— Не слишком ли опасно отправляться прямиком в Святилище? Сколько Спасителей приблизительно останется?

— Без понятия, но наверняка кто-то вроде Жирного Джо — Дэрил в курсе, кто это. В общем, отец предпочтет взять кого-нибудь наподобие Дуайта, чтобы те смогли отбиваться. И, как я сказала, застав Спасителей врасплох, у вас будет больше шансов. У ворот обычно стоят снайперы, но не парьтесь, у меня уже есть план, как их отвлечь. Остальные же Спасители будут с головы до ног погружены в работу — у вас есть шанс, Рик. Можно попробовать поверить в удачу.

Протяжное мычание.

— Что-то еще скажешь?

— Да, — соглашаюсь с Граймсом. — Если вы убьете первую часть Спасителей, позже придется столкнуться и с Ниганом, — тяжело вздыхаю от одной мысли о его погибели. Но нет, нельзя раскисать. Все еще впереди, не стоит думать о грядущих укорах совести и прочего. — Он будет прикрываться спинами своих людей и беречь свою жизнь ценой сотен чужих, а большинство его людей не против самопожертвования ради лидера. Задумайтесь, как бы вам этим воспользоваться.

Отдающиеся эхом шаги пересекаются с фразами Граймса. Постепенно отголоски становятся громче. Но я почему-то убеждена, что в этом нет ничего катастрофического; кто-то из Спасителей идет по делам, без паники.

— Мы поступим, как ты сказала, Челси, — подхватывает Граймс-старший. — Засядем в укрытии и, когда Спасители уедут, мы убьем их. Всех до единого. Приведем как можно больше людей и пойдем до конца. Не думал, что скажу это, Лоуренс, но ты молодец, — связь прерывается.

Рации касается чья-то холодная рука. Замираю от ужаса и даже не сопротивляюсь, когда незнакомец вынимает средство связи из потной ладони.

— Я догадывался, что у нас завелась крыса, но долго отказывался верить, что собственная дочь, вешающая лапшу на уши о том, что она не такая, — наклоняется к уху. Без того медленный темп речи замедляется. Налитое жаром лицо только сильнее обжигает теплое дыхание отца. — Займется… крысятничеством.

Хриплое сопение напрочь пропадает. Я уже было перестаю задыхаться от обреченности, как вдруг отец рявкает что-то нецензурное и бросает рацию на пол. От грохота я дергаюсь.

— Юджин говорил, что его рация куда-то затерялась… начал предполагать, что оставил где-нибудь, хотя, казалось бы, помнил, что еще секунду назад она лежала на столе! А тут пришла Челсия, и рации нет. Я отказывался верить, что моя дочь — предательница, и все же доверяй, но проверяй! — вперяет пальцы мне в челюсть и принуждает смотреть в глаза. — Придумал историю об очередном визите в Александрию и ожидал опровержения… — сдавливает подбородок, выдавливая из меня безвольный писк. — Я тебе дал кров, одежду, оружие и уважение… Где блядская благодарность?! — срывается на крик, которым грезит оглушить.

Собираюсь с силами и смыкаю пальцы на его запястьях, зарываясь ногтями как можно глубже в кожу. Из глаз сочится жидкость, капающая на губы и ошпаривая каждую ранку.

— Не заслужил… — протягиваю я.

Наконец его цепкость теряет напор. Выпирающие вены на запястьях — ярко-красные. Отталкивает меня от себя и показательно заминает рацию под ногу. Осколки механизма разлетаются по всему полу. Он продолжает наступать и наступать на нее, топчет несчастные остатки и бранится.

— Не заслужил… Тогда ты не заслужила всех тех благ, которыми я и мои люди одаривали тебя! Потому что ты ходячая проблема, от которой все пытаются избавиться! — в порыве злости выкрикивает он. Поворачивается ко мне спиной и, тяжко ступая, направляется к выходу. Резко прерывается и фыркает: — Мы дождемся этих чертил и убьем их. Убьем всех, включая твоего Ромео!

Поглаживаю подбородок после усердий отца.

«Ты — ходячая проблема».

От его речей я тушуюсь и мямлю в ответ:

— Я не хотела сюда возвращаться. Ты сам виноват в том, что не дал мне выбора!

Скрипит зубами. Вместо затрагивания данной темы подгоняет к моим ногам парочку деталей рации.

