– Ой, – сказал Кейтин и посмотрел на дорожную плиту.

Вокруг стояли звездные грузовики. Между ними – совсем маленькие стометровые шаттлы.

Поразмыслив немного, Кейтин сказал:

– Мыш, ты понимаешь, сколько можешь потерять в этом рейсе?

– Ага.

– И не боишься?

Мыш сжал кисть Кейтина грубыми пальцами.

– Жуть как боюсь, – прохрипел он. Откинул челку, чтобы посмотреть товарищу-дылде в глаза. – Знаешь что? Вот такое, как с Даном, мне не нравится. Боюсь страшно.

Какой-то штырь черным мелом нацарапал на панели крыль-проектора «Ольга».

– Ладно, – сказал Мыш машине. – Ты Ольга.

Мурр и блик, три зеленые лампочки, четыре красные. Мыш начал утомительную проверку распределения давления и фазовых показателей.

Чтобы корабль скакал от звезды к звезде быстрее света, надо использовать самое кривизну пространства, реальные искажения, которые создает материя прямо в континууме. Говорить о скорости света как границе быстроты перемещения объекта – все равно что говорить о 12–13 милях в час как границе быстроты перемещения пловца в море. Стоит нам поставить себе на службу движение самой воды, а также ветер над нами, а также парус, граница исчезает. У звездолета семь энергокрыльев, работающих почти как паруса. Шесть подконтрольных компьютерам проекторов машут этими крыльями в ночи. А каждый киберштырь контролирует по одному компьютеру. За капитаном – седьмой. Энергокрылья следует настроить на изменчивую частоту стазисного давления; ну а сам корабль спокойно запускается с этого уровня пространства энергией иллирия в ядре. Для этого существуют Ольга и все ее родичи. Но контроль над формой и углом крыла лучше оставить человеческому мозгу. Такова работа Мыша – под командованием капитана. Капитан обладает также веерным контролем над многими свойствами субкрыльев.

На стенах кабины красовались граффити прежних команд. Имелся тут и ложемент. Покопавшись в ряду охлаждающих змеевиков в 70 микрофарад, Мыш установил индукционный люфт, задвинул планшет в стену и сел.

Сунул руку под жилет, нащупал разъем на пояснице. Разъем в основание позвоночника ему вживили еще в Куперовке. Выбрал первый рефлекс-кабель, что кольцами вертелся по полу и исчезал в панели компьютера, и стал его прилаживать, пока не щелкнула, скользнув в разъем, дюжина зубцов. Взял втык поменьше, в шесть зубцов, вогнал под левое запястье; другой такой же – под правое. Оба лучевых нерва подключились к Ольге. Еще один разъем жил у Мыша на загривке. Туда он воткнул последний провод – очень тяжелый, чуть тянувший шею, – и увидел искры. Провод посылал импульсы сразу в мозг, минуя зрение и слух. По нему уже шел еле слышный гул. Мыш протянул руку, покрутил ручку на панели Ольги, и гул перестал. Потолок, стены и пол покрывали системы настройки. Помещение было таким маленьким, что Мыш дотягивался почти докуда угодно, не вставая с ложемента. Но когда корабль взлетит, трогать ничего не придется – крыло надо будет контролировать напрямую, нервными импульсами из тела.

– У меня вечно чувство, что я готовлюсь к Великому Возвращению, – раздался в ухе голос Кейтина; другие штыри в кабинках по всему кораблю втыкались, устанавливая контакт. – Все-таки поясница – странное место для сенсорной пуповины. Надеюсь, театр марионеток выйдет на славу. Ты точно в курсе, как работать с этой штукой?

– Если ты еще не в курсе, – сказал Мыш, – мне тебя жалко.

Идас:

– Это шоу – об иллирии…

– …иллирии и нове. – Линкей.

– Эй, Себастьян, как там твои питомцы?

– Молока тарелка питает их.

– С транквилизаторами, – пришел тихий голос Тййи. – Ныне спят они.

И огни пригасли.

Врубился капитан. Граффити, шрамы на стенах, растворились. Только красные огоньки ловили друг дружку на потолке.

– Игра в болтанку-беглянку, – сказал Кейтин, – радужными камешками.

Мыш каблуком задвинул сумку с сирингой под ложемент и лег. Расправил провода под спиной, за шеей.

– Все готовы? – зазвенел сквозь корабль голос фон Рэя. – Трави фок-крылья.

