– Ха, – нарочно выдавила смешок Лада. – Ты зарплаты сначала сравни. Да танцовщица гоу-гоу за один уикенд может заработать столько, сколько балерина в театре за месяц!

– Это сколько? – удивилась Татьяна. – Без стриптиза?

– Конечно, без! Стриптиз – это стриптиз, а это гоу-гоу! – возмутилась девчонка. – Ну, мать каждой платит по пять косарей за ночь. А Светка рассказывала, что обычная балерина в обычном театре получает пятнадцать штук в месяц. Сама посчитай.

– Ну, да, так и получается, – хмыкнула Татьяна, умножив в уме пять тысяч на три. – Прикольно.

– Причем на балерину надо лет десять учиться, а танцовщицей любая смазливая дура стать может, – усмехнулась девушка. – Ну, если танцевать, конечно, умеет.

Тут сзади к ним подбежал запыхавшийся Павлик. Он взял обеих девушек за плечи и отвел в сторону.

– Я же сказал в гримерку! – ворчал он, оглядываясь по сторонам. – Че вы мне тут гостей распугиваете?!

Татьяна тоже осмотрелась вокруг и заметила, как некоторые из танцующих странно на них пялятся, а потом посмотрела на себя и поняла, в чем дело. Все их лица и тела вымазались в грязи и траве. Они, наверняка, воняли, да и одеты были неподобающим образом. Это привлекало нежелательное внимание. Павлик быстро отвел их в сторону подальше от толпы и привел в узкий темный коридор, подсвеченный только светодиодными голубыми проводами, натянутыми вдоль обеих стен под потолками. Коридор украшали картины художников авангардистов, абстракционистов и кубистов, по крайней мере, насколько Татьяна смогла распознать и проанализировать эти стили. В конце коридора они уперлись в белую, подсвеченную неоном, дверь с табличкой «Арт-директор». Павлик аккуратно постучался, а затем открыл ее, выдвинув девушек вперед.

– Как тебя угораздило? – раздался низкий женский голос. Тон был раздраженным и взволнованным, но сам голос показался Татьяне приятным, даже бархатным.

Матерью Лады оказалась осанистая женщина с круглой грудью и мускулистыми длинными ногами. Привлекательность ее фигуры подчеркивало черное платье «мини», узкий вырез круглого воротника которого уходил вниз ровно в тонкую полосочку между грудями, придавая острой пикантности, в целом, строгому образу. Из-под подола слегка выступали ажурные повязки черных чулок. На ногах блестели лакированные лодочки с красным носком на тонкой шпильке. Оба уха были испещрены маленькими жемчужинами-гвоздиками. Лицо тоже было острым, как и все тело, треугольным, с маленьким носиком, большими карими глазами и пухлым, словно взбитым, ртом, акцентированным алой помадой. Губы имели настолько сжатую форму, что казалось, женщина постоянно вытягивала их вперед в жалкой попытке сделать трубочку. Но смотрелось это очень привлекательно, хоть и вызывающе. Татьяна не смогла определить точный возраст, потому что женщина выглядела молодо, но имела такую взрослую дочь. Пожалуй, тридцать пять – максимум, который она могла ей присвоить. Все благодаря подтянутой гладкой коже, чистой, чуть смуглой, с ровным тоном и без видимых родимых пятен. Ухоженность бросалась в глаза. Волосы, качественно покрашенные в каштановый, пышные, упругие, широкими волнами спадали с плеч на грудь.

– Как ты оказалась на кладбище? – встревоженно спросила женщина Ладу, обхватив ее за плечи.

– Ща расскажу, – отмахнулась та, выцепилась из тонких рук матери и плюхнулась на зеленый диван, что стоял по правый бок от двери.

Пока на Татьяну не обращали внимания, она разглядывала помещение. Квадратный кабинет имел два больших трехстворчатых окна, между которыми идеально встроился офисный шкаф, заставленный папками с файлами. На нем сверху разместился плюшевый бело-рыжий щенок, который никаким боком не вписывался в дизайнерский интерьер офиса. Оживленности придавали декоративные пальмы в громоздких глиняных горшках. Стол представлял собой массивную деревянную конструкцию в форме буквы «Т» с тонкими мини-этажерками по бокам, на которых складировались канцелярия, книги, сувениры и косметика.

