— Я справлюсь, сэр, — спокойно проговаривает он, и папу это даже не злит.

Наверняка очередной мудак, готовый целовать ему пятки, посему заработавший авторитет.

Отец и сопровождающие Диксона надсмотрщики удаляются, как бы предполагая, что никто не выкинет больше глупостей.

— Для начала я покажу вам, как и куда мы будем заводить ходячих, а после пойдем их отлавливать.

Вздернутый подбородок и распахнутые глаза подкрепляют мое предположение. Дэрил и Карл оба недовольны происходящим, но они заинтригованы.

— Отлавливать ходячих? — мгновенно отзывается охотник, недоверчиво сверкнув глазами на Энди.

Тот лишь, в свою очередь, энергично кивает и чересчур добродушно отчеканивает:

— Да, пойдем в лес и приведем еще ходячих. Чем больше, тем лучше, — поворачивается к стоящим на вышкам Спасителям. — Прихватим с собой еще Спасителей и пойдем.

Энди молча встает у забора и наблюдает. Кажется, он сейчас рассыплется и ветер унесет песчинки за собой. Чтобы как-то скоротать время и выяснить, что же привлекло внимание Энди, занимаю позицию рядом и просовываю пальцы в ячейки сетки, за которой — ходячие.

— Я очень надеюсь, что смотришь ты на этих упырей, не потому что хочешь совершить подвиг… или самоубийство. В данном случае разница размыта.

— Можешь не сомневаться, — кратко отрешает он.

С минуту мы стоим в тишине, разглядывая гнусных мертвецов. Внимание привлекает нечто необычное — фигура новообращенного.

— Саймон? — кривлюсь от одной только мысли, что сперва он чуть не убил меня и остальных Спасителей, потом пытался избавиться от отца, а теперь его неупокоенное тело на привязи в качестве пугала. Необычное, но в то же время столь привычное чувство, когда ты вдумываешься в суть увиденной картины, хоть и понимаешь, что поделом ему.

— Всех убитых Спасителей, — ну знаешь, тех, кто еще может превратиться, — засылают сюда, — голос походит на жалобное мычание, но поначалу настораживает меня другое.

Минуя меня, взгляд Энди устремляется к небу, ощетинившемуся клочьями тумана.

— И все-таки ты подавлен не из-за этого, — подмечаю совершенно не удивленным возгласом.

— Я подавлен потому, что люди ведут себя как звери, а иначе не выжить; потому что я вынужден наблюдать, как этих бедолаг используют с целью запугивания.

Для себя решаю, что именно последняя фраза — путь к пониманию мыслей Энди.

— Ты о чем? Это ведь ходячие, — закладываю руки за пояс и на миг окидываю стоящие позади силуэты Карла и Дэрила каким-то неприятным взглядом. Они не слушают нас, не разговаривают между собой — просто стоят в предвкушении дальнейшего развития событий.

— Я знал, что ты так скажешь. Но разве чертовы мертвецы ходят? Разве чертовы мертвецы едят? Нет. Челси, это не просто ходячие трупы… Не знаю, как это объяснить, но мне кажется, что они просто больны.

Лицо мое сразу вытягивается. Я склоняю голову набок и сжимая прутья ячейки с такой силой, что Энди выражает неподдельный страх, как бы я их не сломала.

— Я знаю, как это звучит, но сама подумай. Может, это все те же люди, которые застряли в телах…

— Гниющих телах. Это уже говорит о том, что они мертвы, — перебиваю я его.

Энди медленно качает головой и отрывает взгляд от упырей. Дэрил и Карл глазеют на юношу, подходящего к ограждению. Энди вздыхает. Кадык его приподнимается и беспомощно опускается.

— Челси, — обращается ко мне Карл. — Что за чертовщина?

— Мне послышалось или он сказал, что ходячие — обычные больные? — вмешивается Дэрил.

— Ребята, успокойтесь, — запрокидываю голову и выдавливаю из себя хрипловатое цыканье.

Сколько бы я ни пыталась посмотреть на мир без того цинизма и скептицизма, даренных мне отцом, а версия про живых, или нечто в этом роде, мертвецов кажется абсолютно рациональной — до поры до времени. Когда же я озвучиваю это предположение, теория предстает ахинеей безумца. И даже невзирая на собственную нетерпеливость по отношению к чужому мнению, мой максимализм глубоко заседает где-нибудь на дне организма. Вроде Лохнесского Чудовища — таится в пучине, — правда если и выдает себя, то так, что никто не забудет ни меня, ни моей пассивной-агрессии.

