. В памяти девушки всё ещё сильно эхо прошедших десятилетий, вещающих из глубины времён о разрухе и жестокости былого мира, о самодурах-правителях, которые топили сотни людей в крови по прихоти, о сумасбродных культах, сводящим людей с ума и о торговцах, обирающих людей, как липку. Она всё это помнит на примере своей родины — северной Иберии, где не было спасения от смерти, глада, болезней и бесконечной войны. Но теперь всё изменилось и время буйного лихолетья, восседающего на троне из руин и пьющего из чаши с человеческими слезами, прошло, а на его место пришла стабильность.

Девушка, вспомнив былое и ощутив холодное прикосновение прошлого, ещё сильнее прижалась к Данте, оттого тот удивился:

— Сериль…

— Дай прижаться к тебе. Это ты спас меня в дни безбожья, дни смуты и кровавого безумия, в те дни плача. Чтобы я без тебя делала?

Данте на мгновение погрузился в водоворот воспоминаний. Тогда, когда его выписали из полевого лазарета, молодой парень зажил двойной жизнью. С одной стороны, служба трону и народу Империи, а с другой — любовь и пламенные чувства. Жестокие битвы за осколки былой Испании перемежались свиданиями и тёплыми вечерами.

— Ты помнишь, как сделал мне предложение? Помнишь тот городок и церквушку вблизи Лиссабона?

— Да, — с улыбкой ответил Данте, вспоминая праздник, посвящённый торжественному моменту присоединения Иберии к Рейху.

Тогда Данте и решился сделать Сериль предложение и решил, что славный момент будет поодаль от города, где разместились их части. Взяв с собой пару человек в помощь, во время прогулки у старой церкви, Валерон решился открыть девушке своё сердце крайне удивительным образом. Он привёл её к небольшой полянке, где был накрыт стол, а по периметру его сослуживцы развесили тёмную материю и нацепили на неё диоды, выводя их линии в буквы и нужные слова. Всё прошло под приятную музыку, под залпы салюта и закончилось утвердительным согласием.

Данте просто хотел сделать Сериль незабываемой момент, хотел устроить праздник той, которая была с ним в трудные дни и готова разделить грядущую жизнь.

— Ты помнишь, как мы заселялись в свою первую квартиру? — вопросила девушка, заставив Данте вспомнит другой момент из жизни.

На этот раз в памяти всплыл момент, как они получили ключи от квартиры из рук генерала. Данте не мог забыть улыбки и радости на лице жены, когда она вола в свою, отдельную квартиру, и теперь ей не придётся больше жить в общежитии, комната которого была в сотню раз лучше бараков Пиренейской Теократии. Теперь у неё была своя квартира в пригороде только что отвоёванной Тираны и тут они могли с Данте начать новую жизнь.

— Как мы переехали на Балканы? Знаешь, мне было жалко расставаться с нашей квартиркой. Сколько там всего было?

— Да, Сериль…

На этот раз уже с ребёнком они заселяли новое жилище и как раз тогда Канцлер повёл несметные чёрно-серые легионы на захват всего балканского полуострова. Данте всё реже и реже стал видеть свою семью, но память о ней, знание того, что его ждут, придавало сил в ожесточённой брани против огромных вражеских ратей.

Данте и Сериль прошли вместе многое и начав от полевых казарм ордена они до самых Балкан пронесли свет искренней любви. Девушка, поправляя смольные волосы, смотрит на девиц и парней, идущих рядом с ними и рада тому, что им не придётся пережить то, что прожила она и Данте. Они, полные чувств ранних лет, полны радости и Сериль разделила бы их ликование спокойствием и тихою любовью, но знает, что тот путь, который она прошла вместе с мужем только скрепил их связь.

— Знаешь, Данте, мы столько с тобой вместе прошли, — тихо и чувственно говорит Сериль, смотря глазами, полными пламенной любви. — Столько вместе прожили. И этот город… почему он мне напомнил об этом?

— Я с тобой буду всегда, — сильнее обнял Данте свою жену. — Навсегда.

Пара продолжает прогулку, углубляясь в воспоминания прожитых тёплых моментов и ощущая дуновение тепла, обволакивающего душу приятным покровом. Но всё чаще их стали привлекать небольшие суда, всё чаще проплывавшие по реке, и гнездящиеся на верфях возле Петропавловской крепости.

— Как они могут вообще плавать? — удивилась Сериль.

На водах, медленно плывут суда, обитые листами светлого металла, с деревянными палубами и вертлявыми башнями, выставившими грозные орудия. Из их труб в небо вздымаются клубы чёрного удушливого дыма, а пару мачт связаны между собой крепкими тросами.

— Вот так вот. Большие и неповоротливые, — чуть усмехнулся муж. — Это охранные дредноуты с энергетическими пушкам. Видать, есть что защищать в крепости.

По левую руку от гуляющих, за рекой, виднеются исполинские стены Петропавловской крепости, обитые медью и смотрящие в глубь города ощетинившимся строем латунных пушечных стволов. Раньше тут был ряд светлых низких стен, за которыми приятного вида постройки служили для развлечения туристов, в годы кризиса становясь базой для преступников, а ныне укрепления стали в два раза выше и угрюмее, скрывая за собой вычурные здания, в которых арсеналы и гарнизоны Петербуржской Императорской Гвардии.

Глаза поражённой девушки обратили взгляд к небу и смогли разглядеть то, что стало причиной огромной тени, отбрасываемой на крепость. Окутанный паром и грузностью, удерживаемый в небесах большим вытянутым овальным шаром, держится цеппелин. Сияющие латунью и медью он запер небо над крепостью, став и её неусыпным оком, взирающим с небес за тем, что творится подле фортификационных систем.

— Дорогой, а почему такой город…

— Скорее всего бежит от своего прошлого. В составе Российской Конфедерации это был самый настоящий бандитский Санкт-Петербург, настоящее сборище притонов и банд. По-видимому, нынешний император стремится перекроить град таким образом, чтобы его лихое и не слишком приятное прошлое сменилось на тяжёлое и величественное сейчас.

И действительно — град святого апостола Петра превратился в памятник имперской помпезности. Тут на его улочках можно встретить и людей в старинных костюмах и пехотинцев в камзолах из жёсткой ткани и с убойными ружьями, смахивающих на солдат давно ушедшей эпохи.

Так, медленно и верно, пара вышла на местность перед Троицким мостом и её глазам предстала высокая статуя. Бронзой и золотом тут отлиты два изваяния и под первым мужчиной, на котором одежда старинного образца, есть чёткая надпись — «Посвящается великому герою российскому — полководцу Суворову».