В углу танцевалось спокойно и даже уютно. Осуждение ей не угрожало, просто потому что всем вокруг было все равно. Изредка она ловила безынтересные взгляды одиночек за барной стойкой, но они быстро убегали от нее, как от яркого света. Татьяна большую часть перерывов проводила на улице, хоть и мерзла в тонком танцевальном костюме. Она стояла на узком невысоком крыльце служебного выхода и наслаждалась темнотой ночи. В гримерке ее все нарочито игнорировали. Ей здесь предстояло стать незаметным изгоем. Почти таким же, как в академии. Хотя тогда она считала изгоем Муравьеву и только теперь осознала, что, на самом деле, аутсайдером была именно она. Муравьеву все всегда замечали. На ее талант нельзя было не обратить внимания. Ее ненавидели, ей завидовали, ее обсуждали, но она никогда не оставалась незамеченной. А Татьяна всегда находилась где-то на окраине, в углу, в темноте, на задворках толпы. Настоящих друзей, как она совсем недавно поняла, тоже никогда не имела. И если у Муравьевой был талант и балет, то у нее – совсем ничего. Она не имела даже собственной жизни, собственных желаний и собственных мыслей. Впрочем, пока это мало ее волновало, потому что насущные проблемы требовали решения. Нехватка желаний могла подождать, пока беспокоили отсутствие жилья и острый недостаток денег, который она раньше никогда не ощущала. И не могла ощущать, потому что было кому об этом позаботиться. Но взрослая жизнь предполагала самостоятельное решение проблем.

В четыре утра танцовщики начали впопыхах собираться по домам. Только Татьяна никуда не спешила. Она выждала, пока все переоденутся, соберут вещи, обсудят рабочие и личные вопросы и, наконец, освободят гримерку. Девушка надеялась, что в этой суматохе никто и не заметит, что она здесь осталась. Татьяна уже придумала, что выставит в ряд стулья и уляжется на их жесткие сиденья, зато сможет поспать. Хоть немного. В комнату отдыха в перерыве ночью она зашла всего один раз – попила воды из кулера. Там посередине комнаты стоял мягкий диван, более пригодный для сна, чем стулья, но проблема была в том, что клуб работал до шести утра и все остальные сотрудники, кроме танцовщиков, могли ее там поймать. Пришлось обходиться гримеркой.

Татьяна быстро расставила стулья, как надо, подложила под голову пакет со спортивным костюмом, который сошел за вполне пригодную подушку, и легла. Как только веки опустились, сознание выключилось.

– Эй, красавица, вставай, – теребила плечо Татьяны чья-то мягкая пухлая рука. – Просыпайся.

Затуманенным взглядом девушка увидела смуглое морщинистое лицо с широко раскрытыми черными глазами. Лицо было круглым, щекастым и мягким. На шее выступал небольшой второй подбородок с несколькими родинками. Из высокого лба назад густо уходили черные волосы, обвитые гнездом на макушке и закрепленные металлической с камнями брошью. Женщина, лет сорока пяти на вид, носила форменный синий халат с полосатыми воротником и манжетами. На груди блестел золотым бейдж, представивший женщину как Адлию. Татьяна всю ночь не могла ее найти, в итоге, та нашла ее сама и в самый неподходящий момент.

– Я вас искала, – проговорила девушка, придя в себя и сев на один из стульев.

– Меня? – опешила женщина, округлив острые глаза. – Зачем?

Она помотала головой, будто хотела сбросить бред, который с ней происходит, как сон из головы. Татьяна смотрела на нее в онемении. Что-то ей подсказывало, что нельзя так начинать знакомство. Но ситуация была не из благоприятных для непринужденного общения. Девушка боялась, что уборщица может выгнать ее отсюда или нажаловаться начальству, или и то, и другое вместе, но как решить эту проблему она не знала.

– Мне костюм надо сшить, – ответила она пространным голосом, будто параллельно связывалась с духами, а, на самом деле, пыталась придумать, как выкрутиться из этой ситуации.

– Аа, – протянула женщина и закивала, но во взгляде читалось чувство настороженности. – Так ты меня здесь ждала, что ли?

Уголки глаз, подведенные жирными стрелками, снова округлились.

