— А салфетки для чего? — проворчал Аллег, подсовывая ему одну под локоть.
— Вот для чего, — сказал Томми, вытирая руки. И улыбнулся. — Ты сегодня такой светлый.
— Ты светлее, — тут же заявил Аллег и откинулся на спинку кушетки. — Ты всегда очень светлый, мой родной.
— Свечусь от довольства, — хмыкнул Томми — и его улыбка медленно перетекла в ухмылку. — Чокнутым оно свойственно.
— Я теперь тоже чокнутый? — спокойно спросил Аллег — ему правда было нестрашно. — Это не опасно?
— Ну, я, как видишь, не особо опасен, — заметил Томми.
— Викинг, Аарон и Феликс с тобой не согласятся, — улыбнулся Аллег, и его мальчишка расхохотался.
Серо-зеленые глаза. Густые темные лохмы. Гибкая фигура, светлая улыбка… Взгляд. Чертов взгляд. Мир зыбкий… но спокойный. Никакого напряжения. Никакого страха — безумцы не умеют бояться… Вот, что изменилось. Вот, что ушло, оставив по себе дыру в коре головного мозга.
Желание защиты. Чувство ужаса. Ощущение беспомощности.
Аллег встал, откинув салфетку, и пересел к Томми. Положил голову ему на плечо и понял, что исчезло ещё кое-что — брезгливость. Отвращение к самому себе — к своей чувственности. Хотя последнее, наверное, не то чтобы ушло, а скорее заменилось. Поменялось местами с кое-чем другим. Томми уткнулся ему носом в лоб и оставил долгий поцелуй на коже. Теплые сухие губы обожгли больной висок. Аллег охнул, и его мальчишка отпрянул с коротким «больно?».
— Зачем тебе телефон? — ответил ему на это Аллег. — Звонил нашим?
— Они звонили, — признался Томми будто нехотя.
— И что? — спросил Аллег, потираясь своей заросшей щекой о его гладкую впалую щеку.
— Сто двадцать пять пропущенных у меня, двести семь — у тебя, — с наигранно тяжким вздохом ответил Томми.
И они рассмеялись друг другу в тон. Томми включил мобильник и глянул на дисплей, нахмурив брови. Аллег оставил несколько быстрых поцелуев вдоль линии его подбородка. Погладил по шее, по щеке, ущипнул за ухо.
Томми хихикнул. И нажал кнопку «вызов». Просяще глянул на Аллега. Тот с улыбкой приобнял его за плечи и притянул к себе. Мальчишка прижался к его груди, ухо — прямо около сердца. Какое-то время все было тихо. А потом…
— Привет… Ауч, — Томми отодвинул телефон подальше на какое-то время, а после, морщась и фыркая вместе с Аллегом, притянул обратно, — привет, говорю. … Все? Выдохся? А теперь слушай сводку новостей прямиком из отделения сумасшедшего дома, милый мой. У нас все хорошо! Правда, Аллег?
— Абсолютно, — заверил Аллег прямо в подставленную трубку.
— Во, слышишь? Его голос! Он сам говорит… Да, с ним все хорошо. Да, он в порядке… Ну. Прямо как я… А ты что, реально думал, что все обойдется? Что его никак не затронет?!.. Выглядел-выглядел! Мало ли как он выглядел! Его чуть не убили, а потом… Эмиль? Да, звонил. Нет ещё… Обязательно… Да, все правда хорошо… Ну, я же как-то живу. И он поживет. Со мной… Ты только сейчас?.. Ох, Джеки… Я не пойму, ты мне веришь или нет?.. Чет незаметно особо. Все! Ничего не хочу слышать! Нам ещё двум докторам звонить! Все, давай, милый мой, пока… Пока-пока!
— Двум? — поднял брови Аллег, когда мальчишка оборвал связь.
— Эмиль и мистер Пэбблтен, — ответил Томми и пожал плечами. — Если у тебя и правда нарушение в психике, надо провериться. Все же нарушение нарушению рознь. — Его мальчишка неловко глянул на него. — Может, мы зря тут сидим такие радостные с тобой. Может, у тебя что посерьезнее…
У мистера Пэбблтена был высокий скрипучий голос и особая, весьма нестандартная манера разговора. Прямо посреди беседы он мог начать задавать отвлеченные, на редкость неуместные вопросы и выдавать весьма странные советы. Что-то вроде «Вы когда-нибудь танцевали под Луной? Попробуйте. Повышает самооценку!» или «У вас были панические атаки во время секса? Как они проходили? С эякуляцией или без?», или «Вы пробовали задергивать шторку? А закрывать дверь? Спасает от незваных гостей!»…
— Он что, тоже «того»? — спросил Аллег после первого такого разговора.
