– Ты зарегистрированный, проэкзаменованный, профессиональный киберштырь, как я, да? – (На «да» глаза открылись.)

Мыш кивнул.

– Ну что – за перерождение системы образования, в которой знать означало прежде всего понимать, – пропел Кейтин мерцающей тьме. – Где ты, кстати, учился на кибера – в Австралии?

– Ыххым.

– Заметно. Мыш, в батарейке твоей сиринги куда меньше иллирия, раз в двадцать – двадцать пять меньше, чем, скажем, радия в люминесцентной краске в цифрах на циферблате радиевых часов. Сколько работает батарейка?

– Должна – до пятидесяти лет. Они дико дорогие.

– Иллирий, потребный для плавки ядра этой луны, измеряется в граммах. Чтобы разогнать звездолет – то же самое. Количество добытого и используемого иллирия во Вселенной исчисляется восемью или девятью тысячами килограммов. А капитан фон Рэй намерен привезти семь тонн!

– Видимо, для «Красного смещения» это лакомый кусочек.

Кейтин ответил глубоким кивком:

– Нельзя исключать.

– Кейтин, что такое иллирий? Я часто спрашивал, в Куперовке, но мне говорили, что для меня это слишком сложно.

– Мне в Гарварде твердили то же самое, – сказал Кейтин. – Психофизика, уровень семьдесят четыре и семьдесят пять. Но вот я пошел в библиотеку. Лучшее определение дал профессор Пловневский в докладе, сделанном в Оксфорде в две тысячи триста тридцать восьмом и, тремя неделями позже, перед Королевским обществом. Цитирую: «По сути, джентльмены, иллирий – это что-то!» Счастливая случайность ввиду заскорузлого языка или глубокое понимание тонкостей английского – кто знает? Словарное определение, если я верно помню, звучит примерно так: «…общее название для группы транстрехсотых элементов с психоморфическими свойствами, гетеротропных со многими обычными элементами, а также с мнимым семейством между сто седьмым и двести пятьдесят пятым элементами таблицы Менделеева». Как у тебя с субатомной физикой?

– Я всего лишь никчемный киберштырь.

Кейтин поднял мерцающую бровь:

– Ты в курсе, что, если двигаться по атомным номерам после девяносто восьмого, элементы становятся все менее стабильными, пока мы не доходим до посмешищ вроде эйнштейния, калифорния, фермия с периодом полураспада в сотые доли секунды – а если пройти чуть дальше, то и в сотые тысячных долей секунды. Чем дальше в лес, тем нестабильнее. По этой причине все семейство между атомными номерами сто и двести девяносто восемь нарекли – неверно – мнимыми элементами. Они вполне реальные. Просто с нами остаются ненадолго. Однако в районе двести девяносто шестого элемента стабильность снова ползет вверх. На трехсотом мы возвращаемся к периоду полураспада в десятые доли секунды, еще через пять-шесть элементов начинается целое новое семейство с почтенным полураспадом в миллионы лет. Атомные ядра этих элементов неимоверны, а сами они – очень редкие. Но еще в тысяча девятьсот пятидесятом году были открыты гипероны, элементарные частицы больше протонов и нейтронов. Эти частицы – носители энергии связи, она удерживает суперъядра от распада, как обычные мезоны удерживают от распада ядро в более привычных элементах. Эта-то группа супертяжелых и суперстабильных элементов и наречена общим названием «иллирий». И снова цитата из умницы Пловневского: «По сути, джентльмены, иллирий – это что-то!» Как сообщает нам Вебстер, иллирий и психоморфический, и гетеротропный. Полагаю, это такой хитрый способ сказать: иллирий значит многое для многих. – Кейтин развернулся спиной к ограде и сложил руки на груди. – Интересно, что он значит для нашего капитана.

– Что такое «гетеротропный»?

