– Не боись, там ниче сложного, – махнула женщина. – Просто у меня спина болит. Помощь не помешает.

Татьяна все еще сидела в онемении.

– Зато я буду тебя кормить. И так уж и быть, сошью тебе костюм. Но все ткани за твой счет.

Предложение становилось все более заманчивым. «Это же ненадолго» – утешила себя девушка, оглядевшись. Комната угнетала затхлостью и давним прошлым, отпечатавшимся в трещинах на потолке, полах и стенах. Здесь даже дышалось с трудом. Пахло старинной мебелью, залежалой пылью и многолетним отсутствием ремонта. Татьяна вздохнула, вернувшись взглядом в пустую тарелку перед собой. «Как только пройду испытательный, найду нормальное жилье» – решила она.

– Хорошо, – не без толики печали согласилась девушка и слабо улыбнулась, хотя в голосе царил ужас от того, что она, Татьяна, воспитанная отцом так, что даже посуду-то помыла раза два в жизни, будет убирать туалеты, да еще в ночном клубе, где априори себя никто культурно не ведет, потому что алкоголь сильно способствует утрате всех представлений о чистоте, этикете и санитарно-эпидемиологических правилах.

– Значит, договорились, – улыбнулась женщина и сунула последнюю ложку плова в рот.

Татьяна хоть и устала, но засыпала долго и мучительно. Адлия простодушно предложила разделить с ней мягкий и удобный диван, но девушка поинтересовалась, может ли она устроиться на подоконнике, потому что к настолько тесному контакту с незнакомой женщиной она пока не была готова. Хозяйка покопалась в шкафу и вынула оттуда полосатый ватный матрас, который весь был покрыт давно въевшимися пятнами и пах той несвежестью, которая находилась, в лучшем случае, в третьем десятке рейтинга чистоты. Но выбирать было не из чего. Застелив матрас бельем и облагородив постель синтепоновой вздутой подушкой, Татьяна улеглась лицом к окну. У нее даже получилось уединиться, спрятавшись за тонкой шторой. Но зато утренний солнечный свет впивался в глаза. Это мешало заснуть и расслабиться. Еще больше ее напрягали мысли о том, как она будет здесь жить и убираться в клубе, как совместит это с танцами, как на это отреагируют Арина, Света и другие, и как, вообще, все это будет выглядеть. Она маялась часа два, прежде чем утомленное сознание выключилось.

Впереди Татьяну ждали несколько выходных дней, когда, наконец, в тепле и уюте, на сытый желудок и без нервов можно было подумать о своем положении. Адлия оказалась совсем ненавязчивой, не особенно разговорчивой и деловитой. Она постоянно что-то делала, даже сидя на одном месте, даже если смотрела любимый турецкий сериал. Во время просмотра она вязала. Это ее расслабляло. В свободное от работы уборщицей время она выполняла разные заказы на пошив одежды. Раскраивала ткани, придавая им нужную форму, стучала точной иголкой швейной машинки, создавая ровные тонкие швы, обрезала, подшивала и пришивала. Большую часть ее заказов занимали костюмы для танцовщиков, в том числе, из «Дэнсхолла». Иногда она выполняла коллективные заказы для трупп и детских шоу-балетов. За этими занятиями она, в основном, и проводила время, сосредоточиваясь на работе, не отвлекаясь на Татьяну и не мешая тем самым ей заниматься своими делами. Татьяне такое сожительство показалось идеальным. При этом с Адлией можно было завести интересный разговор. Болтушкой она не была, но рассказывала увлекательно, не тараторя, не путаясь, а последовательно, степенно и с выражением, как будто в прошлой жизни работала сказочником.

Помимо нее в квартире жила молодая семейная пара с котом и еще одна женщина средних лет с хомячком. Татьяну Адлия им только представила по имени без особых подробностей, что девушке было на руку. Все знакомства проходили на кухне совершенно случайно. После нелепого приветствия соседи из вежливости улыбались и тут же теряли к Татьяне всякий интерес.

Адлия даже поделилась с девушкой семейным рецептом плова, в котором, на ее взгляд, не было ничего особенного. Рецепт этот передавался по традиции из уст матери к дочери и укреплялся поколениями. Видимо, в этом и был весь секрет: за долгие годы проб и ошибок удалось прийти к идеальному соотношению всех составных частей, полагала Татьяна. Но в том, как учила ее готовить Адлия, не было никакой точности, выверенности и строгости.

