Первое время Татьяна побаивалась появления отца. Прислушивалась к каждому шороху, ловила любую речь в зоне слышимости и наблюдала за коридором, по которому сновали люди. Девушка сидела на полке, положив локти на квадратный стол, и озиралась по вагону, боясь наткнуться взглядом на отца, но это были только страхи. Он, скорее всего, не начал даже подозревать о побеге. Но каждый раз она все равно вздыхала с глубоким облегчением, когда прохожий оказывался другим пассажиром или проводником. Тогда Татьяна отворачивалась к окну, за которым мельтешили кроны деревьев, смешавшись в единую зеленую полосу, стремившуюся назад, и упивалась свободой.

В вагоне стоял гул женских, мужских и детских голосов, монотонно переговаривающихся о бытовом. Шум стоял такой, будто вагон переполнен под завязку, но примерно четверть мест пустовали. До этого Татьяна не ездила в плацкарте, потому что отец предпочитал путешествовать с комфортом, но она много слышала шуток и легенд. То, что она наблюдала теперь, не соответствовало тем россказням. Здесь ничем съедобным не пахло. Целые и невредимые столы и полки почти блестели чистотой. Белье и другие постельные принадлежности были аккуратно сложены. Полотенце для рук имело неестественно белый цвет. Все это запаковали в целлофановые пакеты. Никто не пил водку, не ел вареные яйца и не разгуливал в тельняшке по вагону, знакомясь с другими пассажирами. И, в целом, все было спокойно.

На следующей остановке через пару минут после начала движения поезда на койку рядом с грохотом приземлилась девушка-подросток, бросив рюкзак на пол перед собой. Татьяна вздрогнула от неожиданности. Она думала, что до самой Москвы будет ехать одна в купе.

Девчонка встряхнула неаккуратно подстриженными сине-зелеными волосами и издала бурлящий звук наподобие того, каким извозчики пару столетий назад останавливали лошадей. На правом широком плече красовалось корявое солнышко, словно его старательно рисовал маленький ребенок, а не профессиональный тату-мастер. Она имела пухлые руки, широкие бедра и большую для ее возраста грудь, откровенно выпирающую из-под тонкой майки с логотипом малоизвестной Татьяне музыкальной группы. Подошвами красных кроссовок, в которых она без стеснения легла на койку, девчонка уперлась в матрас.

– Фу, чуть не опоздала, – будто попутчица ждала разъяснений, пояснила она, махая телефоном в лицо как веером.

В отличие от коммуникабельного отца, Татьяна не умела заводить непринужденные транспортные беседы, равно как и поддерживать их. Но, кажется, для ее попутчицы это не было проблемой.

– Опоздала бы, пришлось бы билеты перекупать, у папы уже денег не было, так бы я у него и осталась, – весело рассказывала девчонка, смеясь в потолок, то есть в дно верхней койки. – Мать бы тогда нас обоих убила. Она меня и так не пощадит. Наверное, поэтому я и не хотела возвращаться.

Татьяна с сочувствием на нее посмотрела.

– Да мне не в первой, переживу, – махнула рукой собеседница и села, тоже положив руки на стол в сложенном виде.

Телефон она сунула в передний карман бридж и закрыла его на молнию. Татьяна непроизвольно проследила за ним взглядом, а потом вернулась к лицу.

– А почему ты просто не останешься с отцом? – поинтересовалась она.

Соседка по купе сдвинула линию губ вверх и в сторону.

– У папы денег нет и постоянной работы, чтобы меня содержать.

Она выдохнула и отвела глаза к окну, за которым вид совершенно не изменился. Сосны, березы, ели и разные кустарники продолжали сливаться в зеленую изгородь на обочине дороги. Казалось, сейчас в мире существовал только поезд, вагоны и две половины леса, рассеченного локомотивом.

– А я, наоборот, от отца сбежала, – вздохнула Татьяна, опустив взгляд на стол.

– Твои тоже в разводе?

Девчонка впилась глазами в собеседницу. Та не смогла определить, что за взгляд это был: сочувствующий, жалеющий или злорадный, а, может быть, включающий в себя все и сразу. Было заметно, что ей развал семьи дался непросто.