– Мыш, – сказал Кейтин, – к концу двадцатого века человечество столкнулось с полной фрагментацией того, что звалось в те годы «современной наукой». Континуум полнился «квазарами» и неопознанными источниками радиоизлучения. Элементарных частиц было больше, чем создаваемых из них элементов. А замечательно устойчивые соединения, много лет считавшиеся невозможными, вроде KrI₄, H₄XeO₆, RnF₄, синтезировали направо и налево; благородные газы оказались не такими уж благородными. Концепция энергии, воплощенная в квантовой теории Эйнштейна, отличалась ровно такой же корректностью и вылилась в такое же множество противоречий, как тремя веками ранее теория, по которой огонь есть высвобождающаяся жидкость именем «флогистон». «Мягкие науки» – прекрасное названьице, не так ли? – все пошли вразнос. Опыт, открытый психоделиками, так и так заставлял всех подвергать сомнению все, и только через сто пятьдесят лет этот раздрай свели в какое-то подобие внятного порядка великие светила синтетических и интегративных наук, которые обоим нам известны слишком хорошо, чтобы я оскорблял тебя их упоминанием. И ты – кого учили, на какие клавиши жать, – желаешь, чтобы я – продукт многовековой образовательной системы, основанной не просто на передаче информации, но на целой теории социальной адаптации, – за пять минут галопом по Европам рассказал тебе о развитии человеческой науки в последнюю тысячу лет? Ты хочешь знать, что такое гетеротропный элемент?

– Капитан говорит, мы должны быть на борту за час до рассвета, – рискнул Мыш.

– Да не тревожься ты так. У меня талант к непредусмотренному синтезу. Ну-ка, поглядим. Сначала была работа де Бло во Франции в двухтысячном, он представил в ней первую, еще сырую шкалу и в основном точный метод измерения психического замещения электро…

– Бред какой-то, – проворчал Мыш. – Я хочу понять про фон Рэя и иллирий.

Мягкий шелест крыльев. Черные тени на дорожке. Держась за руки, появились Себастьян и Тййи. Питомцы путались у них под ногами, взлетали повыше. Тййи спихнула с локтя одного; тот воспарил. Двое сражались за плечо Себастьяна. Один уступил, и довольный зверек захлопал крыльями, встрепывая светлые волосы ориентала.

– Эй! – продребезжал Мыш. – Вы идете на корабль, да?

– Мы идем.

– Одну секунду. Вы в курсе насчет фон Рэя? Слыхали про него?

Себастьян усмехнулся, а Тййи уставилась на Мыша серыми глазами.

– Мы из Федерации Плеяд же, – сказала она. – Мы со зверями под Тусклой, Мертвой Сестрой, стая и хозяин, рождены.

– Тусклой? Мертвой Сестрой?

– Плеяды в стародавние времена называли Семью Сестрами, потому что с Земли видны только семь из них, – объяснил Кейтин насупленным бровям Мыша. – За пару веков до Рождества Христова или около того одна из видимых звезд стала новой и погасла. Теперь на ее внутренних обугленных планетах стоят города. Жара хватает, чтобы сделать планеты обитаемыми, но не более того.

– Нова? – сказал Мыш. – А что с фон Рэем?

Тййи широко повела рукой:

– Всё. Семья знатная, добрая.

– Вы знаете этого конкретного капитана фон Рэя? – спросил Кейтин.

Тййи пожала плечами.

– А что с иллирием? – спросил Мыш. – Что вы о нем знаете?

Себастьян присел на корточки в окружении зверушек. С него посыпались крылья. Мохнатая рука ласково гладила голову за головой.

– У Федерации Плеяд нет вообще. У системы Дракона нет вообще тоже. – Он нахмурился.

– Фон Рэй – пират, иные скажут, – вступила Тййи.

Себастьян резко поднял голову:

– Фон Рэи – семья знатная и добрая! Фон Рэй – хороший! Вот с ним почему летим мы.

Тййи, мягче, голос утихает за нежным фасадом лица:

– Фон Рэи – семья хорошая.

Мыш увидел приближающегося по мосту Линкея. И, через десять секунд, Идаса.

– Вы двое из Внешних Колоний?..

Близнецы остановились, плечо чуть трогает плечо. Розовые глаза моргают чаще карих.

– Из Аргоса, – сказал бледный близнец.

– Аргоса на Табмене Б-двенадцать, – уточнил темный.

– Колонии Внешние Как Ничто, – внес коррективы Кейтин.

– Что вы знаете об иллирии?

Идас облокотился об ограду, развернулся, насупился, потом подпрыгнул и уселся.

– Иллирии? – Расставил колени, уронил между ними заузленные руки. – У нас во Внешних Колониях иллирий есть.

Линкей повернулся и тоже скакнул на ограду.