— Теперь ты не сможешь донести на меня своим друзьям. Я убью реднека и безглазого пацана у тебя на глазах! И тебе больше не за что будет бороться. Не в этой группе…

Он уходит, так и не услышав, как слезы душат меня — они словно тугие путы, накинутые на шею и не дающие сделать ни вдоха. Стоящий на тумбе стакан с водой так и манит. С отчаяния залпом оприходую все содержимое.

Чертыхаюсь. Спустив на тормозах увиденный запал отца, следую за ним. Зачем? Сама не знаю. Может, чтобы убедиться, что он не причинит никому вреда. Так или иначе, любопытство изъедает, как некогда знакомая мне желчность: желчность, исходящая от некогда лучшей подруги; желчность, которая движет отцом.

Свирепые крики на каждого попавшегося Спасителя. Он им приказывает следить за мной и не подпускать и близко к воротам. Чуть ли не переходя на бег, иду вперед и вперед, пока… не останавливаюсь. Не долго думая, бросаюсь на поиски того, с кого это началось.

Я не злюсь на Юджина. И не злилась после того, как узнала о его предательстве. Злюсь я только на себя, ведь как всегда, во что-то влипла.

Ночь. Потрескивание угля в костре, который представляет собой единственный источник света. Где-то из-за крон темных сосен выглядывают горы и стекающие по скалам потоки ручья. Кажется, вот-вот и каждая его капелька до последней будет унесена ветром и растает в воздухе.

Зажатая в себе Молли натягивает синюю клетчатую рубаху, хоть это не очень помогает ей согреться. Как долго она уже держит язык за зубами? С тех пор, как наши друзья отошли за дровами, она не решается припомнить подстереченных нас с Мэттом.

Заслезившиеся янтарные глаза при свете огня переливаются исключительно желтыми оттенками. Покусывает губы и вздыхает.

Я часто слышу от окружающих насчет собственной загадочности, — мол, сложно предугадать мои дальнейшие действия. Но эти люди просто не встречали Уилсон-младшую. Вот кто воистину непредсказуем. Даже для самой Молли. Что же она выкинет сейчас?

Тем не менее, даже несмотря на чрезвычайно несносный характер и корыстность, ей удается выделяться среди толпы. Молли обладает, на удивление, приятной внешностью. Пусть у нее и длинноватый нос с толстоватым кончиком, тоненькие губы и слегка скошенный подбородок — в этом что-то есть. В совокупности ее черты лица выглядят гармонично.

И сейчас, детально разглядывая каждую изюминку подруги, я натыкаюсь на мысль, что она замечает мой взор. И не оставит его без внимания. Она попросту не может вечно меня игнорировать.

— Ты обещала, что не будешь с Мэттом. Мы договаривались! — убежденная в том, что я все это время кривила душой, Уилсон подлетает с поваленного бревна на ноги и упивается взглядом в огонь. Слезы стекают по щекам. Она наклоняет голову чуток в бок, и очередная образовавшаяся капелька падает на землю, рядом с горящими щепками.

Не в силах больше подкармливать своих демонов дрянными замашками, она принимается нещадно избивать одно из деревьев.

Видимо, мы обе привыкли держать в себе все переживания. До последнего.

— Я не хотела, Молли! — видя ее ломоту; как она глаза выплакивает от саднящих костяшек, я притупляю паршивые ощущения у себя на душе и стараюсь по минимуму тяготить подругу. — Ты вынудила меня. Сказала, что если так будет продолжаться из-за парня, дружбе конец, — смекаю, как же быстро ее физиономия принимает зловредное выражение, и меня это изводит: — О какой дружбе идет речь, если ты постоянно пытаешься мною помыкать? А теперь я еще и должна отказываться быть счастливой, и все, чтобы сохранить верность перед такой херовой подружкой, как ты!

— Как же, блять, приятно слышать в свой адрес нечто подобное! Нахера же ты, сука, соглашалась? — отзывается зябнущим голоском.

— Потому что ты корила меня из разу в раз: «Давай, Лоуренс, давай, соглашайся! Кроме меня у тебя никого нет». А сейчас мне плевать, что ты там думаешь. Мы находимся перед фактом: я нравлюсь Мэтту, а он нравится мне. Третий лишний, — прожигаю ее взглядом и задираю подбородок.

— Знаешь, мне плевать! Идите и дальше трахать друг другу мозги бреднями о своей бесконечной любви! — прикидываясь жертвой, Молли делает обиженную мину и коротает этот бессмысленный разговор своим уходом.