Пожалуйста, лишь бы этот момент длился вечно.

Воззрение Карла опять наполняется стеклянностью, когда он отрывает от меня взгляд и предпочитает некую невидимую точку, вырисовавшуюся на стене, позади меня.

— У моего отца был хороший друг, по совместительству коллега, Шейн. Мы всей группой искали дочь Кэрол и мою подругу, Софию. — У Кэрол была дочь? Это весьма неожиданно. Думать не хочу о том, как ей тяжело пришлось после смерти дочери… — И когда мы ее нашли, Шейн тоже вышел из себя. Она была уже обращенной, запертой в сарае человека, который верил, что ходячие обычные больные и есть шанс их излечить.

С присущим мне скепсисом щурюсь.

— Дай угадаю, сперва все шло как по маслу, но после того случая стало ясно, что Шейн сходит с ума, а после он попытался убить кого-то из ваших, — отмечая про себя до безобразия сильное удивление Граймса, продолжаю уже более спокойный тоном, без прежнего запала: — Как? На своем пути я встречала много поехавших. Карл, когда этот мир покатился в три жопы, ты был ребенком. Твое восприятие было дру…

— Хочешь сказать, что я преувеличиваю?

— Именно.

Устало вздыхает, и на его лице большими буквами написано, что он прекрасно понимает, что в какой-то мере переборщил со сравнением.

— Все равно, Челси, тебе стоит поучиться самообладанию. Ты была вне себя от ярости, и все потому, что услышала противоположное своему мнение. Главное, чтобы эта своеобразная жажда отомстить ходячим не сделала тебя другим человеком.

Под его пристальным взглядом хочешь-не хочешь, а пообещаешь взять себя в руки. В конечном итоге, я перегнула палку тогда.

— Придурошный, ты заставляешь меня каяться.

— Не благодари, — растягивает губы в улыбке. Морщинки, тянущиеся от носа к правому краешку рта, не остаются проигнорированными.

Складываю руки на груди и опираюсь на левую ногу.

— Погоди, ты пытался подмигнуть?..

— Сам иногда забываю, что у меня один глаз.

Отводит взгляд в пол. Его щеки наливаются кровью, и по ним я определяю, что этот инцидент показался ему неловким. Продолжаю глядеть на Карла впредь до того, как он не выдерживает пытки и смотрит на меня в ответ. Через секунду мы в унисон заходимся хохотом, пока хриплый голос отца не прерывает нас:

— Ну что, детишки, развлекаетесь? У меня для вас есть дело.

Отец замолкает. Его привлекает неприязненный взгляд Карла. Что он, черт возьми, задумал?

***

— Попробуй это, — протягивает черпак и выжидающе смотрит на облизывающего его Карла. — Ну и что ты думаешь?

— Неплохо, — пожимает плечами тот.

Отец вновь глядит на меня с некой досадой, ухмыляется. По дороге в свои апартаменты он стремился разговорить меня, но я то и дело отмалчивалась. Поэтому он применил хитрый ход: общаться со мной через Граймса, хотя в открытую он этого не заявлял. С каждым высказыванием его тирада становится все более экстравагантной.

Когда обнаружилось, что отец хотел сплотить нас коллективной кулинарией, мы с Карлом проявили свои циничность и маловерие. Он определенно сделал это не для какого-нибудь союза. Ему от нас что-то нужно.

— Челси понравится? Ромео должен знать о предпочтениях своей Джульетты.

Эксцентричность ни к чему, пап.

Карл не отказывает себе в удовольствии поглядеть на меня в столь шокированной манере, что челюсть сама отвисает. Хотя, что именно его смутило — без понятия: то ли прозвище, то ли вопрос. Да и неважно, ведь озадаченность практически сразу спадает с лица, а на ее место претендует целесообразность; трезво оценивает ситуацию, и понимает, что ответа «да» или «нет» в случае с отцом будет мало. Тот будет просить больше подробностей, расскажет какую-нибудь супер скучную историю да и просто будет отпускать кучу сбивающих настрой комментариев. К тому же, Карла уже напрягает роль телеграмма. Слушать и передавать слова людей, которые находятся в одной комнате — бред. Мы и сами это понимаем. Но говорить с отцом желания нет.

— Это для Челси? Почему бы тебе тогда у нее не спросить?

