— Миссис Смит? — вежливо осведомился Аллег, решив, что выглядит более солидно для того, чтобы с ней заговорить. Забитые бедные люди уважают возраст и респектабельный внешний вид.
— Да, — заторможено кивнула она.
— Аллег Тэрренс, — с улыбкой представился он. — А это мой ассистент, мистер Томми Клайптон. Мы к вам по поводу вашего сына.
— Моего сына? — тупо переспросила миссис Смит.
— Да, вашего, — кивнул Аллег, внезапно ощутив какую-то странную растерянность. — Мистер Сент-Джон Смит… Он ведь ваш сын?
Повисла пауза. Женщина хлопала пустыми глазами и морщила грязный изборожденный морщинами лоб. На вид ей было лет пятьдесят пять, не меньше, хотя по документам должно было быть всего сорок четыре. Они постояли ещё какое-то время в неловкой тишине.
Пока миссис Смит, наконец, не выдала:
— А. Да. Джон. Да… Он у меня был.
Был?
— Вы уже знаете о том, что он…? — начал было Аллег, но женщина его перебила.
— Я знаю, что он сбежал, и больше я его не видела, — заявил она таким тоном, словно рассказывала, как у нее корову увели. — Это все этот Эквайн… Говорила я Джони, чтобы он не водился с этим стариком. Говорила: «Не ходи к нему, ток хуже будет!» Но разве ж он меня слушал когда-нить!..
Женщина всплеснула руками, а они с Томми переглянулись. Эквайн…
— А этот Эквайн, — заговорил его мальчик, — его, случаем, не Джордж зовут?
— Ай, да я помню, что ли? — отмахнулась женщина. И нахмурилась. — Чего вам вообще надо? Я сына своего знать не знаю. Если он чего натворил, так эт…
— Он убил человека, — быстрее, чем Аллег успел подобрать слова, ляпнул Томми. — И не одного.
— Немудрено, — после долгой паузы проговорила женщина. — У него отец такой был. Вечно во все лез. Вечно что-то творил. Хорошо, что его море забрало — уж устала я с этим ублюдком мучиться…
Дальнейший разговор ничего путного не дал. Ну, кроме осознания того, что семья у Сент-Джона была весьма стандартная для подобных злачных мест — бедная, забитая и убогая.
— Все-таки в паб придется сходить, — пробормотал Томми, когда они оставили мать Сент-Джона и вышли на «главную» дорогу городка. — Поселение тут мелкое, все должны все друг о друге знать.
Аллег молча кивнул. Солнце ползло по небу, приближаясь к черте гор и верхушкам сосен. Близился вечер. Холодало. В пабе воняло стухшим луком и плесенью, но бармен оказался весьма приятным малым, и пиво не отдавало дешевым спиртом или ещё какой-нибудь бурдой. Стрелка часов уже подходила к шести пополудни, когда им с мальчишкой таки удалось подцепить одного низенького сморщенного старичка. Хмурый и молчаливый, выпив, он стал куда разговорчивее и дружелюбнее. Не то чтобы он рассказал много, но даже этого вполне себе хватило.
— Нелюдимый был мальчишка, — говорил старичок, хлебая дорогой ром, — для такого дела они с Томми не пожалели ни цента, — молчаливый, скрытный. Странный. Тут все такие, ага. Но он был ещё страннее. Школу не любил, почти не ходил в нее. Говрят, даже писать-читать толком не умел. Вечно шлялся к кораблю. Ага, во-о-он тому старому. Мальчишки говорили, сидел там сычом в полной тьме. Чего-то шипел, бормотал постоянно. Любил ночью к морю сходить. Мол, на звезды глядел, но эт все чушь — после таких его прогулок на гальке куча выпотрошенных рыбок находили. Как-то его старый Лорри сцапал прям за руку — окуня рвал малец. Прям голыми зубами, предсляете!.. Он его спрашивать, мол, ты чё, парень? А он ни гу-гу в ответ… Странный был, да. Очень странный. А старина Джорджи… Бедняга. Любил он этого сорванца. Любил, эт видно было. Он прям в бухточке жил. В море часто на лодке уходил. И мальца брал. У того как лишнее время появится, так он, знаете, — сразу к Джо! Джорджи его привечал, ага… Многому его учил. Ну, знаете… нехорошему. Вы поймите, тут жизнь тяжкая, каждый, как может справляется. А пацан-то, хоть и не ученый, но умная голова. Жаль такому добру пропадать. Вот и Джо было жаль. Возил его он на… Ну, знаете… Товары там, все дела… Привечал