Глаза Мыша замерцали новым видом…

…космодрома: огни по всей площадке, лавидовые трещины в покрытии тускнеют, лиловые вибрации на конце спектра. Но над горизонтом «вихри» блестящие.

– Развернуть грот-крыло, семь градусов.

Мыш согнул то, что заменяло ему левую руку. И поникло слюдяной лопастью грот-крыло.

– Эй, Кейтин… – прошептал Мыш. – Ну не круто ли! Глянь…

Мыш содрогнулся, съежился на световом щите. Ольга переняла его дыхание и пульс; синапсы продолговатого мозга были заняты корабельной механикой.

– За иллирием и Князем и Лалой Красными! – Кто-то из близнецов.

– Не трави свое крыло! – приказал капитан.

– Кейтин, гляди…

– Мыш, ляг и расслабься, – шепотом ответил Кейтин. – Я вот так и поступлю – и буду думать о моей прошлой жизни.

Взревела пустота.

– Тебе правда совсем не интересно, Кейтин?

– Если сильно постараться, наскучить может что угодно.

– Вы оба, вперед смотрите, – от фон Рэя.

Они посмотрели.

– Врубить стазис-переключатели.

На миг зрение прокололи огни Ольги. И пропали; он шел против вихрей. И те закувыркались прочь от солнца.

– Прощай, луна, – шепот Кейтина.

И луна упала в Нептун; Нептун упал в солнце. И стало падать солнце.

Перед ними взорвалась ночь.

Что было первее всего?

Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет по адресу: Парк Похвалы, 12, в очень большом доме на холме: Новый Ковчег (С.-З. 73), Ковчег. Это нужно сказать кому-нибудь на улице, если потерялся, тогда тебе помогут вернуться домой. Улицы Ковчега заставлены прозрачными ветрощитами, вечера с апреля по июмбру лопаются цветным дымом, тот цепляется, рвется на свободу, извивается над городом на Тонгских утесах. Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет… Детское, то, что остается, первое выученное. Ковчег – величайший город Федерации Плеяд. Мама и папа – важные люди, часто в разъездах. Дома говорят о Драконе, его столичном мире Земле; говорят о перегруппировке, о перспективах суверенитета Внешних Колоний. Их гостями были сенатор такой и делегат этакий. Когда секретарь Морган женился на тете Циане, они приехали на обед, и секретарь Морган дал Лорку голографическую карту Федерации Плеяд, обычный лист бумаги, но если смотреть под тензорным лучом, увидишь будто в ночном окне мерцающие на разных расстояниях световые точки и вьющиеся газы туманностей.

– Ты живешь на Ковчеге, второй планете вот этой звезды, – сказал отец, указуя на карту, развернутую Лорком на каменном столе у стеклянной стены; за стеной паукообразные тильдеревья корчились в вечерней буре.

– А где Земля?

Отец рассмеялся, громко и одиноко в гулкой столовой:

– На этой карте ее не найти. Здесь только Федерация Плеяд.

Морган положил руку на плечо мальчика:

– Карту тебе Дракона в следующий принесу раз. – Секретарь с миндалевидными глазами улыбался.

Лорк обратился к отцу:

– Хочу в Дракон! – И к секретарю Моргану: – Однажды в Дракон я полечу!

Секретарь Морган говорил так, как многие в школе Козби; как люди на улице, которые помогли Лорку найти дом, когда он потерялся в четыре года (но не как отец или тетя Циана) и мама с папой ужасно огорчились. («Мы так волновались! Думали, тебя похитили. Не ходи к этим уличным картежникам, пусть они и привели тебя домой!») Родители улыбались, когда он вот так с ними разговаривал, но сейчас улыбок не было, ведь секретарь Морган – их гость.

Папа хмыкнул:

– Карта Дракона! Ему только ее и не хватает. О да, Дракона!

Тетя Циана усмехнулась; тут мама и секретарь Морган тоже засмеялись.

Они жили на Ковчеге, но часто летали на больших кораблях к другим мирам. В каюте можно провести рукой перед цветными пультами и съесть что хочешь когда хочешь, а еще можно спуститься на смотровую палубу и глядеть на вихри пустоты, транслируемые визуальными узорами света на пузыре-потолке, биение цвета среди дрейфующих звезд… и ты знаешь, что летишь быстрее и быстрее всего на свете.