Томми тихонько что-то проворчал себе под нос и прижался щекой к его ноге. Он уже слышал все, что Аллег сейчас говорил, потому и не порывался спорить, вставляя свои никому не нужные несколько центов.
Его мальчик знал, чем он завершит свою речь.
— Это звучит жестко. Но вполне честно, вам не кажется? Томми понимает, что вложения окупятся, а издержки — покроются, — повысил голос Аллег, желая достучаться наконец до молчавшего Эмиля. — Психика — штука сложная, несомненно. И хрупкая, ее легко надломить… Но это далеко не повод навсегда спрятаться в своей раковине, страшась любого, даже самого слабого дуновение морозца. Особенно для такого, как я. Черт меня дери, Эмиль — мне пятьдесят два. Полжизни уже за плечами! А мое поведение… Ох. — Он на миг прикрыл глаза рукой. — Стыд-позор. Уж не знаю, что именно сыграло основную роль в этой комедии — горе после расставания с женой, последствия употребления риталина или моя генетическая слабохарактерность. Факт остается фактом — я вел себя, как половая тряпка, с которой выполняли ровно два действия — вытирали ей полы и время от времени простирывали. Первым вполне успешно занимались мои бывшие, вторым — вы все. Вы можете всегда отказаться, мистер Тэрренс! Вас здесь никто не держит, мистер Тэрренс! Все будет хорошо, мистер Тэрренс!.. Я похож на кисейную барышню? Или на дряхлого старца? Может, на слабоумного? Я взрослый мужик, у меня работа, дом, машина и молодой любовник, которому я намерен подарить квартиру…
— Правда?! — вытаращился Томми, вскинув на него горящие глазенки.
— Помимо этого, — проигнорировав мальчишку, продолжил Аллег, — я намерен положить конец истории этого чертового маньяка-психопата. Раз и навсегда. И не только потому, что мне велят совесть, долг и остальное. То, что он убил дюжину человек и за это полагается достойное наказание, это одна история. То, что он попытался убить Томми, — совсем другая. Мне абсолютно насрать, что он хотел сделать со мной — хоть в бараний рог скрутить, хоть в жертву Сатане принести. Он тронул Томми. Моего Томми. — Его рука обвилась вокруг худых плеч. — Это я ему никогда не прощу. Я желаю удовлетворения. Требую, чтобы эта тварь получила по заслугам.
Аллег вперил взгляд в Эмиля, требовательный, тяжелый, будто бросая вызов — и Годфруа это словно почувствовал. Аккуратно закрыв книгу, он посмотрел на Аллега в ответ. Выражение его лица было нечитаемым.
— Заметьте, — усмехнулся Аллег. — Единственным, кто со мной не сюсюкался, был Томми. Он до самого конца был со мной строг. До последнего держал меня за горло. Даже когда я почти сдался, когда почти опустил руки, готовился в любой удобный миг сбежать, когда он сам был не в себе и творил порой такое, что вызвало бы ужас у кого угодно, — он верил в меня. На подкорке, чисто инстинктивно. Верил, что я приду и завершу начатое. Верил — так же, как я теперь верю ему. Несмотря ни на что, обжигаясь и мучаясь, постоянно сомневаясь, я верю. Просто потому, что Томми беззлобен. Он любит своих друзей, свою семью — всех, кто окружает его. Он не способен перейти черту. Я верю в это.
Не успел он закончить, как его шею обвили тонкие чуть дрожащие руки. Томми встал и обнял его со спины. Уткнулся носом ему в затылок. Поцеловал кожу под волосами. Аллег погладил его по предплечью.
— Я верю Томми… Слышишь? Верю, — тихо, но твердо произнес он то, что уже когда-то прошептал во влажное искусанное ухо. — Достичь грани не столь страшный проступок — главное ее не переступить. Ты остановился. Ты смог удержаться на краю. Смог укротить своего Черта. — Аллег поцеловал тонкое запястье, закончив, мягко и проникновенно: — Я простил тебя. Я горжусь тобой. Я благодарен тебе. За все, мой мальчик. За все. Спасибо, родной мой.
— Ал, — тонко проскулил Томми и крепче стиснул его за плечи.
Дыхание обожгло кожу, губы обожгли шею. Аллег прикрыл глаза. Пусть Эмиль думает, что хочет. Пусть весь мир думает, что хочет. Он свой выбор сделал. Давно уже, на самом деле, — и только сейчас осознал его полностью. Ну, надо честно признать, что ты всегда был редкостным тугодумом, старик…
Доктор Годфруа ещё немного посидел, наблюдая за ними. Его лицо казалось все той же непроницаемой маской, а вот глаза… Аллегу показалось или они засияли ярче?