его, ага, привечал. А ещё рассказывал много. Ох, рассказчик был старина, ох!.. Пацаны слушали, раскрыв рты, — и этот тоже слушал. Говорили, больше, чем все. Про чудищ всяких любих, уж не вспомню каких. С зубами там чего-то… Нравилось, ага. И Джо нравилось. Пятьдесят пять старику, а он все возился с ним. Любил его. Как сына вроде, а там… Знаете, я ж ему говорил, мол: «Джо, дружище, да брось ты это мелкого, загребут тебя за растление, весь конец жизни обломают». Но он упертый был. Любил, как же… Во, че влюбленность с людьми делает! Нет от нее добра, знаете?.. А паренек-то… А что паренек? Папаши нет — и то к лучшему, урод был жуткий и странный. Страннее мальца даже. Море его забрало. Морские демона домой позвали, знайте!.. Мать как простокваша кислая. В юности хороша была, но потом — как подменили. Это ее папаша его взял. Так и знайте! Папаша с собой утянул! А кто эта осталась… Черт ее знает. А пацану от того худо, канешн. Любви ни грамма, ни капли. Ласки всем существа в мире хочется — ребенку так особенно. Уж сколько он у него отирался, о-о-о-о… И сколько всего ему делал! Рукастый был. Руки быстрые — как мысли его. Умел он приспосабливаться, ага… Так и свалили отсюда вместе. Колымагу стырили у нашего Рохта Прыща, вещей набрали с деньгами и укатили в закат. Куда? Понятия не имею. Джо говорил, что к новым высотам. Уж не знаю, что с ними потом стала… Не-не-не! Никаких насилий. Все по делу. Да, по любви все… по любви, знайте…
Они вышли из паба под кроваво-красное закатное небо. Ветер крепчал, и все же Аллег попросил Томми выбраться к морю. Ему отчего-то тяжеловато было дышать. Он подставил лицо ветру, и соленый влажный воздух побережья приятно обмыл горящую кожу.
— Ну как? — спросил Томми. — Полегчало?
— Давно уже, — хмыкнул Аллег, глядя на набухающую синим полоску горизонта. — Мне просто… Мне просто нужно было это, Томми. Нужно…
Понять до конца — чтобы до конца отпустить. Кошмары не приходили уже очень давно. Сент-Джон пропал навсегда — вполне возможно, воссоединился с тем, от кого убегал и кого искал всю свою жизнь. Отныне он уйдет и из мыслей — станет блеклым пятном, раствориться в волнах истории… Терзало другое. Сны не уходили. Аллег видел в них тени прошлого и все до одной — тени Томми, храброго, самоотверженного мальчишки, отдававшегося ему так полно, как это только возможно. Он до сих пор чувствовал себя виноватым перед ним, до сих пор…
— Эх, мне бы твои проблемы, — глубоко вздохнул Томми. — Не, все-таки надо было пробить ему башку битой, и дело с концом.
…поражался тому, насколько Томми порой бывает диким и жутковатым.
— Вот как ты можешь так легко говорить об убийстве? — с тяжким вздохом произнес Аллег. — Он ведь человек, Томми. Живой, дышащий, чувствующий…
— Маньяк, — закончил за него мальчишка и откинул густые волосы назад. — Он порченный, таких только в утиль.
— Иногда мне кажется, — после короткой паузы проговорил Аллег, — что он был прав. Тебе как будто нравится загонять жертву и…
— А даже если так, то что?
— Томми.
— Ну что «Томми»? Что? Я же не трогаю простых людей. И никогда не буду трогать.
— Уверен?
— Абсолютно. Мне это не выгодно. Черт живет за счет смертных. Чем их больше — тем лучше. Конкуренты ему не нужны.
— Ах, так он для тебя конкурентом был…
— Ну не прям. Скорее обузой. Лезет со своими вампирьими представлениями о смысле жизни. Стыдоба. Ух, блян, надо было утопить его в той мойке. На-до-бы-ло.
— И это только за то, что он меня тронул. А если бы он меня убил?
— Кишки бы ему вырвал. Голову размозжил о стену. Кулак бы запихал до самой трахеи… Или бы просто дал мышьяк. Не знаю, но точно бы так просто он не отделался, ублюдок ебаный.
— … Сам уже звучишь, как маньяк, родной мой.
— Правда? Нехорошо. Маньяку рядом с тобой делать нечего. Ты достоин большего.
— Ой, так ли…
— Да. Вот так ли.
— Если кто и достоин большего, так это ты. Ты… Томми, я до сих пор не верю, что ты меня… принял. После всего, что…