– Д-да, – неуверенно ответила Татьяна и судорожно огляделась, выдавая себя с потрохами. Врать она так и не научилась.

Взгляд девушки непроизвольно остановился на часах, что висели над входом. Часовая и минутная стрелки почти сошлись на средней черточке между пятью и шестью. Адлия сощурилась и чуть отдалилась от Татьяны, будто с расстояния на пару сантиметров дальше видела четче. Женщина едва заметно наклонила голову набок, раскрыла глаза и снова сощурила их. Девушке стало удушающе неловко.

– Я хотела узнать ваши расценки и как это, вообще, делается, – начала она от испуга.

– Новенькая? – спросила Адлия.

– Да. Вторую смену только отработала.

Уборщица снова замолчала и продолжала зрительно изучать девушку, анализируя за высоким морщинистым лбом. На сухой и смуглой коже выступало множество родинок в разных точках лица и шеи. Мясистое на скулах лицо в остальном имело почти идеальные пропорции. Самой выразительной частью являлись блестящие глаза, небольшие, но подчеркнутые пышными ресницами и по-восточному заостренными концами. В памяти Татьяны сразу всплыли настенные росписи из египетских пирамид. Нос тоже был острый и длинный, даже стремительный, как стрела. Губы имели насыщенный розовый цвет, слегка оттененный темным красным. Казалось, каждая отдельная черта лица создана быть неправильной, но вместе это смотрелось красиво, хоть и сочеталось несочетаемое – острое с обтекаемым. Такое лицо хорошо запоминалось и вызывало доверие.

– Делается это так, – начала Адлия спустя минуту аналитического молчания. – Ты говоришь мне, че хочешь, покупаешь ткани, а я снимаю мерки и шью. Предоплату беру пятьдесят процентов. Расценки зависят от сложности костюма.

– Хорошо, спасибо, – кивнула Татьяна и выдавила улыбку.

Адлия ответила сомнением на лице, но ничего не сказала.

– Я в туалете часто бываю. Там убираться надо каждый час. Или в подсобке, напротив вашей комнаты отдыха, – добавила она.

– Спасибо, буду знать.

После неловкого разговора Татьяна осталась сидеть на стуле, как ни в чем не бывало, и смотреть на уборщицу, которая повернулась к тележке с ведром. Она подняла швабру с пола, макнула в уже мутную воду и отжала в специальным отсеке, покрутив ее несколько раз против часовой стрелки. Девушка наблюдала за ней в ожидании дальнейшего развития событий. Но события развивались медленно. Уборщица прошлась мокрой шваброй по самому дальнему участку комнаты, омыв примерно квадрат размером два на два метра. Затем протерла пол под пуфом, нагнувшись. Потом начала водить шваброй под столиками ловко и быстро, при этом ни разу не задела ни один. Татьяна следила за каждым ее движением. Женщина вернулась к ведру, прополоскала швабру и отжала покрепче. Теперь швабра казалась почти сухой. Ей она вытерла уже вымытый участок пола, легко водя плавными волнообразными движениями по ламинату. Такую процедуру она повторила шесть раз и управилась всего за пятнадцать минут. А Татьяна продолжала ждать, сама не понимая, чего, но в глубине души надеялась, что Адлия просто уйдет и оставит ее здесь в одиночестве. Однако на выходе та развернулась всем корпусом, держа ручку тележки, и спросила:

– Тебе домой не надо?

– Надо, – машинально ответила Татьяна. – Но я еще соберусь и чуть позже выйду.

– Долго? А то мне нужно за тобой закрыть и ключи охраннику отдать.

«Черт!» – тут же промелькнула гневная мысль в голове девушки. Требовалось срочно что-то придумать. Опять. В который раз уже за эти несколько дней? Десятый? Сотый? Миллионный? Она устала от этого. И не только от этих стрессовых соображений. В теле все ныло от банального физического изнеможения. Ночь на каблуках в душном зале – малоприятная физическая нагрузка, больше утомила, чем зарядила необходимой бодростью. Девушка закрыла глаза в приступе отчаяния, вдохнула побольше воздуха, впитавшего в себя химический лимонный аромат моющего средства, и посмотрела на женщину. Та недоверчиво косилась на нее – уже догадалась, что Татьяна здесь не просто так, и ждала ответа.