– Нет. Мама умерла давно, – откровенно ответила Татьяна без особенного драматизма.

– Оу, жесть какая, – сразу отреагировала девчонка.

Как обычно бывало, после Татьяниного ответа на вопрос о матери наступила неловкая пауза в разговоре. Люди не знали, как реагировать и что говорить, хотя для нее это не было трагедией. Все вокруг просто считали, что так должно быть. Чувствуя неприятную неловкость, она решила сама нарушить это молчание.

– Как тебя зовут?

– Лада, – сразу ответила попутчица и улыбнулась.

На зубах засверкали металлические брекеты. Татьяна вспомнила, как сама носила такие аж до четырнадцати лет. Эта девчонка выглядела старше. Наверное, люди со стороны не заметили бы особую разницу в возрасте между ней и Татьяной, но последняя чувствовала себя старше года на три-четыре.

– Необычное имя, – исключительно для поддержания разговора заметила девушка.

– Дурацкое. Особенно с моей фамилией: Калинина, – девчонка с усмешкой посмотрела на нее, склонив голову на бок. – Ну, ты, конечно, уже догадалась, как меня обзывают в школе.

Татьяна выдавила смешок.

– Обидно, знаешь ли, когда тебя с говном сравнивают.

Лада откинулась на стенку купе и скрестила руки на груди, но легкая усмешка еще оставалась на ее лице, а Татьяна засмеялась в голос.

– А тебя как зовут?

Девушка представилась полным именем, продолжая весело улыбаться.

– Ну, так себе тоже.

Лада провела языком по щекам изнутри и отвернулась к окну.

– Спасибо, – усмехнулась Татьяна, растерявшись. – За откровенность.

– Да не за что.

Без напряжения и неловкости девчонка начала расспрашивать о том, почему она сбежала от отца, что собирается делать и зачем едет в Москву. Им предстояло вместе ехать много часов, делать было нечего, да и, познакомившись, они не могли друг друга игнорировать. Душа никак не успокаивалась. Там еще кипели остатки лавы переживаний, что Татьяна копила целый месяц в заключении и выплеснула наружу после спектакля. Хотелось заглушить эти мелкие очаги боли. Легче всего было просто высказаться кому-то незнакомому. Поэтому она решила рассказать о себе все, начав с того, как отец впервые поставил ее у станка. Лада, видимо, тоже не нашла занятие поинтересней, поэтому слушала со вниманием. Большую часть рассказа составил ответ на первый вопрос. Татьяна не вдавалась в особые подробности, но поведала достаточно о своих мотивах, воспитании, обучении, первой любви, которая и привела ее к этому поезду.

– Вы с ним переспали? – спросила Лада, расширив глаза, когда девушка дошла до встречи с Вадимом.

– Ну, да, – смущенно пожала она плечами.

– Ого, и как это прикольно? Тебе хочется еще?

Татьяна, покраснев, опустила взгляд в стол и обхватила пальцами левой руки правое предплечье, пожав плечами. Она не знала, как ответить на такой слишком откровенный вопрос, заданный несведущим ребенком.

– Нууу… мне понравилось. Ну, как… Не то, чтобы я постоянно этого хотела… Но я бы повторила, конечно, если…

– Он тоже девственник был? – перебила Лада, подперев подбородок ладонью.

– Нет. Он до меня встречался с девушкой три года.

– Ну, тогда понятно. Опытный, – с видом эксперта в области сексологии сказала девчонка, закачав головой. – Я тоже хочу, чтобы у меня первый раз был с кем-то опытным, чтобы сразу все получилось. А то моя подруга, которая с одноклассником переспала, была вообще не в восторге.

Татьяну рассмешили такие рассуждения, хотя она сама не была экспертом в этой области и, кажется, обладала даже меньшими познаниями, чем школьница-девственница Лада. Но она помнила самый первый раз и то, как у Вадима он тоже не получился, несмотря на всю его опытность.

– Мне кажется, главное, чтобы сам человек тебе нравился, – сказала Татьяна, пытаясь сделать мудрое взрослое лицо.

– Да, ну! – махнула рукой Лада. – Это же простая механика! Вон мать моя спит со всеми налево и направо и кайфует.