Аллег добродушно шикал на него и ерошил густые волосы на затылке. Его нервы в последнее время раскалены настолько, что мелкие дрязги с Томми станут для нее так, крохотными вспышками энергосети. Впрочем, его мальчику об этом знать не обязательно — он и так настрадался, бедняга.

Но даже не это самое главное. Аллег стал ловить себя на том, что порой просыпается по ночам от странного сна и не может вспомнить, каким именно он был. Или ощущения, стойкого, почти осязаемого чувства, которому он не мог дать точного определения. Его бросало в пот, у него высыхало горло, будто он тяжело дышал или кричал. Но при попытке вспомнить хоть что-нибудь, он натыкался на невидимую стену в своей голове. Невидимую и непроницаемую. Это подъедало его. Это мучило его. Он понимал, откуда все это берется, он догадывался, что — кого — видит во тьме подсознания. Понимал, что мозг попросту защищает самого себя от кошмара. Понимал, что так, возможно, только лучше для него. Лучше ничего не делать, стараться абстрагироваться, забыться на время. Дождаться Томми…

Он понимал — но не мог ничего с собой поделать.

Это был его вина. Во многом. И его трагедия. Феликс напал именно на него, Феликс привязался именно к нему. Феликс его… любит?

«На свой, маньячный лад».

Аллег начал задумываться уже буквально на следующей же неделе после выписки, а окончательное решение принял через две. Его мучила совесть, его грызли подозрения, его обглодали беспрестанные видения. Его жег стыд. Болезненный, непереносимый стыд от осознания того, что он для всей этой истории — балласт. Безобидное, но тяжкое бремя, которое ярмом висит на шее у всех вокруг. Особенно у Томми, его самоотверженного безмерно заботливого мальчишки. Он стал ему не помощником — обузой. Мягкотелой жалкой обузой, вечно требующей внимания и сил. И как его мальчишка только терпит его еще?..

Все это-таки заставило Аллега набрать давно напечатанный, но ещё ни разу не использованный номер в своем списке контактов. Выслушать долгие мерные гудки, три автоответчика и пять резких «абонент не доступен», прежде чем в динамике раздалось знакомое хриплое «да?».

— Сержант Эртейн, — старательно скрывая волнение, произнес Аллег. — Не могли бы вы попросить лейтенанта Клайптона переговорить со мной?

— Возможно, — после паузы проговорил Данко. — А зачем вам?

— Я… — Аллег умолк, собираясь с силами. — Я хочу попросить его устроить мне встречу с мистером Сент-Джоном Смитом.

— Кем? — после ещё более долгой паузы выдал Данко.

— Феликсом, сержант Эртейн, — чувствуя острую горечь под языком, сказал Аллег. И зачем-то пояснил: — Который мой Феликс. Это его настоящее имя.

========== 21 глава. Камерное интервью с… ==========

Лейтенант Клайптон был зол. Не настолько зол, как тогда в машине, — все же субординация и рабочая обстановка делали свое дело — но все же.

— Вы хоть понимаете, что натворили? — повторял он все то время, что они шли к камере допроса. — Понимаете всю тяжесть последствий своего поступка?

— Понимаю, — со спокойствием смертника отвечал Аллег.

Сам по себе полицейский участок был весьма приятным и светлым, но допросная комната находилась далековато, и коридоры, ведущие к ней, были плохо освещены. Аллега не покидало тревожное чувство приближающейся беды. Я словно иду в логово зверя, думал он. И тут же себя одергивал. Никакое это не логово — это тюрьма, клетка, из которой зверю не выбраться. Да и с чего бы ему считать Феликса зверем? С того, что он, имея на руках все условия и средства, его, слабого беспомощного старика, даже покалечить не сумел? Ну что за глупости, старина! Самому не смешно?..

Нет. Совершенно. Сердце звучно билось о ребра. Его подташнивало.

— Нам жизненно необходима любая — вы слышите меня? — любая деталь относительно личности подозреваемого, — яростно прошипел Джек, схватив его за плечо уже практически у двери допросной. — А вы скрыли от расследования едва ли не важнейшую из них — имя! Имя!

Аллег промолчал. У него было, что сказать на этот счет — он не произнес ни слова. Джек долго сверлил его тяжелым взглядом, но, в конце концов, отступил. Тяжело сглотнул.

