— Что? Что такого страшного ты совершил, что я должен был тебя не принимать?
— Ушел от тебя в первый раз.
— Испугался. И Феликса не хотел предавать.
— Он пытался меня убить, у нас были доказательства.
— Не сразу. И даже если так, ты был прав — мы поспешили.
— Я трясся из-за каждой ерунды. Я боялся идти вперед.
— Не хотел сходить с ума. Не хотел продолжения боли. Я дурак, что этого сразу не понял. Что это позволил. Безжалостный деспот…
— Я… был с Феликсом. Мы с ним…
— В смысле «был»? Потрахался, что ли? Гспди, было бы из-за чего волноваться.
— Томми, я не могу поверить, что тебе все равно.
— А почему мне должно быть не все равно? Секс это лишь часть отношений. Хер — не сердце. И все это было не всерьез для тебя. И для меня тоже. Да и вообще, были поводы поважнее, чтобы переживать. Ты же мой, от начала и до конца… правда?
— Да. Да, господи, да!.. Но… Томми. Ты уверен, что хочешь… этого?
— «Этого»?
— Ой, ну не прикидывайся, черт тебя за ногу! Посмотри на это! Посмотри!.. Все обвисло, обрюзгло, морщин до хрена… Вон, даже пятна пигментные полезли! Урод уродом, а ты все ещё молод и хорош собой. Тебе же девушки тоже нравятся — найди себе какую-нибудь красотку, вроде Хелл или Дженни. На крайний случай поищи мужчину получше. — «Не бывшего труса и лжеца». — Ты ведь можешь. Я знаю, у тебя все могло бы быть в сто раз лучше. А я… Я весь больной — буквально весь. Весь пережеванный, перемятый и едва отошедший от всего этого кошмара. Не нужен я тебе такой. Не нужен.
— …
— …
— …
— Томми? Томми, я… слишком грубо? Прости, просто я хотел сказать, что… Томми? Томми. Томми! ТОММИ! То…
От моря веяло холодом, но в руках его мальчика было тепло. Его губы отдавали солью, а язык — хмелем и ноткой корицы. Его волосы пахли терпким мускусом. Его кожа ласкала пальцы, как лен.
Его глаза горели. Безумным зеленым пламенем.
— В машину, — прохрипел Томми. — Быстро.
Аллег не мог и не желал противиться. Рука Томми была чуть шершавой и твердой, а голос неумолимым. За последние пару лет его мальчик ещё больше окреп, хоть и не потерял свойственной ему гибкости и худощавости.
— Нужен, лять, — заполошно шептал он, нависая над ним. — Я те щас покажу, чего мне нужно. Щас покажу, покажу!..
Заднее сидение было не слишком широким, но зато мягким из-за чехла с подкладкой из меха. Они выключили свет и включили печку — ночи близ осеннего побережья холодны. Раздевались медленно, подолгу лаская и целуя каждый кусочек обнажившейся кожи. Томми явно решил облизать его с головы до ног. Когда он прикусил кончик большого пальца на его ноге, Аллег фыркнул и потянул мальчика на себя за ворот ещё не снятой рубашки.
Ему тоже хотелось как следует поласкать своего чертенка.
— Девчонки, лять, — хрипел Томми, тычась носом ему в бедро и медленно двигая пальцами. — Мужчины, сука. Нахуй. Тебя хочу. Тебя, слышишь?
Аллег смог только прошептать сиплое «да». Да, Томми. Да, слышу. Да, хочу. Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик… Поджарый, сильный, грациозный, Томми подхватил его под бедра и потянул на себя. Накрыл собой, прижался ближе, лизнул шею, подбородок, кончик носа. Ал фыркнул, обхватив его ногами. Сам потянулся, чтобы прижаться к его рту.
— Хочешь пошлятину? — просипел мальчишка, тяжело дыша ему в губы.
— Хочу, — ему в тон ответил Аллег, с трудом сглатывая высохшим горлом.
— Маман говорила мне, что чем дальше мужик засовывает язык, тем он ебучее в постели, — хихикнул Томми, слегка отстраняясь, чтобы перехватить его поудобнее.
— Скажи маман, что она права, — слабо улыбнулся Аллег. И вздрогнул, зажмурившись. — Черт возьми… Она… Ох… Чертовски права… Томми…
Сегодня Томми его решил, видимо, извести чудовищной нежностью. Двигался он медленно, плавно, с долгими паузами и поцелуями. Его руки скользили по бокам и груди, щипали за живот и бедра. А рот не оставлял в покое подбородок и верхнюю часть шеи — язык с характерным шипящим треском скользил по колючей щетине.
— Маньяк чертов, — прохрипел Аллег, с наслаждением перебирая густые жестковатые лохмы на затылке. — Отращу бороду. Так и знай, отращу.