Окружающие нас Спасители советуются друг с другом, когда хрупкая реликвия, на которую нельзя сетовать, заходит в опасную зону. Поскольку-постольку опасную, если учитывать прошлые несколько лет гордого одиночества. Тем не менее это не отменяет факта, как люди папы окутывают Энди и меня пристальным вниманием.

— Считай как хочешь, Челси, — вздыхает он и продолжает гипнотизировать своими спокойствием и невозмутимостью. — И все же присмотрись.

Он выжидающе скользит взглядом по моему лицу. На миг мне сдается, что он всецело поглощен возникшими от прочной концентрации морщинами, выстланными в области бровей, рта.

Срывающиеся с места новообращенные прокладывают путь к замершей мне, однако звонкий хлесток цепей в очередной раз напоминает, что им не суждено осуществить поставленную задачу.

— Скажи начистоту, кого ты видишь.

Инстинкт заставляет трепетаться. Энди продолжает говорить о необходимости всмотреться в их глаза. Зрением выхватываю лоскуты бледно-фиолетовой кожи из-под рваного отрепья. Следуя совету, умудряюсь приметить особенности их взгляда. Глаза или плавают в лужах крови, или практически белы. Зрачки едва ли не сливаются со склерой.

— Я вижу разлагающиеся тела без каких-либо признаков жизни.

Предполагаю, что Энди догадывался, какая реакция последует, но это не предостерегло его от крайней степени растерянности и огорчения.

— Остальные Спасители… Ниган. Они сказали то же самое.

— Потому что так и есть.

Я перестаю доказывать Энди, насколько наивным он выглядит. Небось хочет отличиться — остальные гипотезы отпадают сразу же, как он упрекает меня в видении этого мира черно-белым. Без оттенков, без другой палитры. Просто черно-белый. Словно этот человек желает предстать в собственных глазах непризнанного героя.

Не хочу бередить ничьи раны. В конце концов, все имеют право на свою точку зрения. Но следующая реплика этого Спасителя заставляет меня возразить без чуточки стыда.

— Дело не в ходячих. Люди и раньше проявляли жестокость, убивали. Но не все. Были и хорошие. Не вижу смысла опускаться до уровня палеолита — первобытные люди умом не блистали, — сообщает Энди и пожимает плечами. Становится удушливо жарко, и я без понятия, как по-прежнему держусь в теплой куртке. Почему-то накаленная среда вынуждает меня посчитать момент неподходящим для снятия верхней части гардероба. — Они даже не становят для нас угрозы.

Незатейливая мысль прокрадывается в закоулки сознания. Как же ты мне предлагаешь трактовать это, — больно восхищенным окрасом отдается суждение.

— Я понимаю, что гнилым трупам покумекать нечем, так что о их намерениях и речи быть не может, но не забывай, что именно из-за них не стало огромной части населения, — сладостная желчь отчетлива в сказанном, но я не жалею об этом. Мое сердце оборвалось, еще когда он сказал, что ходячие не выбирали такой участи и никому не желают зла.

Только сейчас до меня доходит, что мы стоим в эпицентре огражденного участка. И пусть мертвецы притянуты к месту, но Энди значительно напрягается, когда во время задумчивых брождений из угла в угол, — а также из крайности в крайность, — трижды натыкается на своих закадычных друзей, вдобавок дважды чуть не оказывается захваченным в их крепкие объятия.

— Души этих людей возможно заключены в разлагающиеся тела. А может, они все еще живы. Мы не знаем точно, но мне кажется это нечто в духе чумы: массово убивает, но мы можем найти лекарство.

— Ты не отрицаешь того, что они мертвы, — отзываюсь тихо, почти шепотом, что застывает в тягучем воздухе.

— Я хочу верить в лучшее. Разве мертвые ходят? Разве мертвые едят?

— Исходя из твоей логики, мы можем окончить их муки выс…

— Нет, Челси, — обрывает он беззастенчивым, топорным тоном. Наверное, резкое повышение интонации высвобождает в моем мозгу что-то, о чем я даже не подозревала.