— Мне нужно покурить, — показательно кладу сигарету и зажигалку на стол. Наперед знаю, что даже если отец рявкнет что-нибудь по поводу моей зависимости, он разрешит выйти.

— Только быстро.

— Что, не запретишь мне портить свое здоровье?

— Ты взрослая и умная девочка, Челси. Я не собираюсь рассказывать небылицы о том, что курение значительно сокращает твою жизнь, — мне вдруг хочется честно ответить, что все это по большей части правда, но отец предваряет меня: — Ладно, мне не стоит отзываться о курении как о безвредной забаве, но при любом раскладе у меня голова пухнет от всех этих наставлений. Упердывай, пока разрешаю.

***

Игристый вкус никотина задерживается во рту. Дым постепенно остывает и обжигает уже холодом. Выдыхаю и провожу языком по деснам и небу.

Осекаюсь, когда возле меня из ниоткуда возникает Дуайт. Он потирает вдруг покрывшийся испариной лоб.

— Мы обсудили с Риком все «за» и «против». Челси, завтра на закате вы должны будете бежать. Дверь клетки будет открыта, бежать придется по пожарной лестнице. На улице, у самого входа будет кипа ящиков. Заберетесь на них и перелезете через стену.

— А как насчет караула? Спасители же нас заметят!

— Нет. Послушай, Александрия, Хиллтоп и Королевство будут отвлекать их, так что вы сможете незаметно перебраться.

— А что дальше? В случае, если Рик и остальные прибудут, начнется…

— Да, Челси. И все же Ниган не отпустит ни Дэрила, ни Карла просто так. А война все равно неизбежна, и ваш побег пока что — самый быстрый способ доставить сына Рика и этого реднека домой.

— Но безопасно ли это?

— Если вы не будете глупить, то да. Повторюсь, дверь клетки будет открыта, пожарной лестницей Спасители обычно не пользуются, хотя в любом случае, им будет не до этого.

Не нравится мне это…

Дуайт пятится назад и бросается бежать вперед по коридору, оставив запутавшуюся меня.

Даже если нам удастся сбежать и остаться невредимыми, начнется перестрелка. И что тогда? Кто-то умрет… До этого момента я редко задумывалась об убийстве отца, и эта коварная идея грозится сожрать остатки моего рассудка.

Возвращаюсь к пиршеству. Теперь еда кажется крайне неаппетитной. От волнения меня мутит, в животе покалывает…

Наблюдаю за тем, как отец увлечен стряпней. Чавкая и не до конца прожевывая провиант, что-то поясняет бите.

— У меня важная новость, — шепчу Карлу и знаю, что до ушей отца изложенное не дойдет.

— Какая?

— Я знаю, как вытащить вас отсюда.

========== Глава 23. Назад дороги нет ==========

В окно мягко светят последние лучи заходящего солнца, и наши фигуры отбрасывают темные тени. Я, долго не мигая, гляжу в угол, где на шкафу красуется поваренная книга. В коричневой обложке и красных ремешках она как бы вопит, чтобы ее заметили.

Отец никогда не увлекался готовкой. Эта книга выглядит совершенно новой, будто к ней не то чтобы не прикасались, а хранили в благонадежном укрытии.

— Прежде, чем я покину твою комнату, мне важно знать, к чему все это было, — зрачки лениво перебираются в сторону, на отца, выковыривающего из выпечки ассорти. — Ты мог спокойно поручить нам с Карлом несложное задание, продолжить ломать Дэрила всеми этими пытками с камерой… Значит ли это, что у тебя на уме замысел с большим размахом? — слегка прогибаюсь в спине, закидываю голову на спинку стула и взглядом обвиваю потолок. После недолгих размышлений с фальшивой пораженностью выдаю: — Определенно.

В глазах застывают неприметные слезинки, которые я мигом смахиваю. Все, что закрадывается в черепушку — мысль об очередном побеге, истошном расставании с отцом; этого человека я искала месяцами, годами ждала нашей встречи, пока не погребла его вместе с мечтами. А потом, к своему же недоумению, нашла живым, в рассвете сил. И теперь придется снова исчезнуть из жизней друг друга.