— А я налысо побреюсь, — заявил Томми, сморщив нос, и иступлено припал к складочке на его подбородке. — И будем мы в расчете.
— Не смей, — рыкнул Ал, с осторожной силой сжав его волосы. И слабо застонал. — У меня от бритвы раздражение. Скоро весь прыщами покроюсь.
— Ну хоть ещё чуть-чуть, — тоненько прошептал его мальчик, покрывая его щеки короткими поцелуями. — Ещё хотя бы пару месяцев и отпустишь… ладно?
— Ладно, — слабо улыбнулся Аллег. И тут же выгнулся, беззвучно охнув, от очередного толчка. — Томми…
— Люблю, — жарко выпалил Томми, прихватив его губы своими. — Люблю всего. Люблю щетину. Люблю бороду. Люблю складочки. Люблю колечки на груди. — Он запустил в его поросль пальцы и слегка потянул. — Люблю родинку на бедре. Вот эту, да… Люблю родимое пятно на спине. Вот здесь оно, вот здесь… Люблю твои руки. Люблю твои губы. Глаза твои люблю, такие голубые, такие… Господи, Аллег, люблю тебя, люблю, люблю, люблю…
— Томми, — слабо выстонал Аллег.
И у него перехватило дыхание — Томми взялся за него всерьез.
И я тебя. И я люблю, мой родной мальчик. Твой тоненький шрам на лодыжке, твой чуть надломанный левый клык, твой слегка скошенный длинный нос. Люблю твои волосы, густые, жесткие, вечность бы пропускал сквозь пальцы… Люблю твою спину, крепкую, ровную, никогда бы не отпускал из рук… Люблю твои глаза, яркие, живые, чертовски опасные, хочу смотреть в них всю жизнь, что осталась. Люблю, когда ты обнимаешь меня, когда целуешь, когда говоришь со мной, когда ругаешь меня, когда со мной смеешься. Люблю твой смех. Люблю улыбку. Люблю, когда ты во мне, когда ты держишь меня, и весь мир расплывается перед глазами. Люблю, когда ты шепчешь мне: «Ты мой». Люблю тебя, мой мальчик, люблю, люблю, люблю…
— Люблю, — выдохнул он, чувствуя, что его мальчишка на пределе. — Люблю, мой родной. Люблю… Давай, Томми. Давай.
Тонко заскулив, Томми уткнулся ему в шею, тяжело дыша. Аллег было решил, что все закончилось, и ласково погладил его по спине… но не тут-то было.
— Ты меня до инфаркта доведешь, — с трудом переводя дыхание, прохрипел он уже в самом конце. — Говорил же, что не люблю, когда ты…
— А я люблю, — улыбнулся Томми. И оставил последний поцелуй на его копчике. — Всего люблю. Везде люблю. Где у нас там мазь была?..
Глубокая кобальтовая ночь собралась за окном их «Форда». Они сплелись под плотным шерстяным пледом — Аллег улегся Томми на грудь. Они выключили печку, чтобы не разряжать аккумулятор. Прижались друг к другу плотнее. Пот юркими капельками скользил со старой кожи на молодую.
— Надо Хелл позвонить, — тихонько шепнул Томми. — Она просила.
— Как они там? — так же тихо спросил Аллег, поглаживая его по плечу. — Как Рун?
— Лапонька, — нежно протянул его мальчик. — На Тедди похожа. Такая же…
Он надул щеки, и Аллег фыркнул, чмокнув его в шею.
— Все дети пухлые, пока совсем маленькие, — с улыбкой сказал он. — Видел бы ты меня в детстве — бочонок на ножках.
— Я хочу это увидеть, — выпалил Томми, и его глаза зажглись зеленью. — У тебя есть фотки? Покажешь?
— Угу. Куда денусь, — слабо хмыкнул Аллег.
— Ал, — помолчав, позвал Томми.
— М? — Аллег приподнял бровь.
— А что ты… а как ты понял, что мне… можно доверять? — слегка неуверенно спросил Томми. — В смысле, что ты чувствовал? Как это выглядело?
«Как абсолютный бред», — про себя сказал Аллег, но ответил другое. Помолчав и подумав как следует, он произнес:
— Это было словно… хаос в моем сознании. Беспорядочное собрание образов, мыслей, причин и следствий. Все было одновременно очень просто и невероятно сложно. Я… Честно, не до конца помню все. Но вот тот миг, когда до меня наконец-то дошло, когда картина сложилась как можно полнее, — его губы сами собой растянулись в легкой улыбке, в виске стало сильнее стучать, — я увидел тебя. Таким, какой есть. Вас обоих. Страх ушел. Полностью… И рассудок, видимо, вместе с ним.