Девушка сидела, прикусив язык, записывая каждый шаг фирменного рецепта, чтобы у нее получилось приготовить точно так же, но повторить точь-в-точь было невозможно, поскольку рецепт содержал много позиций «на глаз». Адлия интуитивно знала, сколько чего в каждом конкретном случае добавлять и всегда получалось вкусно. Это был предел мастерства, к которому Татьяна теперь стремилась. Но пока она записывала примерные пропорции.

– Теперь надо рис выложить сверху, ровным слоем, – говорила Адлия, делая рукой разглаживающее движение, будто проводила ладонью по поверхности воды.

– Вот у меня папа тоже все всегда на глаз делает. Я всегда поражалась, как так получается. И всегда одинаково ведь!

Это был первый случай, когда девушка заговорила об отце после предложения Адлии здесь остаться.

– У тебя отец повар? – поинтересовалась женщина, вручая Татьяне половник и банку с рисовой крупой.

– Нет, – пошла на попятную та и замкнулась, сделав вид, будто ничего важнее, чем наполнение казана рисом, не существует.

– Просто необычно, что мужчина в семье готовит.

– Он меня один воспитывал.

Татьяна не хотела отвечать, но, как это часто бывало, вопреки своему разуму продолжала разговор, просто потому что не могла в себе это сдерживать.

– Почему ты от него сбежала?

Адлия внимательно посмотрела на девушку, вглядываясь в лицо и наблюдая за микро изменениями мимических мышц. Татьяна то хмурилась, надувая щеки, то опускала глаза, расслабляя лоб и скулы, слегка приоткрывая рот, то втягивала щеки внутрь, поджимая губы. Побег от отца вдруг показался ей стыдным, легкомысленным и заслуживающим осуждения.

– Он с тобой жестоко обращался? – уточнила Адлия.

– Нет, что ты, – завертела головой Татьяна, все еще боясь посмотреть на женщину. – Не хотела, чтобы он все за меня решал. Он, итак, всю жизнь за меня все решал, а я думала, что так надо. Пока…

Она осеклась, прикусив губу.

– Сбавь огонь на тройку, – сказала женщина, указывая на круглый пластиковый переключатель режима конфорки. – На, кинь чеснок и накрой крышкой. Только полотенце не забудь.

Адлия протянула очищенную головку чеснока. Татьяна очнулась, приняла его и быстро исполнила указание. Девушка уже видела, как соседка окутывала крышку казана кухонным полотенцем перед тем, как накрыть ей плов, и повторила сейчас то же самое, хоть и неуклюже. Та одобрительно кивнула. Татьяна принялась записывать свои действия по порядку.

– Я тоже в молодости от этого сбежала, – сказала Адлия, помолчав. – В моей стране, вообще, женщины так живут. Не могут ничего решать. Ничему не учатся, замуж выходят, за кого скажут родители, рожают детей, сколько хочет муж, и все делают для него. И так до сих пор. Кто-то так живет и не тужит. Многие и не хотят ничего решать сами. Им всегда легче обвинить кого-нибудь в своем несчастье, чем иметь ответственность за свое счастье. А я все пыталась найти свое сама.

– Нашла?

– Ага, дважды, – посмеялась женщина. – От которых тоже сбежала.

Татьяна слабо улыбнулась.

– Вокруг меня все кричали «Женское счастье! Женское счастье!» – поднимая руки вверх, пародируя базарных баб, продолжала Адлия. – А я, честно, до сих пор не понимаю, что это и почему оно женское? Вступить в брак, родить ребенка – только ли женское счастье? Как будто мужики здесь ни при чем. Вот твой отец, разве не счастлив, что родил тебя и воспитал? Это ведь и мужское счастье тоже, нет?

Девушка задумалась, приложив ручку к губам. Адлия смотрела на тяжелый чугунный казан, едва помещающийся на конфорке. Молчание продлилось недолго, потом она продолжила:

– Или разве женщина не счастлива, когда вверх идет по карьере? Разве только мужики таким вещам радуются?