Отец не знает о том, что прескоро наши пути разойдутся. Зычно бьющееся сердце резко млеет, и отъюстировать его помогает громоподобный окрик папы:

— Ох, блять, Челл, да ты чертов прорицатель! — поглядывает на протирающего столешницы Карла, который на раскатистый вопль лишь дрогнет и усерднее трет одну точку, словно в попытах подслушать и не выдать себя. — Знаешь ли, нянькой я подрабатываю, вот и решил присмотреть за двумя неопытными тинейджерами.

Времени пускать шпильки нет, как и желания. Я спокойно отнимаю у отца тарелку с лакомством и бросаю в рот выколупанные орехи и сухофрукты. В этот момент, когда на зубах похрустывает миндаль, ловлю себя на параноидальной мысли: «А вдруг Карл услышит?»

Лоуренс, угомонись, тебе нечего скрывать. Тогда почему ты боишься, что этот придурошный вынюхает, о чем вы шепчетесь?

— А если опустить сарказм? — изможденно отзываюсь.

— Я так не умею, но попытаюсь, — недовольно воззираясь на отнятую тарелку и заглядывая мне в рот, отец бубнит под нос: «Хрен с ним, я не голоден». Посматривает на Карла и произносит несколько слов: — Челли, дорогая… сначала ты защищаешь этого парня. Потом, как настоящая оторва, валишь за ним аж в другую общину, зная о наказании. Вы с Карлом неплохо общаетесь, и мне правда хочется понять, что же между вами творится.

— Какая-то херовая методика узнать нас поближе…

— Не соглашусь. Понаблюдав со стороны, я пришел к выводу, что вы слишком тесно общаетесь как для недавно подружившихся детишек.

— Только не заводи шарманку о чувствах. Между прочим, ты не позволяешь мне общаться со своими людьми — не удивительно, что твоя дочь так много времени проводит с единственным знакомым ей сверстником.

— Твоя «дружеская» привязанность к Карлу сделает тебе больно. Попомни мои слова, когда увидишь его с какой-нибудь другой девчонкой.

— Попомни мои блядские слова, — невнятно кривляю отца за его же спиной. — О какой любви идет речь, если все, что забивается в уголки разума — выживание.

Рука с опаской касается простреленного плеча. Примечаю ноль реакции на некогда обжигающее касание, которое становится напористее. Плавно пробираюсь к обнаженной спине, нащупываю пошерхлые бугорки на коже. Я словно возвожу памятник из пройденных этапов:

«О, этот появился после побега от стрелка! А этот — в бое с мародером, когда упала на осколки стекла…»

Поворачиваюсь к зеркалу затылком и через плечо устремляю взгляд на простирающиеся вдоль всей спины шрамы. Те, что поменьше, затянулись и их почти не видно, а те, что глубже, напоминают о себе отвратительными розовыми рубцами. Не то чтобы я комплексую, но столько шрамов по всему телу — сомнительное удовольствие.

Замираю, когда доносящийся снаружи гул стихает; еще секунду назад я остро реагировала на каждый звук, стараясь определить его отдаленность и прикинуть, когда же там окажется Дуайт.

Грохот в дверь, от которого я невольно прикрываю грудь. Почему-то сомнений не возникает, и я вихрем стягиваю с тремпеля футболку, на ходу просовываю голову в нее. Поднимаю подбородок, затягивая молнию куртки. Ноги чуть ли в узел не завязываются.

Дуайт распахивает дверь первее, чем я дотрагиваюсь до ручки. Замечая, как я в спешке наряжаюсь и оправляю тряпье, он смущенно улыбается.

— Извини, что отвлекаю, но на горизонте вот-вот появятся твои друзья. Более подходящего момента быть не может.

— Я готова, — на секунду замираю и смотрю в пол, пытаюсь вспомнить, а с чего же начались водные процедуры: — Решила перед побегом принять душ. Никогда не знаешь, когда подвернется случай. К тому же, это расслабляет.

— Не сомневаюсь, — скептически косится на меня, и по его мимике ясно, что он обеспокоен более насущными делами, нежели обсуждением моего дня.

Кровавое зарево заката обязует подсуетиться, и Дуайт, вскидывая бровями, наклоняет голову в сторону дверного проема.

Да уж, недвусмысленный намек.

Перекатом с пятки на носок, продвигаюсь к выходу из жилья. Жаль, его покидать: в конечном итоге, декор и уют пришлись мне по вкусу. В отличие от здешних обитателей.

Дуайт закрывает за нами дверь и оглядывается по сторонам.