Над столом возвышался шелковый гобелен, изображающий голую женщину на песке. Тело ее обвивала толстая белая змея с жуткими красными глазами. Но лицо женщины выражало безмятежность, если не удовольствие. По краям был вышит узор, напоминающий индийскую вязь, но Татьяна в этом не разбиралась, поэтому считывала это как красивое и бессмысленное обрамление изображения. На боковых стенах тоже висели картины, но написаны они были аэрозольными красками на специальных не тканевых холстах и изображали космические пространства, за исключением одной, резко выделяющейся на фоне всего остального. Небольшая картина без багета была написана маслом и изображала незамысловатый пейзаж: кусок набережной канала с отражением желто-коричневых домов дореволюционной архитектуры. Татьяне этот клочок города показался смутно знакомым, но признать его она не смогла.

С обеих сторон от входа стояли трехместные кожаные диваны, на одном из которых с удобством расположилась Лада. Татьяна, не спрашивая разрешения, решила сесть рядом.

– Давай, я тебе сначала мою спасительницу представлю, – Лада показала на девушку в тот самый момент, когда она садилась, заставив ее замереть и снова подняться.

– Татьяна, – девушка слегка поклонилась от растерянности.

– Арина, мать этой безрассудной, – сказала женщина, поджав уголки пухлых губ, и скрестила руки на груди.

– От чего она тебя спасла? И почему, вообще, тебя надо было спасать? Во что ты на этот раз вляпалась? – начинала раздражаться Арина. – Куда отец твой смотрел? Он тебя опять одну отправил? Где он, вообще, деньги нашел на билеты?

– Он уже три месяца работает на одной работе! – с гордостью провозгласила Лада, выпятив подбородок вперед.

– Тоже мне работник года!

Татьяна, поняв, что ей больше участвовать в беседе не придется, спокойно села на диван, переводя непричастный взгляд с Лады на мать и обратно. Наконец, она ощутила, как тело начинает расслабляться. Она настолько привыкла к напряжению, что до настоящего момента не замечала этого, но, как только коснулась попой мягкого сиденья, почувствовала, как оттаивают руки и ноги, как легче стало шевелить шеей и как грудь задышала в полную силу.

– Зачем ты, вообще, сбежала опять? – развела руками в воздухе Арина и уставилась на дочь. – Я же тебе обещала, что в августе ты к нему поедешь! Я бы тебя отвезла и привезла. И без всех этих приключений.

– До августа еще целый месяц! Я отца полгода не видела!

Арина гневно закатила глаза, но ничего не сказала, снова скрестив руки, только сильнее. Лада тоже насупилась и отвернулась к окну, за которым стояла кромешная тьма.

– Ладно, рассказывай, – успокоившись, произнесла женщина.

Лада пару секунд мешкала, хмурясь, но потом начала повествование. Вскоре она уже говорила так же эмоционально, как до этого в машине с Павликом, описывая мельчайшие подробности. Арина ее часто перебивала возмущенными вопросами, но, не получая ответы, продолжала слушать.

– Вот ты дура малолетняя! – вскричала женщина, когда Лада закончила рассказ. – А если бы ты одна была? Сейчас бы валялась где-нибудь в канаве, не факт, что живая! Да как, вообще, можно быть настолько легкомысленной?!

Мать кричала кому-то в потолок или выше, вздымая руки к небу. Дочь смотрела на нее, со слезами на глазах, и сутулилась в попытке сжаться до сингулярности.

– К незнакомым парням! Садиться в машину! Ночью! Ты, Татьяна, конечно, тоже молодец!

Арина резко повернулась к девушке, которая выпучила испуганные глаза.

– С одной стороны, конечно, хорошо, что ты с этой дурой поехала! Но сама-то как не сообразила? А вдруг бы не удалось спастись? Вы чем, вообще, думаете? Вагинами вместо мозга?!

– Вагиной обычно ты думаешь! – воскликнула с дерзостью и обидой Лада. – А я, может быть, почти влюбилась!

Женщина просверлила дочь разъяренными глазами, застыв в неестественной позе, сжимая кулаки, будто готовилась ударить. Татьяна снова напряглась. Лада совсем ссутулилась, скрестив под грудью руки, и отвернулась к окну, не желая видеть озлобленное лицо матери. Та вся покраснела от гнева, но через пару минут в молчании и оцепенении успокоилась. Она прошла за стол и громко села в кресло, положив руку на подлокотник и приложив пальцы ко лбу.