— Нет, — хихикнул Томми и чмокнул его в щеку. — Он просто прекрасно знает, что таким, как мы, нужно.
Что же им нужно? Простор фантазии, видимо. После трех дней и шести звонков мистер Пэбблтен заявил с поразительной уверенностью: «Весьма занятный случай, мистер Тэрренс. Весьма и весьма занятный. Пожалуй, я могу смело утверждать до и после наших сеансов, что синдром Мистера Клайптона теперь передается воздушно-капельным или даже половым путем. Весьма необычный способ для психологического вируса… Но весьма приятный, согласитесь?» Его рекомендации относительно лекарств, впрочем, были более адекватными. Про разговоры, голосовые тесты и прочие проверки то же тяжело было сказать. Не поймешь — взаправду они помогают или это стандартный «спад-подъем» цикл любой болезни.
Диагнозы он тоже ставил весьма… специфические. Уже где-то на пятый день мистер Пэбблтен истерически вскричал посреди разговора: «Вампиры! У вас ассоциативные расстройства понимания морфологических свойств вампиров! С этим надо что-то делать! Срочно!» Аллег страдальчески скривился.
— Не нужны нам никакие вампиры, — пробурчал он себе под нос.
— Нужны-нужны, — заявил Томми, похлопывая его по руке. — Мистер Пэбблтен прав. Он очень умный, мой мистер Пэбблтен…
Аллег ответил на это угрюмым молчанием. У них в распоряжении всего неделя. Неделя! После придется выйти на свет: видеть докторов, знакомиться с родственниками, общаться с нечестью… Чертова рутина. Точнее, Аллегова. Хотя и Чертова, наверное, тоже — вряд ли он его бросит.
Эту же дурацкую идею с вампирами не бросил. Всю вторую половину пятого дня его не было. А потом появился — с кучей дисков в ручонках и довольной лыбой на мордашке. Аллег ещё больше скуксился и скрылся в ванне — ему давно пора бороду подстричь. А ещё подумать — если он прикинется, что у него недостаток солей в крови, Томми даст ему немного посидеть на кухне одному? Чуги, вон, как соскучился…
Хрен там.
— Ты глянь, — хихикал Томми, показывая ему одну чертову коробку с бледномордыми за другой. — Глянь! Какая красота…
— Отвратительная, — буркнул Аллег, глядя на диски, как на ожившие куски рвоты — от них даже несло похоже. — Чего ты хочешь?
— Тебя, — сказал Томми. — Но помимо этого я хочу, чтобы ты понял, почему Феликс — полнейший дурак.
— Я и так понял, — хмыкнул Аллег — и рассмеялся. — Вечножитель, тоже мне…
— Не-не-не, — замотал головой Томми. — Тут очень тонко все. Прямо как волосок с пальца. Очень-очень! Я тебе покажу…
Показывать начал прямо этой же ночью. Сначала это были сплошь ужастики — дикие, фантасмагоричные, абсолютно оторванные от реальности. Местами они смешили, местами — очень смешили. Аллегу было легко. Потом пошли ужасы куда более серьезные, куда более понятные, приземленные и близкие. Подчас с уклоном в психологию. Аллегу было не по себе. Потом были картины, напоминающие документальную хронику. Драмы, триллеры, тяжелые массивные полотна, смешанные с навязчивой идей крови, похоти, секса. Аллегу было нехорошо. Ночь медленно перетекла в день, а фильмы тасовались между собой, как разношерстные карты в колоде. Холод — свет, боль — возбуждение, горечь — смех, ужас… Мир опять поплыл по кругу.
«Мне мерещатся голоса».
«Это я говорю, не бойся».
Томми сидел рядом с ним. С ним смеялся — и без него. Его все эти фильмы забавляли. Он называл их «предметы» и напрочь отказывался воспринимать всерьез. «Это все извращенно, — заявлял он, запуская пальцы в волосы. — Это все пошло. Как сами вампиры. Они давно уже — лакмусовая бумажка фантазий на тему аристократии, гробов, крови и мертвецки-слащавой любви. Продажный образ. Мне от них тошно».
Где-то посреди второго десятка «предметов» он достал небольшую книгу в коричневом переплете и начал читать так, чтобы Аллег слышал и то, что происходило в фильме, и его высокий ясный голос. Это оказался «Дракула». Классический «стокеровский» Дракула. Аллег не понимал зачем. Долго не понимал.