Не обращая внимания на них, я подтягиваю со стола полотенце. Обхватываю им горячие уголки подноса и достаю из духовки готовое печенье. Карл издает едва уловимый смешок и подходит ко мне, помогая донести выпечку до обеденного стола.

— В детстве, терпеть не мог помогать с выпечкой. Кто же знал, что через какой-то промежуток времени я стану обладателем титула пекаря-профи, — произносит он это гораздо тише, чем я могла вообразить; отец понятия не имеет, о чем мы толкуем. Стоит, сложив руки на груди, и завистливо глядит на двух подростков, которые не стесняются виться вокруг друг друга и язвить. И пусть сзади, на конфорке находится кастрюля с закипающими спагетти, он смотрит только на нас; я это знаю.

Насмешливо изогнув бровь, я высокомерно обвожу парня взглядом, молчу. Стоит поддону формочек с печеньем оказаться на поверхности стола, как Карл устало опрокидывает полотенце и усмехается. Я лишь поддаюсь к другому краю, где стоит миска. Размазанные по краям остатки шоколада и жидкого теста — «мечта» каждого домоседа, которому придется отдирать прилипшую массу вместо приятного расслабления после получаса танцев на кухне.

— И все же, ты даже не спросишь, что изменилось? — Карл уже давно понял, что я так упорно сверлю взглядом. И светящаяся на нем зависть принуждает меня повернуться к нему спиной, чтобы поменьше отвлекаться.

— И что же изменилось? — совершенно забыв, о чем мы болтали до этого, я задаю этот вопрос от фонаря и не отрываюсь от поедания остатка теста.

— Начнем с того, что появилась ты, — эта фраза почему-то не удивляет меня, но внезапное желание узреть, чем занят отец, отвлекает от беседы. Смотрю через плечо на Карла, а затем на отца; последний одиноко помешивает макароны, но по его счастливому лицу сказать, что он как-то опечален нашей с Карлом отстраненностью нельзя. Я вновь останавливаюсь на Карле, чьи покусанные, шершавые губы шевелятся… — Челси, ты вообще слышишь меня?

— Нет, — честно отрезаю я. — Мне тяжело сконцентрироваться, когда ты становишься серьезным.

— Ладно, проехали.

Мы возвращаемся к колдующему над своеобразным котлом отцу, понимая, что вечно стоять в стороне не сможем. Поправив ремень, подхожу к мойке, набитой грязными тарелками и кухонными приборами.

— Вы долго, — лукаво улыбается отец, будто знает то, чего не знаем мы.

— Спасибо, что оставил хоть раз наедине, — скрипнув зубами, берусь за мытье посуды.

***

Тоненькие пальчики стучат по чашке, на которой выгравирована черными буквами «Crate and Barrel». Ставлю посудину рядом и теряюсь в догадках, почему гравировка не стерта и нет ни одного пятнышка… Все такое новое.

Никто не прикасается к еде, как хрупкой реликвии. Прямо сейчас я и Карл боремся с желанием накинуться на чертову лапшу, от которой дух перехватывает. Но отец сказал, что пока нельзя есть — Люсиль не готова.

Сижу рядом с Карлом, пока по противоположный край стола — отец и бита. Выделив место для Люсиль, отец не забыл ни про салфетку для нее, ни про лимонад, ни даже про сюсюканья.

— Карл, передай, пожалуйста, соль. Люсиль не может есть пресные спагетти.

Игра в «жених и невеста» с битой давно стала однообразной. Ясно, что он так забавляется, но лично мне тяжело наблюдать за тем, как он строит из себя ненормального.

Стоящую по правую руку солонку Карл подвигает моему отцу и опускает руки обратно на колени. Отец благодарит Карла и не хило так «шпигует» спагетти солью.

— Если мы пришли сюда, чтобы пялиться на еду, то мы, наверное, пойдем.

Делает непринужденный вид, будто я права и собрались мы исключительно для рассмотрения собственноручно приготовленных блюд, а мои негодования — необоснованны. Отпивает лимонада и хрипит:

— Хер с вами, ешьте.

Карл аккуратничает и поглядывает на меня исподлобья. Тем не менее берет вилку и насыщается пищей, а я вздыхаю. Инстинкт говорит мне, что с минуты на минуту произойдет нечто существенное. Я это чувствую.