— Господин! Господин! — забасил радист, дёрнув за руку Тита. — Командование из штаба докладывает о группе объектов. Они стремительно к нам приближаются. Господи, спаси и сохрани, они сейчас ударят!

Тит поднял голову и увидел монолитное серое небо, поглотившее багрянец заката. Он увидел, как к ним очень быстро приближается полдюжины жгучих огоньков, оставляющих хвост недоброй энергии и шлейф дыма. В тот момент, когда объект стал клониться к ним было понятно, что это.

— В укрытие! — прокричал Тит, и мощный взрыв, чреда взрывов, затмивших солнце, и уподобившимся падению звёзд, разбросала всё. — Сериль! — прохрипел Тит, когда одна из ракет упала рядом с ними и всё сожрало жаркое пламя, накрыл страшный гул, сопровождаемый вихрем обломков асфальта и кусков металла и мусора. Казалось, что под одеялом пыли и дыма никто не мог выжить, но наводчики врага, решившие пробиться через оборону ракетным ударом драгоценных ракет, не так опытны, как имперские артеллеристыю

Девушка очнулась от резкой боли по всему телу, перед глазами всё плыло и плясало, руки и ноги не слушались, звуки доходили до сознания через звон и казались далёкими. В ней зажигается искра сожаления от того, что она оставила дочь, боится приближающейся погибели и не может смириться с тем, что ей придётся оставить мужа. Но она хоть что-то сделала для Рейха — в памяти всплывают лица трёх спасённых ребят и пятеро раненных, которым она оказала помощь.

«Хоть это», — печально подумала Сериль.

Рухнув на грудь от бессилия и боли она стал ползти, как возле неё собралась группа людей, среди которых выступил высокий мужчина в алой мантии, слабо развивающейся под напорами ветра.

— Я полковой жрец Ареса и могу тебя спасти, — он провёл рукой и обвёл посохом троих пленных. — И ещё их спасти своим мудрым словом. Тебе всего-то нужно отречься от Христа Бога и признать наших богов.

— Не-нет.

Сериль понимает, от чего она не может отказаться. Дарованная вера ей намного приятней, чем следовать путём неоязычников, которые опустились до устройства борделей, притонов и массовых убийств.

— Я задам ещё раз, отка…

— Нет, — рявкнула девушка из последних сил.

— Ах ты тварь! Ладно, можешь продолжать верить в своего Христа, но только стань служительницей дома Эроса, ублажи наших мужей и жен.

— Нет…

Жрец приставил ей к голове эпохальный револьвер «.44 Ремингтон Магнум» и приготовился сжать курок.

— Ох, дочь моя, я пытался направить тебя к истинному пути, но ты сама выбрала забвение.

Щёки девушки покрылись солёной влагой. Как же она не хочет расставаться с жизнью, как же ей не охота терять Данте и оставлять Марту одну и у сердца всё дрожит от чувства скорого соприкосновения с вечностью. Муж и дочь наверняка будут гордиться ею, но что для неё этот почёт… она бы с удовольствием поменяла бы его на то, чтобы быть спасённой. Чтобы снова увидеть Данте и Марту, чтобы с ними провести время. Но уже поздно и она слышит как с той стороны мироздания доносится спокойное пение… это конец.

Внезапно на поле боя вырвалось нечто — в красном балахоне, с коротким клинком в одной руке и коротким автоматом в другой. Металлической ногой он сокрушил грудь отступника, а второму, в лицо он выпустил пятую часть обоймы. Клинком он насадил сепаратиста, выкрасив в алое белую рубашку врага. Жрец испугался и его палец дрогнул. Револьвер гаркнул и дал выстрел, Сериль упала и тело её не подало признака жизни, присоединившись к груде тел.

Когда Андронник узрел смерть беззащитной женщины, матери ребёнка не поднявшей оружия против жестокого врага, что-то в нём замкнуло. Был ли это провод или ярость в душе, но киберарий превратился в жестокую машину войны. Его меч тут же нисходящим ударом рассёк ключицу мятежнику, автомат превратил двух сепаратистов огненным шквалом в жителей горнего мира. Резко перекатившись он опустошил обойму, напичкав ещё двух противников свинцом. В один прыжок, как хищник, он настиг пытающегося удрать и пустым оружием, орудуя как дубиной, обратил его в неузнаваемое олицетворение жестокости битвы.