Криво усмехнулся.

— Вы поступили даже глупее, чем Томми, — с легким налетом ехидства сказал он. — Легкомысленность воздушно-капельным путем что ли передается? Хотя нет. — Лейтенант фыркнул. — Скорее половым.

Аллег дернулся, как от пощечины, но снова смолчал. Джек не в себе. Джек злится. Не стоит принимать его слова близко к сердцу. Он переживает за ход расследования… А ещё я ему не нравлюсь. Не понравился ещё тогда в машине. Иначе, откуда у него такой..?

Чушь! Не в этом дело. Он, старый баран, втянул Томми в серьезные неприятности. Джек, как нормальный старший брат, волнуется за него. Волнуется сильно. Излишки этого волнения окисляются в злость, злость бурлит под нагревом гнева и страха, оседая на дне раздражением. А уж это осадочное закристаллизованное раздражение, как торфяные залежи, так и норовит вспыхнуть от любой упавшей на него искры. Искра — продукт внешних обстоятельств. Неудачи в расследовании, выходки брата, лица его соучастников, навязчиво маячащие перед глазами…

По-хорошему, Аллегу свести бы контакты с Джеком Клайптоном до минимума и начать с ним общение уже после того, как Феликса окончательно, согласно всем правилам законодательного права, упекут за решетку. Но это означало бы полное отстранение от хода следствия, а значит — и полное незнание относительно… всего. Аллег не мог так поступить — он такое просто не вынес бы. Он должен знать все. Просто должен и точка.

— Сколько у меня времени? — спросил он, указав глазами на дверь.

— Вообще минут пятнадцать, — после некоторой паузы ответил Джек неприятным тоном. — Я выбил право на сорок.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Аллег. — Огромное, лейтенант.

У Джека дернулся край губ, но он промолчал. Допросная комнатка была небольшой — намного меньше, чем показывают в кино. Полупрозрачное стекло, отделяющее свидетелей от заключенного, было темнее, чем Аллегу представлялось, и покрыто тут и там тонким слоем пыли. Впрочем, видеть то, что происходило за ним, это не мешало. Аллег остановился около него, увидев тонкую бледную фигуру, сидящую за хлипким невысоким столом.

Феликс слегка раскачивался вперед-назад, глядя в какую-то одну видимую только им точку на поверхности стола. Волосы потемнели — краска начала слезать. Лицо было чистым и белым, как свежевыпавший снег. На нем не осталось и следов от былых увечий — будто он вовсе не участвовал в драке.

Аллег тяжело сглотнул. Серая дверь, ведущая в допросную, одновременно манила и пугала. Он не мог оторвать взгляда от круглой пластиковой ручки.

— Если захотите прервать разговор, — услышал он за спиной тихий голос лейтенанта, — просто вставайте и уходите. Понятно?

— Да, — заторможено кивнул Аллег.

— Не подходите к нему, — продолжал тот же голос тем же тоном — ровным, назидательным, почти участливым. — Не берите ничего у него из рук. Не трогайте его. Начнет кидаться — не волнуйтесь. Он прикован к стулу и столу за ноги и за руки. Цепь крепкая. Если что, опять-таки — уходите. Дверь всегда открыта. Если он каким-то чудом сюда прорвется, получит пулю в ногу или руку. Вы здесь в полной безопасности.

«В полной безопасности». Аллег трижды повторил эту фразу. Трижды перекатил на языке, трижды отстучала зубами во рту. Трижды. Вздохнул.

И взялся за холодную скользкую ручку.

Белый свет люминесцентных ламп неприятно ударил по глазам, и ему на миг пришлось зажмуриться. Здесь явно было холоднее, и дышать было тяжело. Видимо, он запыхался от волнения. Да, должно быть, дело именно в этом…

— Мне не сказали, что ты придешь.

Аллег открыл глаза. И замер, встретившись со сверкающим… нет, не так… с горящим взглядом серебристых глаз. Феликс поднял голову и откинул со лба отросшие темные кудри. Он смотрел на него, впитывал с такой жадностью, словно Аллег был для него наипрекраснейшим зрелищем из всех когда-либо виденных в этой жизни. Крылья тонкого носа трепетали, ресницы дрожали, мускулы на лице, шее, плечах напряглись, как натянутые канаты.