— Я все же настаиваю на лечении, мой дорогой друг, — произнес Эмиль, осторожно и мягко. — Рад узнать, что ваша внешняя ментальная защита окрепла. Однако смею заметить, что отклонения внутри нее могут привести к печальным последствиям.
— Я понимаю, — кивнул Аллег. — Томми уже предложил своего специалиста.
— Его мало, — произнес мальчик, выглядывая из-за его головы. — Господин Годфруа прав — нужен ещё кто-нибудь со стороны.
— Я помогу вам, — пообещал Эмиль с легкой улыбкой. — У меня есть пара знакомых по службе. Прекрасные врачи, и цены у них приемлемые.
— Благодарим, — склонил голову Аллег.
— Что вы, что вы! Это я должен благодарить вас, — с неожиданным пылом произнес Эмиль, и на его лице расцвела на удивление солнечная улыбка. — Уж не думал, что когда-нибудь… Мистер Клайптон, это ваша книга?
— Да, — помедлив, ответил Томми. — А что?
— Вижу, она вам очень понравилась, — с озорством во взгляде заметил Годфруа. — Столько заметок, пометок, правок… Вы никак по ней психологию и типизацию серийных убийц изучали?
— Она научила меня всему, — пылко заявил Томми.
— Скорее развила природный дар, — сказал Эмиль. — Не настолько моя писанина глубокая, чтобы выработать такую тонкую чуйку на резко маргинальных личностей, какая возникла у вас.
Снова тишина. Звонкая и яркая, как часто бывает после взрыва или признаний. Аллег поднял брови и обернулся к своему мальчику. Невольно усмехнулся — Томми застыл, и его блестящие глазенки стали большими, как блюдца. Его руки зависли в воздухе на том месте, где были плечи Аллега.
— Вы… ваша… — залепетал мальчишка. И, яростно мотнув головой, воскликнул: — Это ваша книга?!
— У вас последнее издание, — довольно улыбаясь, произнес Годфруа. — Я рад этому. В предыдущих были некоторые неточности и допущение, из-за которых местами страдала логика. Здесь же все в полном порядке.
— Мистер… господин… Но имя?..
— Псевдоним, — пожал плечами Эмиль. — Обычно я пишу научные труды по ботанике. Порой очерки о местах, где когда-то бывал. Этот образчик был своеобразным экспериментом. Критики приняли его весьма сдержанно, но я… — Он глубоко вздохнул. — Я вложил в него душу. Буквально.
— Сэр? — непонимающе заморгал Томми.
— Видите ли, дорогие мои друзья, — после короткой паузы проговорил Годфруа. — Сложись история моей жизни немного иначе, я вполне законно мог бы занять место на одной из этих вот, — он провел кончиком ногтя по желтому обрезу, — страниц.
— Сэр?!
Эмиль криво улыбнулся, закинув ногу на ногу. Снова тишина. Более долгая — и напряженная. Минни, проснувшись и как следует потянувшись, спрыгнула с колен Аллега и посеменила в сторону дивана. Запрыгнув на него, она примостилась около доктора Годфруа. Потерлась носом о его локоть.
— Не буду утомлять вас излишними деталями, — проговорил Эмиль, рассеянно погладив кошечку между ушей. — Моя история довольно проста. Единственный сын богатых родителей, последний из знатного рода, кутила, эгоист и пьяница. Конечный подонок, презиравший весь мир вокруг, когда был трезв. Лихой бонвиван, не знавший что такое честь и совесть, когда был пьян. Понятное дело, пьян я бывал гораздо чаще. Особое место в этом деле отводилось амурным делам, и гордиться мне тут нечем. У меня было много девушек, некоторых, уж простите за честность, брал я насильно. Мог себе позволить — с наследством семьи я был всемогущ.
Он сделал короткую паузу, потирая гладкий подбородок. Аллег слушал. Томми впитывал, казалось, всем телом — даже наклонился немного вперед.
— А там, где деньги, вседозволенность и пьянство сливаются вместе, всегда жди беды. Я проводил месяцы в загулах, без какого-либо преувеличения. У меня сменилось с сотню любовниц. Меня окружали сплошь такие, как я, лишь с одной небольшой разницей — они были намного беднее и проще. Все, как один, заглядывали мне в рот, отчего мое чувство собственной важности росло едва ли не в геометрической прогрессии. Я не помню, когда впервые попробовал вкус крови, выражаясь литературным языком. Кажется, это было ещё в студенческие годы. Какой-то бармен, якобы, как-то не так посмотрел на какую-то мою пассию — и жестоко за это «поплатился». За дело ли? Разумеется, нет. Я даже не уверен, что он вообще обращал на нас внимания. Мне хотелось похвастаться силой перед друзьями и моей зазнобой, а этот несчастный просто очень удачно подвернулся под руку.