Жрец попытался закрыться посохом, но меч его рассёк, а затем опустевший автомат одним сокрушительным ударом по голове помог служителю культа узнать все истины загробного мира.

Андронник только хотел броситься к Сериль через поле мертвецов и попаханного асфальта, как по нему заработали орудия «Поборников справедливости» — множество стрел света. Киберарий резко к ним обернулся и по его щеке пронесся луч, оставив жжёную рану, и ещё пара попаданий угодили в мантию.

— Уходим, — стал оттаскивать его, выбравшийся Тит. — Мы уходим. Сейчас из тебя решето сделают. — Флоренций ещё сильнее стал тянуть киберария за истрёпанный, рваный и грязный балахон. — Наша оборона прорвана во многих местах, уходим!

Через пару минут на этих позициях уже хозяйничали сепаратисты, обыскивающие тела и ищущие выживших, но все поиски тщетны. Один из них приблизился к девушке и склонился. Аккуратным прикосновением он перевернул её и засмотрелся. Секунды четыре прошло прежде чем из шлема появились слова:

— Хм, это же Сериль, жена некого… эм-м-м, Данте Валерона.

— И что?

— Да, это точно она, — держа перед собой архаично сделанное на бумаге фото говорит боец. — А то, что сам Фемистокл приказал найти её, живую или мертвую.

— Это значит…

— Да, нам придётся её доставить ему, — воин поднялся во весь рост и активировал устройство, нажав на кнопку под шлемом. — Санитары, нужна ваша помощь!

Слова «Поборника» утонули в сопении немногих громкоговорителей, которые стали возвещать слова далёкого проповедника:

— На связи кардинал южнобалканской епархии Бенедикт Джаско! — говорящий словно уставший запыхавшийся человек — молвит медленно, на фоне, но слов нет ни музыки, ни разговора, только далёкий свист пуль и гром работы артиллерии. — Ради мира, ради любви прошу вас не слушать той лжи и фальши, которую распространяют Алэксандэр и Круг Жрецов. Мы не призываем к уничтожении греков, не желаем, чтобы целый народ был уничтожен. Согласно указу Канцлера № 12 «О должностях в Балканской Автономии» посты руководителей могут занимать выходцы греческого происхождения. Не слушайте эту ложь! Я вас умоляю, положите оружие и давайте придём к миру. Я обращаюсь ко всем — помогите раненным, пусть они и ваши враги, исцелите раны страдающих, накормите голодающих. Все мы — люди. Оставьте ваши жертвенники, ибо они требуют крови и только крови, опустите оружие и давайте поговорим, ибо столько людей отдало уже жизни на алтарь ненужного конфликта. Я призываю вас к миру, братья и сестры!

Слова далёкого пастыря смолкли, оставляя город только в распоряжении звуков битвы и сепаратной пропаганды. Снова пули и разрывы снарядов сольются со словами Алэксандэра в единую симфонию войны, где первые направлены против врага, а вторые на разжигание гнева в сердцах людей, дабы они пополняли ряды бойцов. Из-за клубов дыма не видно солнца, оно скрыло золотое сияние за хмурыми небесными завесами. Город готовится опуститься в руки ночного мрака, где хоть на какое-то время бои остынут, давая сторонам небольшую передышку.

Глава 16. По собственному желанию

Утро. Девять часов.

Томительное ожидание превратилось для Данте в адские муки — в груди всё свело, едва тошнит, а волнения охватили нервной сетью всё тело. В тускло освещённой зале, откуда и началась операция в Новой Приштине, собралось несколько человек. В чёрных официальных одеждах — Данте и Яго, в кофте и брюках, с панамой на голове — О’Прайс; с гипсом на ноге, белых штанах и футболке — МакКаллин и где-то в углу, укутавшись в тени, нацепив на себя пиджак с туфлями, серой рубашкой и тёмно-синими штанами — Комаров.

— Что-то у тебя совсем плохой вид, — раздался голос О’Прайса, который взирает на хмурое лицо Данте. — С тобой всё в порядке?

— У меня жена в Великом Коринфе. Я не знаю, что с ней! — вырвалась гневная речь Валерона, и он сложил руки на груди. — Не знаю. Кажется, ещё немного, и я сойду с ума.